— Что будем делать со львом? — вполголоса поинтересовался Антон. Чуял, что сейчас важнее узнать у Марика про его расследование, а обо всем остальном можно забыть.

— Ничего.

— Ты один не пойдешь за ним, — твердо сказал Антон и наклонился, чтобы посмотреть в пустые, уже высохшие глаза Марика. — Мы можем вновь запросить это дело у Инспектора, он поймет.

— Нет, дорогой, — растерянно ответил Марик и коснулся колючего подбородка Антона кончиком пальца. — Нам нельзя ставить его в известность. И нельзя приходить допрашивать льва с жетонами напоказ. Самое лучшее, что можно сделать, — поймать его, обездвижить и передать Альянсу.

— Почему?

— Просто поверь мне, — сказал Марик. — У Инспектора, как я слышал, неприятности, и мы от него ничего не добьемся.

Это я от тебя ничего не добьюсь, подумал Антон. Ни единого объяснения. Что же, на веру все принимать?.. Он отвел глаза. Да, на веру, а как еще? Или принять, или попрощаться, компромисс с Мариком невозможен, он не знает о существовании спокойных партнерских отношений, ему подавай драму и излом. Черт побери, угораздило же полюбить его до бессонных ночей и горечи в горле…

— Хорошо, — спокойно сказал Антон. — Не будем беспокоить Инспектора. Но один ты не пойдешь искать льва, понятно? Марик, я боюсь за тебя.

Марик в ответ хмыкнул.

— Стоит всего один раз немного погонять на экаре, и уже никакого доверия…

— Это здесь ни при чем, ты же понимаешь.

— Ага.

Марик притянул к себе планшет, забегал пальцами по экрану, что-то пробормотал себе под нос.

— Он недолго был в Сети, — заговорил Марик. — Дипнет, финансовые операции, полагаю… Ему зачем-то понадобились деньги. Впрочем, деньги всегда нужны и всем… И экар он разбил давным-давно, покупал ли новый?.. Покупки регистрируются даже в самом заштатном магазине, а уж тем более в Эйракорпе, помню их босса, имя вот забыл… Да, дорогуша, — сказал Марик таким тоном, словно говорил сам с собой, — ему, видимо, понадобилась машинка, но он ее по своим документам не купит. А значит, нужно запросить у Эйракорпа ведомость продаж, а еще лучше — поболтать с боссом, он вроде бы тоже должен меня знать. Вычислить, кто из покупателей — поддельный.

— С чего ты взял, что ему нужна машина? — тихо спросил Антон.

— Интуиция, — пожал плечами Марик. — Я видел, как он ведет экар. Он же в восторге от него, у него навыки профессионального гонщика. Тот экар ему пришлось сбросить, а стоит он недешево. Представляешь, как долго он таился, выжидал, прежде чем снять деньги? Он скучал по скорости, Антон, ему этот экар снился.

— Ты выдумываешь.

Марик пожал плечами. Он поднялся с кровати, прошелся по комнате и с хрустом размял плечи и шею.

— Я действительно много выдумываю, — сказал он, сводя лопатки вместе. — И обычно оказываюсь прав. Был один… один преступник — последний, которого я задержал. Он несколько лет убивал людей, и никак не могли его поймать. Его скинули мне, решив, что нужен свежий взгляд, а я со своей командой был очень голоден и жаждал крови. Мы вцепились в него. Поначалу было пусто, а потом я подумал: что, если он получает больше удовольствия от разговоров, чем от самого убийства? Что, если для него весь интерес в том, чтобы познакомиться с человеком, заинтересовать его… А потом, когда между ним и жертвой возникало подобие дружбы, ему становилось скучно, и он, как настоящий психолог, быстро ввинчивался в доверие, вызнавал о человеке все, что нужно, вскрывал все его пароли и приватные данные — и убивал. А напоследок делал снимок — в момент смерти. Я, как и все, думал, что он их коллекционирует, а после догадался: он показывает их другим. Он показывает их дальним родственникам и знакомым своих жертв, иногда, если уверен, что человек не пойдет в полицию, присылает супругам и детям убитых… Никто из тех, с кем он общался, не заявили об этом. Он умел проникать глубоко, очень глубоко, — Марик посмотрел на Антона и ударил себя кулаком в грудь. — Прямо сюда. Умел заморочить. А поймать мы его смогли, потому что я предположил, что он больше любил изучать психику людей и разговаривать с ними, а не убивать. Убийство — просто одна из техник для раскрытия эмоциональной природы человека, вот и все.

Антон слушал его, затаив дыхание. Впервые Марик рассказывал о своей работе хоть что-то, кроме скупых слов, что его подставили, и становилось предельно ясно, насколько же Марик тоскует по прошлому и жаждет вернуться обратно, где его способности находили применение, а рутины попросту не существовало. И как вписаться в его мир, влиться в его картину, заинтересовать собой, полицией, вечерами дома и одними и теми же книжками, перечитываемыми раз за разом? Птица другого полета…

— Чем ты занимался вечерами, пока мы не начали встречаться? — невпопад спросил Антон.

Марик, осекшись, посмотрел на него.

— А что? — озадачился он.

— Просто так спрашиваю. Только сейчас понимаю, насколько же тебе было скучно все это время.

Усмехнувшись, Марик прислонился боком к подоконнику.

— Спецтех отучил меня выдумывать себе занятия для заполнения времени. Я делал то, что нужно было: ездил домой и поливал цветы, качался, думал… да, — кивнул он сам себе, — это самое главное, что я приобрел на службе у Альянса. Умение развлекать себя своими же мыслями. Смотреть в прошлое и искать, где ошибся, где стоило бы сделать лучше. И еще прогнозировать будущее. С будущим у меня пока не складывается. Составим план, — резко переменил он тему, бросив взгляд на планшет. — Заявимся в Эйракорп в понедельник, все равно они не работают по выходным, попробуем поговорить. Я совершенно точно вспомнил в лицо босса Эйракорпа, он неплохой мужик, расскажет мне, что нужно. Но если я засеку льва, то тотчас сорвусь за ним.

— И мне позвонить не забудь, — посоветовал Антон. — А то я сорвусь на тебя.

Залечить неглубокую, но досадную рану, раскрывшуюся между ними, удалось за выходные. Марик держался отчужденно, словно боялся вновь довериться, а Антон его не винил. Днем они оказались на Венерином поле, где цвели дикие орхидеи, и одна из них, белая, в россыпи голубых точек и синей каемкой на краях лепестков, напомнила Антону Марика. Цветок был лишен запаха, а корни, толстые, сероватые, ползли по земле, как паучьи лапки. Марик сравнения с орхидеей не оценил, только поморщился и вдруг разразился тирадой про свою плантацию хищных растений, выведенных в аквариуме.

— Хотел бы я на них посмотреть, — заметил Антон.

— Без проблем, — к его удивлению согласился Марик. — Давай закажем ужин и поедим у меня.

Они сели на экспресс. Антон искоса посматривал на Марика. О чем им говорить? При всей физической и эмоциональной близости они остаются чужими. Их беседы касались общих знакомых и работы, фильмов и книг, изредка — научных прорывов или войны, но никогда Марик не говорил о личной жизни. Девушки, которых знал Антон, знакомили его со своими друзьями, не стеснялись рассказать историю получения татуировки или трещали о живой покраске волос, они говорили о себе безостановочно, и Антон чувствовал себя вовлеченным в их жизнь. Марик рассказывал о чем угодно, кроме себя. О спецтехе и его строгих правилах он упомянул вскользь, когда тема заходила о его пребывании на фронте, замыкался, а его служба Альянсу и вовсе была гостайной. Друзей у него, похоже, все-таки не было, иначе с чего ему обрывать все вопросы о приятелях? Он мог блеснуть эрудицией или раскритиковать недавно вышедший фильм, но молчал обо всем, что так или иначе могло пролить свет на то, что сделало его таким, какой он есть.

И вот спустя почти полгода отношений он сказал, что интересуется цветами и пригласил к себе. Антон счел бы его закрытым и свободолюбивым, но этот же человек недавно предлагал съехаться!

Антон его не понимал. А надо ли понимать того, в кого имел несчастье влюбиться? Надо ли досконально знать его биографию? Какой смысл ворошить его прошлое вместо того, чтобы строить с ним будущее?

— Выходим, — сказал Марик и, отлепившись от поручня, прошел к раздвижным дверям.