Мы ринулись в штыковую атаку и, уничтожая на ходу небольшие заслоны неприятеля, прорвались в горы.
2
Скоро, должно быть, начнет светать, но пока еще очень темно.
В лощинах лежит глубокий, вязкий снег. Ходить низом, да еще с нашей поклажей, неимоверно трудно. Днем кое-где на сопках образовались озера, а за ночь подморозило, и они покрылись предательски тонким слоем льда. Впереди и по сторонам господствующие высоты заняты егерями. Они, конечно, видели наш десант, подсчитали наши силы - не более двух взводов - и теперь, отрезав путь к морю, преследуют нас, глубоко убежденные, что мы попали в ловушку, в западню и обречены на верную гибель. Егеря знают, что матросы-разведчики в плен не сдаются.
А мы, петляя по ущельям, пробиваемся вперед к тому конечному пункту, который на карте командира обозначен цифрой 415.
До этой высоты еще далеко.
Капитана Инзарцева беспокоят отстающие - молоды" разведчики из отделения мичмана Никандрова. Они могут стать легкой добычей преследователей. Инзарпев приказывает:
- Леонову, Харабрину и Манину - подтянуть колонну. В случае чего задержать егерей. Будете отходить - дайте сигнал ракетой.
Занимается утро. Теперь мы различаем гребень самой большой высоты - 415. На гребне - фигуры в длинных шинелях. Егеря спешно сооружают из камней укрытия и устанавливают пулемет. Разведчики Кашутина и Рады-Шевцова обходят высоту 415, чтобы атаковать неприятеля с тыла.
- Завязывается перестрелка, и это подстегивает отстающих разведчиков - они прибавляют шаг. А мы бежим к замыкающим колонну, торопим товарищей.
Два разведчика несут на плащ-палатке Владимира Шеремета. Он ранен в ноги, в живот. Шеремет тяжело дышит и кричит идущему рядом лейтенанту медицинской службы Заседателеву:
- Не имеете права! Позови комиссара! Позови... Заметив нас, он просит остановиться, протягивает руки к Харабрину:
- Гриша, Гриш... Дай мне пистолет! Или, Гришенька, лучше сам... Как друга прошу!..
Харабрин подходит к Шеремету, пытается его успокоить, но Шеремет только скрипит зубами и качает головой:
- Не друг ты мне... Запомни! Я ведь вам в обузу. Ну, умоляю...
Харабрин отворачивается и говорит Заседателеву:
- Егеря идут следом. Несите быстрей.
Замыкают колонну Барышев и Коликов. Коликов хромает и опирается на плечо Барышева. Мы их поторапливаем и залегаем в камнях.
Ждать пришлось недолго.
- Идут! - объявляет Харабрин.
- Глянь-ко! - слышим мы вологодский говорок Саши Манина. - Егеря-то! Жмут вдоль озера, прямо, па виду...
Манин удивленно смотрит в мою сторону, а я, стараясь говорить спокойно, поясняю:
- Торопятся... Им, Саша, хочется кресты в награду заработать.
Впереди цепи егерей уверенно шагает офицер. Его можно снять пулеметной очередью. Но Харабрин не стреляет. Егеря приблизились, и мы ударили одновременно из пулемета и автоматов. Цепь разорвалась, рассыпалась, залегла. Только офицер, точно заговоренный от пуль, даже не пригнулся. Выхватив парабеллум, он что-то кричит солдатам, поднимает их в атаку и, повернувшись к нам боком, опять идет первым.
- Силен! - говорит Харабрин. - Знает, что не миновать ему моей пули, а прет, стерва...
Мы слышим несколько крепких слов, сказанных в сердцах. Это не мешает Харабрину прицелиться и дать меткую короткую очередь. Офицер взмахнул руками, потом согнулся и повалился на бок. Егеря этого только и ждали: побежали назад, в кусты, и оттуда открыли беспорядочный огонь. А мы лежали за надежным укрытием я чутко прислушивались к стрельбе позади нас.
Гранаты рвались уже на высоте 415.
Я дал сигнал отходить.
Догоняя отряд, мы чуть не наскочили на Павла Барышева, который тащил на себе долговязого Коликова. Я подумал, что Коликов ранен, но оказалось, что "чемпион по лыжам", как он себя назвал, впервые явившись в отряд (Коликов действительно считался одним из лучших лыжников Северного флота), попросту скис: он натер ноги, спину. На гонках, по накатанной лыжне, Коликов оставлял Пашу Барышева далеко позади, а в первом же походе по горам и бездорожью, да еще с полной выкладкой выдохся и вот взгромоздился на широкую спину низкорослого Барышева. А тот, широко расставляя ноги, обливаясь потом, кряхтит, но тащит "чемпиона".
Увидев нас, Барышев сбросил с себя Коликова. - Бревно! Ну, куда мне с ним?! - закричал он, оборачиваясь к нам. - Мичман Никандров приказал: не бросай его! А там бой... А я тут с ним нянчусь...
В голосе Барышева столько обиды, что мы осуждающе смотрим на Коликова. И тут Харабрин, пугливо озираясь по сторонам, стал рассказывать, что за нами по пятам гонятся егеря, вот-вот нас настигнут.
- Братки! - взмолился Коликов. - Дойду, ей-богу, дойду сам! Только одного меня не оставляйте.
- Дуй в гору! Прикрывать тебя будем! - подбодрил его Харабрин.
И, действительно, Коликов до того резво заковылял, что мы еле-еле поспевали за ним.
- Видал? - спросил Харабрин Барышева. - Зря ты, Паша, спину гнул. Ведь что получается? Он - чемпион, а из тебя дух вон. Несправедливо! А теперь даже бога вспомнил. Ишь чешет!
3
Через час мы с боем заняли высоту 415. С ее вершины просматривались две дороги, идущие из Титовки к Западной Лице и к морю - к мысу Могильному. Но нас привлекали более важные объекты наблюдения. На ближних сопках, пытаясь охватить кольцом высоту 415, скапливались егеря. Их было много. Василий Кашутин подбадривал новичков:
- На этой высотке обороняться можно. Скрытно не подползешь. Пусть егеря сунутся.
Но егеря не торопятся атаковать и занимаются непонятными маневрами залегают в одном месте, потом переходят на другое.
- Выбирают исходные позиции, - поясняет Кашутин.
С моря подул резкий ветер с липким снегом, и видимость резко ухудшилась. Наконец, завязалась перестрелка и началась первая атака на наш левый фланг. Потом группа вражеских автоматчиков, просочившись меж камней и кустов, угрожала уже правому флангу. Егеря упорно лезли вверх, цепляясь за каждый камень.
Группы Баринова и Никандрова спустились по склону, чтобы задержать автоматчиков.
В это время с правого фланга прибежал связной с тревожным донесением:
- Немцы подбрасывают силы! Готовятся к новой атаке...
