— Я сам жил в общаге. Отличные условия. Скажешь, в спецтехе были лучше?

— В спецтехе у меня не было времени задумываться о простынях.

Антон, обогнав его, мимолетом коснулся шрама под лопаткой, словно мог видеть его сквозь одежду.

— Нормальные простыни. Уверен, ты наговариваешь.

— Зайди и проверь тогда, — сказал Марик.

Он, перепрыгнув через последние пару ступенек, занял стол, залитый солнцем, и закрыл глаза, подставив лицо его лучам. Антон сел напротив и тут же развалился так, что соприкоснулся с ногами Марика своими.

— Если приглашаешь…

— Разумеется, приглашаю, у меня ведь нет домашних животных, которые мешают принимать гостей, — сварливо отозвался Марик, приоткрыл один глаз и уставился на Антона. Он ожидал потока оправданий или возмущений, или, что еще хуже, неприкрытого обожания в адрес демона, но Антон невпопад произнес:

— Ты такой белый. Не сгори на солнце.

Марик вздохнул. В последние месяцы Антон не раз говорил что-то милое, но как же сложно к этому привыкнуть, когда в памяти заякорились годы его подчеркнутого игнорирования и редкой ругани…

Вечером, с легким неудовлетворением от невыполнимой и бесполезной работы, Марик надел пиджак, убрал в сейф оружие (единственное преимущество детектива перед патрульным — не надо сдавать пистолет и наручники каждый день) и посмотрел на Антона. Тот топтался у окна, поправлял воротник рубашки и пытался украдкой стереть с рукава рубашки пятно от соуса, поставленное за обедом.

— Так что? — негромко спросил Марик. — Пойдешь проверять простыни? Или уже передумал и признал мою правоту?

Антон уставился на него и просиял. Сердце Марика сжалось от этого детского, чистого восторга, от взгляда, направленного на него. Привыкнет ли он хоть когда-нибудь?

Да, четко осознал он. Привыкнет, и очень быстро. И сделает все, чтобы никогда не отвыкать. Привяжет Антона к батарее, если придется, но не отпустит.

Они шли к жилому блоку в молчании. Не осталось от вчерашнего порыва страсти той легкости, с которой они были готовы упасть в объятия друг друга, и Марик запоздало подумал, что стоило бы купить вина или виски, раз Антон любит алкоголь. Это сделало бы его податливей. Это сделало бы его настойчивее. Антон лишь раз коснулся его талии, когда подталкивал в лифт. Марик скосил на него взгляд.

— Думаешь о том, не сожрет ли твоя собака весь дом, пока дождется тебя?

— Не. Я ей достаточно корма оставил, — ответил Антон.

Он встретился глазами с Мариком, и вновь потянулся к нему, словно руки его действовали в обход мыслей, и прикосновения ему были необходимы. Провел по плечу сверху вниз, до самых пальцев, и взял за руку. Марик задержал дыхание от сумасшедшей нежности простого жеста и шагнул к Антону вплотную, коснулся его губ, не спрашивая разрешения.

Ему ведь не нужно разрешение, верно? Он может делать это в любой момент, как только захочет, а хочет он постоянно… Антон осторожно, словно он был фарфоровым, положил ладонь ему на щеку, целуя ласково, невесомо. Лифт остановился, и Марик торопливо вышел в коридор, чувствуя, как краснеет.

— Ты голоден? — спросил он, не оборачиваясь.

— Нет, — сказал Антон.

Он остановился за спиной Марика, пока тот открывал дверь, и от его близости вибрировал каждый нерв в теле, дрожала каждая мышца. Марик отчаянно не хотел, чтобы кто-то из сослуживцев сейчас прошел мимо и заметил их, и начал строить какие-то предположения об их отношениях, потому что любые из них оказались бы ошибочными. Марик вошел в комнату, Антон — за ним и затворил дверь.

И вновь нахлынуло, пришла молчаливая договоренность, и Антон обнял его со спины, уткнулся губами в ухо, за ухо, в шею… Марик мгновенно расплавился в его руках, не заметив, как Антон успел спустить с его плеч пиджак и бросить его на пол. Антон жадно втянул воздух, проводя носом по шее Марика и подтолкнул его вперед, к окну. Опершись ладонями о подоконник, Марик откинул голову в сторону. От поцелуев по телу бежали мурашки, выворачивало всего наизнанку, оголенными нервами наружу. Антон прижался ближе, и его возбуждение проступило весьма явно… Марик извернулся, не размыкая объятий, и оказался к Антону лицом. Посмотрел в прозрачно-зеленые, как бутылочное донышко, глаза, поплыл от бледных, почти невидимых веснушек. Он потерялся в поцелуе, в нежных прикосновениях, даже забыл, что весь день сегодня хотел снять с Антона рубашку и провести губами по его груди, разыскивая и на ней нелепые, детские веснушки.

Антон медленно одной рукой расстегивал пуговицы на его одежде. Второй, кончиками пальцев, скользил по шее, голове, лицу… Когда его пальцы оказались возле губ, Марик обхватил их, крепко сжал, и глаза Антона расширились, он остановился, забыв про пуговицы, и зачарованно смотрел, как Марик берет в рот его пальцы все глубже, до самых костяшек.

— Черт, — вырвалось у Антона. — Черт…

Он рывком подсадил Марика на подоконник, вклинился между раздвинутых ног, освободил обе руки и сжал его плечи. Антон смотрел на него чуть снизу, подоконник был достаточно высоким, чтобы они больше не были на одном уровне. Марик обхватил бедрами его талию.

— Так и будешь держать меня и любоваться, дорогой? — усмехнулся он, в мыслях не имея ничего против. Прямой, честный взгляд его заводил даже больше, чем прикосновения. Антон хотел его. Хотел прямо сейчас. От этого голова кружилась, словно он опять стал подростком, несчастно влюбленным в одноклассника.

Антон вытянул шею, ища его губы, и Марик ответил ему. Взял его колючее лицо в ладони, поцеловал, скользнув языком к нему в рот: неаккуратно, мокро. Антон расстегивал его рубашку так быстро, что едва не срывал пуговицы. Марик помог ему разобраться с манжетами. Потянулся было к одежде Антона, но тот вжался грудью в грудь, и Марик лишь медленно провел ладонями по его широкой горячей спине.

Он потерял счет времени. За окном включились фонари, а в комнате, наоборот, погасли. Марик не торопился двигаться, не хотел, чтобы свет вновь зажегся. В полумраке он закрыл глаза, отдавшись ощущениям. Антон провел языком по его губам, прошептал:

— Может, в кровать?

— Давно пора, — выдохнул Марик и примял ладонью жесткий ежик его волос.

Он хотел было соскользнуть с подоконника, но Антон подхватил его под ягодицы, и Марик крепче сжал его бедрами. Антон взял его легко, как пушинку, одновременно касаясь губами его обнаженной груди, и, аккуратно развернувшись, опустил на постель. Марик, приподнявшись на локтях, подобрался ближе к изголовью. Он притянул Антона к себе, взяв его за пояс брюк, и тот лег сверху всем весом, придавил, как гранитная плита.

— Все еще так много одежды, — мурлыкнул Марик ему на ухо и взялся за рубашку, раздражаясь от каждой мелкой пуговицы, мешающей добраться до тела.

Антон оперся на локоть и, другой рукой пробегая по горлу Марика, выдохнул:

— Я должен тебе кое-что сказать.

— Да, дорогой?..

Марик постарался не показать, что его кольнула тревога. Даже паника. Что он скажет? Что это все шутка? Что он просто хочет переспать, и дальше будет делать вид, что они всего лишь напарники? Он продолжал расстегивать рубашку Антона, чуть замедлив движения. Как назло, под потолком вспыхнул свет, точно опомнившись, и Марик зажмурился. Его век коснулось дыхание Антона и его осторожные губы. Он целовал его в закрытые глаза так аккуратно, словно боялся, что они рассыплются от дуновения воздуха.

— У меня мужчин не было, — виновато прошептал Антон. — Ты первым будешь.

У Марика перехватило дыхание. Он, наконец расправившись с рубашкой, скользнул под нее ладонями, и ответил, пока Антон прятал лицо за предлогом поцелуев в висок:

— Я рад, дорогой, рад…

Он легко перекинул Антона на спину, навис сверху и приник губами к его шее, груди, возвращая все поцелуи. Как у него могло не быть мужчин? Он же… видный. Красивый. Не может быть, чтобы парни на него не заглядывались. С женщинами же проблем нет.

И все же — какая удача. Быть для него в этом первым. Словно Антон тоже всю жизнь ждал, когда они окажутся на этой кровати. Марик провел кончиком языка по его поджарому животу вниз, к паху, и, приподнявшись на коленях, вытряхнул Антона из брюк. Склонился к лобку, к тяжелому члену, и прижался к нему щекой, чувствуя приятную упругость. Антон вздрогнул, по его телу прошла волна, и Марик, подцепив зубами край нижнего белья, потянул его вниз.