Лола как наяву ощущала себя в объятиях Бертрана и точно помнила, что почувствовала. Все начать с начала с тобой? Она смертельно испугалась себя и сбежала. В бакалейную лавку.

Долго бродила между рядами, взяла с полки пакет кофе, даже не посмотрев на марку – только бы не из Африки! – и подошла к кассе.

– Я забыла кошелек…

Момо улыбнулся.

– Занесете потом, – и пожаловался, как все парижане, – на невыносимую жару.

– Вы чудесно выглядите, мадемуазель. У меня семь дочерей, так что влюбленную я узнаю с первого взгляда!

Лола покраснела, на глазах выступили слезы. Хозяин магазина рассмеялся.

– Все невесты так мило краснеют… Надеюсь, мы увидим ваше прекрасное платье, иначе моя жена умрет от любопытства.

– Обязательно!

Момо подал Лоле два апельсина.

– Они из Африки, с моей родины. Свадебный «подарок».

– Спасибо.

Это было неизбежно.

Бакалейщик долго провожал взглядом молодую женщину. Она поднималась по улице вслед за своей тенью и думала о несбыточном. «Может, если раскинуть руки, я сумею долететь до Бертрана? Он будет есть апельсин, я вытру сок с его губ, облизну палец и почувствую вкус кожи. А вдруг все получится не так? Он бросил Дафну, так почему бы ему не бросить меня? Или мы обретем счастье?

Тень Лолы исчезает под днищем машины, ее тонкий чуть сгорбленный силуэт отражается в витрине, она несет в руках апельсины и кофе.

Нет, я не могу потерять Франка и не допущу, чтобы Бертран погубил себя, связавшись со мной.

Лола не вернулась домой. Она не хотела быть одна и не желала разговаривать с Франком. Никогда не знаешь, что ляпнешь. Хочу снова его увидеть. К глазам опять подступили слезы. Настоящие слезы стыда. Средь бела дня, на улице, в самый неподходящий момент. Будущая новобрачная не остановилась у ворот дома на улице Эктор, она побежала к своей машине, повторяя про себя: «Плевать на сумку, плевать на полицейских, пусть останавливают!»

Лола ехала в Нуазьель и всхлипывала. RERом – двадцать семь минут, машиной – тридцать пять. Движение было хоть и без пробок, но плотное, и она сосредоточилась. Пересекая Марну, посмотрела на воду – зеленую, как росшие по берегам тополя. Листочки трепетали, радуясь любой погоде, каждому часу суток, всем людям. Лола вслушивалась в их голоса и, доехав до дома матери, все еще слышала мелодию.

Она остановилась у ворот, вылезла, открыла их, вернулась за руль и доехала по асфальтированной аллее до гаража. В противоположной стороне белела решетка двухметровой кованой калитки, которую ее мать любила открывать и закрывать вручную. Я три раза ее перекрашивала, думала Лола, шагая через свежескошенную лужайку.

Она остановилась перед розовыми кустами, чтобы взглянуть на «Кардинала де Ришелье». Он был старше нее и рос здесь, когда отец купил этот дом. Чашечки богатого пурпурного цвета, многочисленные бутоны распускаются все сразу. Эльза тоже любила «Кардинала» больше остальных роз. А Жеральдина предпочитала гортензии, хоть и не признавалась в этом. Белые. Вернее, белую – огромную, рассеивающую тень от угла. Бертран наверняка обратил бы внимание, как удивительно цветок поглощает и отражает свет. Лола вздрогнула, но справилась с собой, не побежала опрометью к двери: такая порывистость могла насторожить мать. Она шла не торопясь, смотрела на росшие вдоль ограды деревья и вспоминала тополя, обрамляющие Марну. Круглые кусты бузины и воздушные ивы, целующиеся с водой. Я знаю, там нет ни одного вяза. Лола подобрала лейку Эльзы, подставила ее под кран и посмотрела на задний фасад. Четыре застекленные двери, белые двойные ставни закрыты, как и четыре окна на верхнем этаже. Стометровая терраса разместилась на «макушке» парка площадью в полторы тысячи квадратных метров. Он плавно клонится к дороге, которая ведет к реке. Марну не видно и не слышно ни из сада, ни даже со второго этажа, но не почувствовать ее невозможно. Она течет неспешно, пританцовывает, замирает, снова зовет за собой. Она вслушивается в смех, притягивает взгляды, гипнотизирует, векáми наблюдает за художниками, уносит мечты и никогда не выдает секретов.

Лола открыла заднюю калитку просто так, без всякой цели – и медленно пошла к дому. Пять спален, два кабинета, две гостиные, просторная кухня. Дом для семьи из четырех человек, где теперь живут две женщины и я – пунктиром. Женское царство, фантазийное и спонтанное, где все определяет Эльза. Она решает, но не правит. Для Жеральдины этот дом – убежище, тихая гавань. Так Лола охарактеризовала бы его гипотетическим покупателям. Бертрану, будь он сейчас здесь, с ней.

Она сняла балетки и побежала по газону, представляя, что он держит ее за руку, и чувствуя счастье и ужас. Мать, смотревшая в окно, вдруг вспомнила, какой дочь была в детстве, и распахнула дверь.

– Замечательно выглядишь, детка.

– Это странно, потому что вчера я налакалась, как последняя пьянчужка.

Лола шагнула в сумрак коридора, поцеловала мать, и та не сказала ни слова «о вреде алкоголя и бродячей жизни». Только спросила, глядя в глаза:

– Хорошо повеселилась?

– Угу, – ответила Лола и пошла на кухню.

Жеральдина зажгла свет.

– Кто был?

– Наташа, Хлоя, Диана и Эва.

Лола налила полный стакан воды.

– Ужинали в индийском ресторане?

Она кивнула. Мать стояла рядом, совсем близко.

– Вкусно поели?

– Для меня – слишком остро.

– Чем потом занимались?

– Пошли в Rainbow[10].

– И?

Насколько прозорлив материнский инстинкт?

– Нет, мама, я не удостоилась ни стриптизера, ни других «ужасов», которые ты могла вообразить.

Жеральдину ее тон не убедил.

– Я ничего не воображаю, дорогая, просто слушаю. Моя дочь веселилась на девичнике, пока я ломала голову, как рассадить гостей, а Эльза захотела непременно испечь торт с абрикосами и виноградом – очищенным и без косточек…

Они выдержали паузу на три такта. Лола легко представила, как долго Жеральдина готовила начинку и какой бардак царил на кухне.

– Получилось очень вкусно. Хочешь кусочек?

– Не сейчас. Где Эльза?

– Наверху.

– Понятно…

Значит, сестра смотрит мультик или виденный-перевиденный фильм и совершенно поглощена зрелищем. Она смеется, плачет, хлопает в ладоши и попросту не заметит Лолу, не услышит ее и вернется из своего мира, только увидев на экране слово Конец. Лола прислушалась.

– «Мерлин»?

– Третий раз за день. Я бы не отказалась от его помощи!

– Коротышка не так уж и силен, – улыбнулась Лола.

– Я о волшебстве, – рассмеялась в ответ Жеральдина. – Пусть бы поколдовал и разобрался с гостями.

– Господи, я думала, проблема решена! – простонала Лола.

– Идем.

Лола вспомнила, как Бертран произнес это слово, и побледнела. «Свадьба, между прочим, твоя, детка!» – добавила Жеральдина и повела дочь в столовую. Столешница из дымчатого стекла была завалена листами бумаги, кремовыми тюлевыми мешочками драже, мотками бархатной ленты цвета морской волны. Жеральдина осторожно сдвинула украшательства в сторону, разгладила листки, начала объяснять, что перепробовала массу комбинаций – и все без толку.

Лола почувствовала, что мать постепенно заводится, нервничает, втягивает ее в водоворот переживаний, и будет правильно изобразить интерес. Она склонилась над схемами. В три прямоугольника, расположенных буквой «П», были вписаны фамилии. В глазах у нее потемнело, спазм перехватил горло. Она из последних сил цеплялась за реальность, чтобы заглушить звучавший в голове голос Бертрана: «Идем…»

Она коротко кивнула, когда Жеральдина поинтересовалась, можно ли поменять местами Луизу и Элизу.

– Тебе что, все равно?