– С вами, господин Борзяк, я знаком пока заочно, – немец взял со стола какую-то папку и, открыв ее, углубился в чтение.

– Это что там у вас за хреновина в переплете? – Борзяк бросил взгляд на папку.

– Это ваше личное дело, Василий Иванович, – немец прекрасно, без всякого акцента, говорил по-русски. – Мы обнаружили его рядом с разбомбленным эшелоном. Этот эшелон вез на фронт бывших заключенных, попал под бомбежку и был уничтожен фактически полностью. А эту чудесную папку мы нашли в портфеле особиста, который опекал самых отпетых подонков, якобы собиравшихся искупить вину перед Родиной собственной кровью.

– Почему «якобы собиравшихся», мы на самом деле ехали повоевать, – Борзяк мучительно хотел закурить, но немец сигарет не предлагал.

– Это вы-то собирались повоевать? – голос майора стал насмешливым. – Насчет других ваших компаньонов ничего сказать не могу, а вот личное дело заключенного Борзяка я прочитал от корки до корки. Вы, Борзяк, типичный уголовник, рецидивист, и защита завоеваний социализма не входит в ваши планы. Вы вероломно, убив охранника, и, прихватив оружие, сбежали из эшелона. Вы собирались и дальше разбойничать. Хоть сейчас идет война и ваш народ воюет. Но вам до этого народа никакого дела нет. Я прав?

– А хоть бы и так, что с того? Мне один черт, красные или белые. Коммуняки или фрицы. Я на любой режим плевать хотел. Я – вор, господин майор, мне любая власть без надобности. А что ваших пострелял, так они меня тоже пристрелить хотели, когда я по лесу канал. Какие еще ко мне будут вопросы? А если вопросов нет, давай, шмаляй Шалого! – Борзяк рванул на груди остатки свитера.

– Господин Борзяк! Вы же умеете быть вежливым, культурным человеком. К чему эта напускная бравада, хамство, вызывающая грубость, жесты эти малосимпатичные? – немец брезгливо поморщился. – Я уже упоминал о том, что ознакомился с вашим личным делом. Из материалов дела я выяснил, что вы умеете отлично втираться в доверие к представителям различных слоев населения, обтяпывая различные темные делишки. Кроме того, вы обладаете смелостью, дерзостью, хитростью, находитесь в хорошей физической форме. Обладая острым, изворотливым умом, можете решать постановленные перед вами задачи. Да вы готовый агент, которого я собираюсь использовать в своих операциях в тылу врага. Я имею некоторое отношение к разведке, если вы еще не поняли.

– Я это давно понял, – Василий хотел курить. – Немец, так чисто говорящий по-русски, не может не иметь отношения к разведке. Я очень хочу закурить, дайте сигарету, господин майор.

– Сигареты будут позже, – майор помолчал. – Если мы придем к сотрудничеству. Учтите, Борзяк, за смерть германских солдат я могу поставить вас к стенке. Но я спасаю вас от расстрела, предлагаю сотрудничество и материальную выгоду, если вы будете послушны.

– Как же это будет происходить? Я имею в виду это самое сотрудничество, – Борзяк пытался обходиться без блатных выражений, это было трудно, но он старался.

– Я планирую отправить вас в Москву. Мало того, я сделаю так, что вы будете служить в органах госбезопасности. Вы будете сыты, обуты, одеты, а главное вы будете жить, Борзяк. А тысячи русских солдат проливают свою кровь, пытаясь остановить наш стремительный прорыв к Москве. И вы знаете, Борзяк, они его все-таки остановили. Наступление германских войск на Москву, по большому счету, провалилось. Блицкрига не будет. Война приобретает затяжной характер. В свете последних событий, нам понадобятся агенты в Москве, и вы будете одним из них. Первое время, очевидно, для вас и заданий не будет, потом я подумаю, как вас использовать. Вы будете не один, работать станете в паре. Сейчас ваш напарник поправляется в нашем лазарете, у него отдельная палата, ему предоставлен личный врач и первоклассный уход. Через две недели, я думаю, он окрепнет, и вы с ним встретитесь.

– Это что ж за земеля? – хмуро поинтересовался Шалый, мысленно представляя себя в форме сотрудника госбезопасности. – Что за кореш, господин майор, поди, из блатарей кто?

– Да нет, Василий Иванович, это старший лейтенант госбезопасности Антон Зубарев. Помните такого? Вы от него и его людей бежать из эшелона изволили.

– Легавый этот? – Вася присвистнул. – Жив, выходит, сучара. Братаны, значит, всей кодлой полегли, а этот красноперый жив-живехонек. Ну, дела….

– Господин Борзяк, давайте без ваших грубостей, – немец поморщился. – Мы же договорились.

– Извините, погорячился! Согласен я к вам на службу идти, господин майор. Лучше гэбэшную форменку напялить, чем в деревян-бушлат обрядиться. Послужим, так сказать, Великому Рейху, – Борзяк поймал на лету, брошенную ему немцем пачку сигарет.

– Я знал, что вы согласитесь, – фашист самодовольно ухмыльнулся. – И Зубарев согласится. Куда ему деться?

– А как же мы обратно-то попадем? – Борзяк пожал плечами. – Если даже мы к нашим, я имею в виду, ну, бывшим нашим, выйдем, они же нас сразу к стенке прислонят. Мы же с немецкой территории чешем, стало быть, шпионы.

– А об этом, господин Борзяк, я позабочусь. Не прислонят, если слушаться будете меня, – немец усмехнулся. – Сейчас пока отдыхай. Жди, когда старший лейтенант поправится.

Антон Зубарев открыл глаза. Где он? Почему так болит голова? Антон огляделся. Белые стены палаты, прикроватная тумбочка, на тумбочке какая-то тетрадь. Он повел глазами чуть в сторону. Небольшой столик с целой батареей медицинских склянок. Над столиком, на стене – небольшая фотография Сталина. Окно занавешено плотной темной шторой. Рядом с постелью Антона – табурет. Палата отдельная, больше коек нет. Табурет, конечно, для сиделки. Он тяжело ранен? Антон попытался пошевелить руками – получилось, ноги слушались хуже. Во всем теле – противная липкая слабость. «Нужно сесть», – подумал Антон и попытался приподняться. Он закусил губу, оперся на локоть и тут же опустился на спину. Нет, не получилось, сил нет, перед глазами плывут какие-то разноцветные круги. Вокруг темнота, но вот, слава богу, открылась дверь, мягкий белый свет озаряет женскую фигуру. Кто это? Антон всматривается. Неясные очертания обретают четкость. Вот длинные смоляные волосы, чуть тронутые проседью, лучистые печальные глаза смотрят с укоризной, мол, что же ты, сынок, так разболелся?

– Мама! Мама! – кричит Антон. – Я поправлюсь, я поправлюсь, обязательно поправлюсь! Ты только не уходи! Подожди, я пойду с тобой!

Но мама уходит, уходит в даль по тенистой аллее. Какое знакомое место. Да ведь это Нескучный сад. Его любимое место прогулок. Точно, вот сейчас будет скамейка. Их любимая скамейка, где они любили сидеть, купив мороженое, самое вкусное, с ванилью. И они с мамой, покончив с мороженым, достают книгу. Что это? Ах, да, это Жюль Верн «Пятнадцатилетний капитан»! Мама начинает читать ему. Её волосы касаются его щеки. Антону щекотно, но он не останавливает маму. Антон боится пропустить самое интересное, но какая-то мысль мешает ему сосредоточиться.

Отец! Отец, где он? Почему его нет ними? Антон оглядывается по сторонам и, наконец, замечает отца. Тот сидит на скамейке почти в самом конце аллеи. Скамейка находится далеко от них с мамой, но Антон видит отца очень явственно. Почему-то он одет в тяжелое темное пальто, на голове – теплая кепка. Зачем он так оделся? Ведь сейчас лето, ему же жарко. Отец поднимается со скамейки и смотрит на них долгим взглядом. Почему он не подходит к ним? Сейчас он подойдет и, как всегда, протянет Антону сразу две руки, выбирай любую, малыш. Но отец, повернувшись, идет прочь из сада. «Папа, стой, подожди! Я все знаю! Прости нас, прости и меня и маму! Пожалуйста, прости!» – кричит Антон. Он смотрит на мать, сидящую рядом. Боже, как она постарела. Коротко стриженные седые волосы, скорбно опущенные уголки тонких бескровных губ. А что это за молодой парень в форме лейтенанта НКВД? Да ведь это он сам, Антон. Мама поднимается со скамейки и тоже, как и отец, начинает уходить. Антон хочет попросить ее остаться, но не может вымолвить ни слова. Рядом появляется молодая женщина с ребенком на руках. Она встревожена. «Тоша, Тоша, возвращайся к нам, мы ждем тебя. Ты очень нам нужен», – еле шепчет она, но Антон отлично ее слышит, пытается махнуть ей рукой, но не может. Тело больше не подвластно ему. Женщина с ребенком на руках исчезает. А вокруг Антона начинает кружиться круговорот смутно знакомых ему лиц. Профессор с седыми растрепанными волосами, люди в погонах, некоторых он узнает, некоторые ему не знакомы. Потом круговорот лиц пропадает и устанавливается плотная чернота. Антону кажется, что его больше нет, он говорит, торопясь, сам не слыша своих слов, но силы покидают его, и он опять проваливается в ночь….