Тут опять мы возвращаемся к вопросу: что же было такое в письме, что надо было столь явно вырывать, навлекая дополнительные обвинения в столь неприятном для славы Екатерины II деле – смерти ее мужа? Уж если допустить, что она решилась на этот шаг, то удаленное должно было в ее глазах казаться неприятнее, опаснее сохраненного ею первого письма (вспомним хотя бы столь нелестное определение «урод»). С другой стороны, в тексте второго письма должно было быть что-то такое, что заставляло сохранить его даже в поврежденном состоянии.

На наш взгляд, более или менее вероятный ответ на первый вопрос состоит в том, что была уничтожена дата или какие-то сведения, возможно связанные со смертью Петра Федоровича. Что же касается второго вопроса, то первое приходящее на ум объяснение видится в том, что в ОР2 содержались сведения о нарастающей болезни Петра Федоровича, соответствующие сообщениям первого письма и манифесту о смерти бывшего императора от 7 июля. Однако это представляется слишком простым объяснением. Сделала ли вырыв рука самой Екатерины II? Утверждать этого мы не имеем оснований. Не исключено, что так решили основные участники и организаторы переворота: Н.И. Панин, К.Г. Разумовский или Г.Г. Орлов.

Теперь мы достоверно знаем, что сообщение о смерти бывшего императора было задержано. Понять Екатерину II и других заговорщиков можно: им дорог был не только каждый день, но и каждый час для укрепления своей власти. Екатерина II писала Понятовскому 2 июля: «Я завалена делами и не могу сделать вам подробную реляцию… В настоящий момент все здесь полно опасности и чревато последствиями. Я не спала три ночи и ела только два раза в течение четырех дней». Императрице вторит Дашкова, написавшая графу Г. Кейзерлингу: «Первые три дня постоянно была я на ногах и на коне, и ложилась всего на два часа времени»⁵⁹.

И все-таки, несмотря на все объяснения, остается загадкой, почему Екатерина не предала огню два письма Орлова вместе с другими ропшинскими документами. Могли ли они стать каким-то оправданием в будущем или, о чем не хотелось бы думать, компроматом против А.Г. Орлова, которого как полагают некоторые, она побаивалась?

Не вызывает сомнения, что далеко не все документы, касающиеся ропшинских событий, сохранились: нет рескриптов Екатерины II А.Г. Орлову, списка его команды и т. д. Это, надо сказать, касается и других документов первых недель нового царствования. Создается впечатление, что кто-то их почистил. Письмам, которые мы рассматриваем в этом исследовании, по-видимому, досталось больше всего.

Например, в одном из писем Петра Федоровича из Ропши (ПФ2), судя по складкам, был отрезан низ, возможно содержавший постскриптум, как и в первом его письме. Маловероятно, что какой-то «архивный юноша» в поисках бумаги добрался до столь ценного и хранимого за царской подписью документа. Да, «архивный юноша» сделать этого явно не мог, а вот царственная особа была вольна в своих действиях. О том, что Павел I сразу после смерти матери уничтожал какие-то документы, известно; он повелел уничтожить во всех государственных учреждениях России манифест Екатерины II от 6 июля, сохранив только два экземпляра для справки⁶⁰.

Известно также, что Николай I, по восшествии на престол, поручил Д.Н. Блудову разобрать секретные бумаги царских архивов (подробнее об этом мы расскажем в главе 2). Просмотрев ропшинские документы, на обложке, где хранились первое и второе письма Орлова, Блудов написал: «Два письма графа А.Г. Орлова к императрице Екатерине, в последнем он ей объявляет о смерти Петра III». Вполне возможно, что это ошибка. А вдруг тогда второе письмо еще не было повреждено? Если же упомянутое повреждение было, то почему Блудов об этом не написал; он же не мог догадываться о том, что находилось на вырванном куске письма, а объяснять повреждение важнейшего и секретнейшего документа ему бы пришлось перед самим императором, да и историческая справедливость требовала указать на вырыв. Очень сомнительно, что такой человек, как Блудов, пропустил без комментария подобную деталь. Любопытно, что такими же словами он рассказывал об упомянутых письмах и П.И. Бартеневу: «Приготовив этим письмом (ОР1. – О. И.) государыню, в следующей записке он (А.Г. Орлов. – О. И.) извещает о свершившемся злодействе…»⁶¹ Неужели Д.Н. Блудов так сильно ошибался? С другой стороны, становится не совсем понятным, почему А.Г. Орлов не поместил сообщение о смерти Петра Федоровича в короткой приписке, а, не уничтожив ОР2, написал новую небольшую записку, коль скоро должен или вынужден был доложить об этом деле письменно?

Итак, ОР2 продолжает пока хранить свои тайны. Возможно, они будут разгаданы в будущем. В следующей главе мы расскажем о так называемом «третьем письме А.Г. Орлова из Ропши» о смерти Петра Федоровича, само существование которого является загадкой.

Впервые письмо ОР3 было опубликовано Герценом в 1861 году в составе «Некоторых выписок из бумаг М. Данилевского», помещенных во вторую часть «Исторического сборника Вольной русской типографии в Лондоне»⁶². Через 20 лет оно с небольшими комментариями Ф.В. Ростопчина (далее КР) появилось в 21-й книге «Архива кн. Воронцова» в качестве приложения к «Запискам» Е.Р. Дашковой, там же помещенным⁶³. Издатель снабдил столь важный исторический документ минимальной информацией, указав только, что копия с третьего письма Орлова была сообщена Ф.В. Ростопчиным в Лондон С.Р. Воронцову. У читателя этой публикации, естественно, возникали вопросы: как, когда и при каких обстоятельствах ОР3 и КР попали в Лондон к Воронцову? Когда написан комментарий? Был ли в Лондон послан только он, как-то нелепо начинающийся, или КР представлял часть большого комментария или записки?

Нам неизвестно, чтобы после публикации упомянутых документов кто-то подверг их критическому разбору; возможно, магически действовали имена С.Р. Воронцова, Ф.В. Ростопчина и П.И. Бартенева. Без какой-либо критики включил письмо и комментарий (ОР3 и КР) в свой фундаментальный труд о Екатерине II В.А. Бильбасов. Насколько нам известно, только К. Валишевский в одной из своих книг – «Роман императрицы» – поставил под сомнение подлинность письма Орлова (ОР3), но, к сожалению, не аргументировал своей точки зрения⁶⁴.

Через 30 лет П.И. Бартенев в № 5 «Русского архива» за 1911 год вновь публикует ОР3 вместе с другими письмами из Ропши по спискам из бумаг Н.К. Шильдера. В этой версии появляется фраза «Мы были пьяны, и он тоже», которой не было в публикации 1881 года. Однако Бартенев никак не объяснил этого важного различия. Он только сообщил дополнительно, что ОР3 и КР сохранились в архиве внука С.Р. Воронцова. Возникла парадоксальная ситуация: издатель, знавший список ОР3, отправленный самим Ростопчиным в Лондон, печатал его, однако, по копии Шильдера. Здесь скрывалась какая-то тайна…

Лучше всего было бы обнаружить список третьего письма, написанный рукой самого Ф.В. Ростопчина 11 ноября 1796 года. Однако о его существовании ничего не известно. Думается, что о нем ничего не знал и сам П.И. Бартенев, имевший непосредственный контакт с сыном Ростопчина – Андреем. Последний передал в «Русский архив» в конце 70-х годов несколько бумаг отца; например, в «Русском архиве» за 1876 год в 1-й книге было опубликовано важное для нашей темы письмо Федора Васильевича к великой княгине Екатерине Павловне, а в № 3 за 1878 год – записка Ростопчина «О состоянии России в конце Екатерининского царствования». Судьба архива графа Федора Васильевича оказалась сложной. Часть его после смерти Ростопчина по распоряжению правительства попала в Государственный архив, затем была передана в архив Третьего отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии, далее в Архив Канцелярии Военного министерства и, наконец, в 80-х годах XIX века в Военно-учетный архив Главного штаба[12]. Если бы упоминавшийся список ОР3 находился в этой части архива, отбиравшие важные государственные документы вряд ли оставили бы его без внимания. Он, несомненно, был бы передан императору и, возможно, соединен с ропшинскими документами. Но там его нет, как нет и в других царских архивах.