— Я не убивал, — тихо сказал Марик. Он во все глаза смотрел на Антона. Словно прощался. — Я не убивал твоего… твоего Лучика, — еще тише проронил он.
— Опять врешь, — криво усмехнулся Антон. И даже если Марик действительно не убил собаку, а он способен на это, о, он еще как способен, то все равно непонятно, как теперь его простить, как смотреть ему в глаза и ласково целовать.
— Мне следовало догадаться, что собака тебе дороже человека, — прошелестел Марик, будто силы его окончательно покинули, и говорить ему было тяжело.
— Конечно, преданный пес мне дороже змеи! — не выдержал и рявкнул Антон.
Марик стал еще белее, почти посинел, хотя казалось, что больше менять цвет уже некуда. Он встал, держась за барную стойку, и бросился к выходу. Его мотало из стороны в сторону.
Руки у Антона подрагивали. Уже жалел о сказанном. А еще он жалел свою собаку. И этого чокнутого он тоже жалел… Выругавшись, Антон расплатился, посадил Звездочку к себе в толстовку и пошел за Мариком. Он привязан к нему точно поводком, он ведь любит его, он тоже его любит. Как быть с ним, не знает, но и отпустить не готов. Как доверять? Он ведь переспал со своим бывшим, наверняка переспал, едва ли для него есть какие-то моральные ориентиры, а эти разговоры про любовь — просто способ привязать к себе, метод манипуляции. В манипулировании Марик хорош.
Но как ни уговаривай себя, что Марик омерзителен, все равно никуда не денешь беспокойство за него и свербящее чувство в опустевшей груди.
Дождь разошелся еще больше. Улица пустовала. Антон огляделся, дошел до угла бара, потом — обратно. Марика нигде не было. Сел в машину? Да в таком состоянии за руль нельзя, он о ближайший столб убьется… Антон вернулся к дверям в бар. И тогда заметил, как в свете фонарей что-то поблескивает на брусчатке. Он наклонился.
Вот дерьмо… Смарт с разбившимся при падении экраном и перерезанный черный браслет. Антон тут же посмотрел на камеры, но те зияли черными стеклами — кто-то предусмотрительно их закрасил черной краской. Антон коснулся своего браслета, вызывая оператора. Что сказать-то?..
— Мария Павора, похоже, похитили, — мрачно произнес Антон. А может, он пошел топиться, одной попыткой уйти из жизни больше, одной — меньше, ему уже без разницы. Вслух он это не озвучил. — У бара «Конечная». Только что вышел. Браслет и смарт валяются…
Звездочка забилась у него под толстовкой, высунула мордочку из горловины еще больше, завозила носом. Точно, она же ищейка… Может, не растеряла навыки… Он вытащил ее и поставил на асфальт.
— Ищи, — с сомнением предложил он и добавил оператору: — Инспектору об этом скажите, раз вам моих данных недостаточно для начала поиска.
Больше внимания на оператора он не обращал. Звездочка тщательно принюхалась, завертелась на месте. Антон подобрал смарт с часами, сунул в карман и побежал за бросившейся по улице Звездочкой.
Он все больше уверялся в мысли, что Марик опять решился на самоубийство. В нем гуляют остатки лекарств, голова у него больная, и весь его жалкий вид говорил, что ничто ему не мило. А Антон… Антон лишь усугубил ситуацию. Он бежал, дождь бил в лицо. Чувствовал, что теряет время, потому что Звездочка остановилась, закрутившись на месте, подняла мордочку… Потеряла. След потеряла. Антон встал рядом с ней, часто дыша.
— Послушай, — вполголоса сказал он, — ты должна его найти. Я себе не прощу, если он… Черт, — в сердцах сказал Антон, не обращая внимания на людей, проходивших мимо. — Я на что угодно пойду, чтобы он был жив. Счастлив — вряд ли, он не умеет быть счастливым. Ищи его, ищи.
Он отчаянно не понимал тот клубок противоречий, из которого был соткан Марик, не представлял, чем он живет, и не мог помыслить, на что Марик готов пойти, чтобы достигнуть своих целей, кого предать и какие удары нанести близким. Но это не мешало сейчас стирать воду с лица — то ли дождь, то ли все-таки слезы — и терять себя в осознании, что Марик, скорее всего, мертв, и больше никогда уже не оскалится в злой улыбке, не зашипит, не начнет огрызаться… И он не будет запредельно нежным, не будет его восхищенных, влюбленных взглядов, и больше не дотронуться до его гладкой, шелковой кожи, до волос… Антон спрятал лицо в ладонях. Хотелось все крушить. Мир померк. Мир без Марика был отвратителен.
Звездочка вдруг гавкнула, выдергивая Антона из мыслей, и побежала вперед. Он кинулся за ней.
*
Марик пришел в себя, когда его слабую ладонь кто-то положил на дверную ручку, а веко левого глаза оттянули вверх, чуть ли не тыкая лицом в сенсор. Он дернулся, но ноги не держали. Он повис в чужих руках, подхвативших его под мышки. Там, где в шею укололи, кожа горела. Память все подсказала быстро и четко: вот он вышел из бара, даже не вышел, а выбежал, не замечая ничего вокруг, и тут же кто-то в черном, тень, а не человек, обнял его сбоку, ткнул иглой в шею и подхватил его ставшее безвольным тело. А он так хотел в последний раз объясниться с Антоном. Он так желал расстаться с ним хотя бы не врагами. А после той уродливой сцены между ними даже плевать на происходящее сейчас.
Нет, не плевать. Он услышал дыхание за собой, но и только. Тень, высокая, ростом с него, явно худощавая, судя по костлявым рукам, не издавала ни звука. А запахи все смыл дождь. Повернуться? Рассмотреть? Нет, шея едва ворочается после укола.
Отличное лекарство, быстро действует, что важнее — не путает мысли, и в себя он по внутренним ощущениям быстро пришел… Тень внесла Марика в квартиру, зрение постепенно обрело четкость, и он понял, что находится у себя дома. Собравшись с силами, Марик рывком развернулся, но его запястья чересчур быстро оказались у него за спиной, и на них захлопнулись наручники. Включился свет.
— Мишель?.. — не поверил своим глазам Марик.
Его наставник, учитель, его главный товарищ из Альянса стоял перед ним — сухой, с тонким носом, каплями дождя на лице. Под ливнем они едва ли брели. Значит, ехали в экаре или машине. Отслеживался ли маршрут? Смешно. Служащие Альянса защищены от любых видов слежки, Марик сам участвовал в разработке программы, стирающей лица и фигуры с камер видеонаблюдения.
— Верно, Марий. Добрый вечер.
Голос Мишеля был точно таким же, каким Марик его помнил: спокойный, доброжелательный. Будто они беседуют после пар, а не стоят в коридоре, уставившись друг на друга: Марик — обалдело и возмущенно, Мишель — меряет его взглядом, словно прикидывая, не расчленить ли.
Марик моргнул и кинулся на него, но Мишель с легкостью ударил его в грудь, как раз туда, где болело, и Марик полетел на спину. Грохнулся так сильно, что даже сам не услышал, пискнули наручники или нет. Он вытаращил глаза на Мишеля.
— Что происходит? Вы меня подозреваете в чем-то? Мишель! — панически воскликнул он.
Может, немного переиграл. Но какая разница. В висках бешено бились мысли, и Марик изо всех сил пытался скрыть, что способен на мыслительную работу. Ладно, следует сразу признать, что против Мишеля и его боевых искусств, отчасти им самим изобретенных, он бессилен сейчас — мешают наручники. Впрочем, его учитель уже немолод, и вполне возможно, что начал забывать, как следует драться. Мишель перешагнул через него, наклонился и взял за перемычку наручников.
— Я ни в чем вас не подозреваю, Марий, — размеренно заговорил Мишель и поволок его по полу за наручники. Боль в заломленных руках была адская, от запястий до лопаток. Марик судорожно втянул воздух, застонал. — Замолчите, Марий, вы ноете, как малолетка. Недостойно офицера Альянса.
Мишель последним рывком втянул его в спальню, и Марику показалось, что плечи вылетели из суставов. Он заорал. Мишель же с усилием приподнял кровать и опустил ее ножку за перемычку наручников — так, что теперь Марик оказался прикован к ней. В спину впился угол кровати. Включился свет.
— Ну вот, — будничным тоном сказал Мишель, — так-то лучше. Тем более что вы любите игры со связыванием, если я не ошибаюсь.
Марик, сморгнув выступившие от боли слезы, следил, как Мишель уходит на кухню. Вернулся он со стулом, поставил его напротив Марика и сел. Положив подбородок на скрещенные пальцы, он внимательно посмотрел на Марика.
