Она запустила руку в карман и вытащила четки, которые швырнул в нее священник. У ее подруги Миган были подобные – розарий с деревянными четками и грубым крестом, связанными вместе хлопчатобумажной нитью. Нанетт не очень понимала их назначение, но считала, что это, должно быть, какой-то ритуальный предмет – такой же, как свечи, травы и покрывала, которые использовали сестры. Она зажала четки в кулаке и бросила их в пламя свечи.

Пламя взметнулось вверх, став поначалу вдвое, а потом и втрое выше свечи. Четки почернели и обуглились, утопая в воске. Пламя неестественного происхождения поглотило крест. Руки Нанетт по-прежнему парили над кристаллом, и, пока четки пожирал огонь, в его глубине мерцал свет – сверкающая искорка, которая, казалось, смеялась над ней, как будто долго ждала этого момента.

Девушка наблюдала за танцующей в глубине камня искоркой, в то время как поверхность свечи стала черной от пепла, а фитиль истлел. И вдруг… Нанетт смотрела в него, в могущественный магический кристалл Урсулы, не отрываясь, и почувствовала, как его сила пронеслась по ее телу. Свет стал гаснуть – медленно, как бы нехотя, – но в пальцах рук и ног оставалось покалывание, а в животе – легкая боль: боль от ощущения энергии, силы и цели.

Боль от магии.

Никто не пошевелился и не произнес ни слова, пока Нанетт с шумом не втянула воздух, разрушая словно парализовавшие их чары. Отойдя от камня, она подняла взгляд на сестер.

Голова Луизетт была высоко вздернута, глаза победно сверкали. У Анн-Мари было потрясенное выражение лица, а Изабель прижала пальцы к губам. У Флеретт из глаз текли слезы и, высыхая, блестели на щеках.

– Что это было? – наконец выпалила Флоранс.

– Заклинание отвлечения, – ответила Нанетт, – как и хотела Луизетт. Чтобы отвлечь от нас внимание священника.

– Такого заклинания нет в гримуаре!

– Как и многих бабушкиных заклинаний, – прошептала Флеретт.

– Но… как ты знала, что нужно говорить и что делать?

– Это было вдохновение, – пояснила Луизетт, и ее низкий голос зазвенел среди гранитных стен. – Так же, как у бабушки. – Она обвела всех горящим взглядом. – Род Оршьеров продолжается!

Сестры бесшумно спустились с горы и вернулись в дом. Из опасения разбудить мужчин им пришлось отказаться от привычного подслащенного медом молока. Каждая молча, крадучись отправилась в постель.

Даже оказавшись в своей спальне, Нанетт не могла уснуть. Совсем скоро должны были заблеять козы, но сна не было ни в одном глазу: она лежала в постели, дрожа телом и трепеща душой от радостного возбуждения после того, что произошло. Она была ведьмой. Настоящей, как бабушка Урсула, как и ее бабушка, как и все жившие ранее бабушки в семействе Оршьер. Кристалл, дремавший так долго, возродился к жизни из-за нее. Она чувствовала себя способной на все – сотворить что угодно, произнести любое заклинание из гримуара…

Как только они вошли в дом, Луизетт прошептала, обращаясь к ней:

– Будь осторожна, Нанетт. Заклинание может не сработать, хотя камень и отреагировал на тебя. У магии свои законы.

Но Нанетт сияла от самоуверенности. Ей было семнадцать, она была взрослой женщиной и признанной ведьмой. Она была абсолютно уверена, что Богиня услышала ее.

Она лежала, подперев рукой щеку, и наблюдала за тем, как звезды падают за море, пока не начали блеять козы.

Зевая, Нанетт спустилась вниз и, держа в каждой руке по ведру, направилась через сад в хлев. Несмотря на усталость, девушка улыбнулась окружившим ее козам и как будто впервые вдохнула их сладковатый сильный запах. Потом не спеша принялась доить, наслаждаясь шумом ударов струек молока по ведру и теплом, исходящим от коз ранним утром. Она испытывала удовольствие, ощущая себя более живой, чем когда бы то ни было.

Едва Нанетт справилась с работой и выпустила коз на пастбище, как услышала слабое мяуканье. Она остановилась, прислушиваясь, но звук не повторился. Без сомнения, это одна из обитающих в хлеву кошек забралась на сеновал в поисках мышей. Девушка поставила ведра на стол, накрыла и занялась уборкой в хлеву. Когда она вешала совок на крючок, звук послышался снова. Это определенно было кошачье мяуканье, но тоненькое и слабое.

Котенок! Должно быть, какая-то кошка привела на сеновале котят.

Обычно кошки находились под попечительством Изабель. Она обожала их, но Клод запрещал держать животных в доме. Она ничего не говорила о приплоде. Нанетт задумалась, было ли ей о нем известно.

Оставив ведра, она полезла на сеновал. Чем выше она поднималась, тем громче раздавалось мяуканье, и на самом верху лестницы ее ожидал самый крошечный и жалкий котенок, какого девушке только приходилось видеть.

Кошки никогда не относились к числу любимых животных Нанетт. Она любила пони, коз и птиц, которые кружили над заливом Маунтс-Бей. Кошки приносили пользу тем, что заставляли мышей держаться подальше от козьего корма, но на этом ее интерес к ним заканчивался.

Но этот тщедушный серый котенок, одно ухо у которого было кривым, а глазки сочились гноем, так и взывал к ее недавно оживившемуся духу. Она поднялась по последней ступеньке лестницы и присела, чтобы лучше разглядеть крошечное создание.

– Где твоя maman?[16]

Котенок прижался к ее ногам и снова мяукнул. Нанетт сомневалась, стоит ли брать его на руки, он мог быть вшивым или блохастым. Котенок забрался на ее ногу, но, издав еще один жалобный звук, завалился на бок, как будто у него не хватало сил, чтобы стоять. Она увидела, что это котик, которому совершенно нечем было похвалиться, чтобы его захотели забрать. И все же она не могла оставить его там.

Девушка сняла фартук и завернула в него котенка. Потом внимательно осмотрела сеновал и заглянула за снопы сена, которые снесли сюда мужчины в конце лета, но других котят там не оказалось. Если где-то и был приплод, то не здесь.

С котенком на руках ей пришлось дважды спускаться в холодный подвал, чтобы отнести туда и передать Анн-Мари молоко. Когда все было сделано, она отправилась на поиски Изабель и обнаружила сестру, которая развешивала одежду на веревке. Та улыбнулась при виде Нанетт:

– Ты спала?

– Нет, не могла уснуть. Изабель, ты только взгляни…

Она протянула сестре свернутый фартук и раскрыла его, чтобы показать котенка. Тот почти без признаков жизни лежал на узорчатом хлопке, напоминая кучку серых лохмотьев.

– Ох, – прошептала Изабель. – Бедный малыш! Где ты его нашла?

– На сеновале. Кошки там не было. Даже не знаю, выживет ли он.

Изабель осторожно приподняла котенка и осмотрела его.

– Выглядит не очень. Скорее всего, его бросили.

– Клод посоветовал бы его утопить.

– Мы никому не скажем. Давай вымоем его и накормим.

– У него плохо с глазками.

– Вижу. Возможно, он слепой, но все-таки… – Изабель прижала котенка к груди, похоже, ничуть не задумываясь о блохах. – Принесешь молока? Или сливок, если есть.

Котенок был вымыт и вытерт насухо, а затем вылакал завидное количество сливок, снятых с маслобойки. Изабель взяла его на руки.

– Он не слепой, – сказала она. – Видишь, как он следит за тобой взглядом?

– Следит за мной? – Нанетт уставилась на котенка и поняла, что сестра говорит правду. Кошачьи глаза необычного желтого оттенка были прикованы к ее лицу. – Неприглядный вид у этого малыша, правда?

– Красота – это еще не все.

– Что нам с ним делать? Он слишком мал, чтобы жить в хлеву.

Изабель протянула котенка сестре. Когда та, хотя и с неохотой, взяла его на руки, он свернулся калачиком у нее на груди и быстро уснул.

– У тебя, – с улыбкой объявила Изабель, – теперь есть кот.