Чайник закипел.

Давно я не был хоть кому-нибудь нужен. Только делал свою работу. Делать работу и быть нужным — это ведь разные вещи?

— Я знаю, о чем вы договорились с Ван Мэем.

Ну сколько можно, а. Всё-то вы знаете. Один я ничего не знаю.

— Оставь это мне. Он получит информацию. На пиалке и с китайскими палочками.

Так просто, да? Вот так — заявиться, сказать «ты мне нужен»? И всё по-прежнему?

Мне кажется, я уже не хочу знать правду, вообще не хочу. Пусть она лежит и гниет там же, где лежала, не касаясь меня, моей оставшейся семьи, Айви, Джона, всех-всех. Но правда в лице Пата пришла ко мне в дом и всё разворотила. Правда ни с чем не считается, она просто приходит, нужна она тебе или нет, ей наплевать. Она просто приходит.

========== Глава 7 Длинный разговор-2 ==========

— Пат, это глупо, — я разливал чай по чашкам, пока Пат нарезал белковую массу и кукурузные лепешки на ломтики, — Глупо делать татуировки на шеях жертв.

Пат закончил и убрал нож в раковину. Встал, взявшись за край стола пальцами.

— Не глупо. Сам посуди — рано или поздно прознают, что я шатаюсь по ночам, — он почесал характерным жестом глаз, затем пятерней взлохматил волосы. Знакомый такой жест, и как будто не было этих нескольких лет, — Мне не сдобровать, если узнают, что я совсем — того.

Я хмыкнул:

— Куда уж больше.

— От убийства я еще как-то смогу отвертеться, — продолжил Пат.

— Дать всем на лапу?

Он поднял уголки губ в усмешке:

— И это тоже.

— Боишься за репутацию?

— Боюсь.

— Боишься, что больно падать будет. Так высоко сидишь.

— Высоко и далеко. Только теперь горизонт заволокло туманом.

Я взял белковый кусочек и положил на лепешку, откусил.

— Только зачем делать татуировки. Это странно.

— Ничего странного. Я уже делал такую татуировку, — он снова повернулся ко мне спиной, рукой приподняв волосы, — Знакомая?

Я опустил бутерброд и медленно дожевал.

— Черт бы вас всех побрал! — выпалил я, дожевав, — Как вы мне все надоели!

Я резко встал, отпихнув стол, тарелка с лепешками и белковыми ломтиками отлетела, опрокинувшись, чашки с чаем булькнулись на пол. Кавардак. Кавардачерте… кавардакачерте…

Солнце светит сквозь шторы, такое яркое. Когда кто-то умирает, солнце всё равно светит. Оно никуда не девается. Как бы человек или даже животное мучительно ни умирало, солнце всегда ярко светит. Я считаю, это несправедливо.

В честь траура можно было бы и притушить солнце, немного, как лампу. Сегодня оно на минуту погаснет. Интересно, а вдруг солнечное затмение — это траур солнца по кому-либо.

Я хожу в обнимку с погасшим солнцем уже несколько лет. А кто-то вытатуировал солнце себе на шее.

Пат сидел рядом, на полу, безмятежно пил чай. Ну да, он привык.

— Тебе становится хуже.

Я приподнялся на руках:

— Мне нормально.

Пат пожал плечами.

— Ты теряешь контроль.

— Я живу, как могу.

Пат со злостью отставил чашку:

— Вот вы два идиота, а. Один злой как дьявол, другой — упрямый как осел.

— Мы разные. Может, именно поэтому один из нас мертв, а другой — всё еще жив.

Пат с интересом посмотрел на меня:

— Никогда не хотел с ним поменяться местами?

— Хотел. Но не выйдет, — я уселся, подтянув ноги к груди, — Чай остался?

— Остался. Сейчас налью. Только еду ты на пол уронил.

— Давай. И так сойдет.

Пока Пат суетился, я думал. Знакомая татуировка-солнышко. Очень знакомая. Как же я мог забыть. Когда-нибудь, наверное, я и лицо Дерека не вспомню.

Два «ха-ха». Даже если захочу — не забуду. Оно всегда будет таращиться на меня из зеркала. Ну вот оно, это личико, на четверть японское. Остальное всё в славянской крови. Глаза только чуть-чуть с раскосом оставили, но цвет каре-зеленый. И темные волосы. А так: скулы, подбородок волевой вытачки. Ничего так личико, бывает и хуже. Нормальное личико.

Иногда я думаю, что хотел бы родиться в одиночестве, без брата. Быть одному на земле.

Но потом вспоминаю, что всё равно, не зная о нем ничего, искал бы его. Такова наша, человеческая, природа — мы всё равно будем кого-то искать. Брата, друга, любовника, мать или отца. Всегда будем кого-то искать. И не находить.

Любить. Ненавидеть. Убивать. Хоронить. Искать. Не находить.

И потому во мне живет тоска, равная вечности. Тоска по невозможности быть соединенным. Я бреду со всеми этими людьми, полыми людьми в бесполой тишине, в обнимку с траурным солнцем. А музыка играет вдали, и жизнь продолжается.

Пат сказал что-то глухо, я из-под стола, завернувшийся в свои мыслишки, не услышал.

— Что?

— Я ему такую же татуировку сделал. На шее.

— То-то я думал, кто ему на шею насрал. Долго думать не пришлось.

— Милый. Как и всегда, — Пат помыл чашку, принялся, по звуку, отряхивать ломтики еды, — Ты тогда с ним уже почти не разговаривал.

Пустое и глупое время. Жалею, до жути. Никогда себе не прощу ту обиду.

— Дурак, потому что, — буркнул я.

— Еще какой.

Я откинулся на спину, и лежа, смотрел на изнанку стола:

— Как ты думаешь, каким бы он сейчас был?

Пат хихикнул:

— Владел бы всем городом, наверное, — по звуку, кажется, поставил чашку на стол, — Вылезай. Или ты там так и будешь лежать?

— Здесь не так уж и плохо. Есть много любопытного, — я повернул голову и уставился Пату на ноги, — Например, твои ноги. У тебя грязные штаны.

— Я в курсе, — Пат сел за стол и принялся за бутерброд.

Я вылез, скособочил темно-синий коврик, который гладеньким обычно лежал под столом, двинулся локтем о ножку стола, тот затрясся.

— Эй, тише там!

Наконец я выбрался, встал и даже уселся на стул, как настоящий, культурный человек. Не какой-то там забулдыга, валяющийся под столом. С утреца пораньше, да на трезвую.

Я положил подбородок на ладонь и уперся ушибленным локтем о стол. Локоть явственно заныл.

— Ты, значит, решил дожрать мой паек. А мне — ломай голову, разбирайся с твоими проблемами. Потому что, они, на секундочку, только твои проблемы. Нет, не перебивай, — Пат открыл рот, собираясь что-то сказать, — Это только твои проблемы. А мне предлагаешь разобраться с ними по доброте душевной и старой дружбе. И у меня сразу рождается один хороший и честный вопрос: а не слишком ли ты во мне уверен? Я ведь, во-первых, могу и не справиться. А во-вторых, могу легко и просто послать тебя далеко, хотя и не совсем красиво.

Пат посмотрел на меня прямо, внимательно. Черт глазастый. Молва шла впереди него, но он не был в действительности безумным. Оказывается, для меня было три Пата: «Пат из детства», «Пат из слухов» и теперь «Пат реальный», и последнего Пата я только сейчас стал узнавать. Похоже, он не зря держал весь Синий сектор.

— Решил сделать ставку на твою душевную чувствительность.

Я покачал головой:

— Можешь проиграть всё. Ставка — не только твоя репутация, но и твоя жизнь.

— Я уверен, что не проиграю.

Глаза в глаза. Старая игра: гляделки. Кто первым моргнет или отведет взгляд, тот проиграл. В одном предании было сказано, что если долго смотреть человеку в глаза, то можно забрать его душу себе.

Я первым отвел взгляд.

— Я ведь даже не дал согласия.

— Это неважно.

Я чувствовал, как он улыбается. И кто из нас троих теперь сильнее, а, Дерек? Пат сделал нас всех. Ублюдок.

========== Глава 8 Длинный разговор-3 ==========

Мы выползли на улицу: курить. Шесть утра — Марико еще спит, дед куда-то еще поздним вечером ушатался.

— Я подозреваю, он отплясывает в одном из клубов под старые шлягеры. Нацепив на голову длинноволосый кудрявый парик.

— Макияж, каблучки, — Пат захохотал.

Я пожал плечами:

— Ему нравится, — я помолчал мгновение, — Не хочешь поговорить с Марико? Она часто о тебе спрашивает.

— Нет.

— Пугает то, каким ты стал? Ну и что из того, что мы стали теми, кем пугали нас в детстве.