Анна В Европе ее знали под именами, Клара Изельгорф и Катрин Изельман, а для нас она навсегда останется Анной Ревельской, всем сердцем любящей Россию и преданной ей до конца. Мы обязаны помнить тех, кто своей жизнью оберегал и отстоял Россию. Очень теплый и нежный июнь, Она шла по Берлину спокойно, Лишь в душе напряжение струн, От филеров уйти невозможно. Снова парк, а потом на проспект, Переулком, а там через площадь, Она знает ужасный секрет, Сообщит, может, будет попроще. Пока шла, вспоминала Россию: «Как давно попрощалась я с ней, С ее небом до одури синим И березами, нет их милей. Вот и все, вроде нету «хвостов», Тут по улице сразу налево. Как же трудно здесь жить средь врагов…» А душа о России болела. Вот ступени, тяжелая дверь: – Мне посла от Советской России. – Мадам, мы союз уж теперь! – Позовите, коль Вас попросили! Для беседы пройдя в кабинет, Она все изложила, как знала, – Как доступен стал Вам сей секрет?! – Вы поймете, что это не мало! – Пять дней до войны! Это важно! Но кто передал? Как назвать?! – Я русская, русская Анна, Можно Ревельской, так передать! – Может быть, Вы останетесь здесь? Выходить – это очень опасно, Там на улице шпиков не счесть! – Буду верить, что все не напрасно! Я прошу Вас, готовьтесь к войне! Моя жизнь – это флот и Россия, Столько раз я гуляла во сне По просторам ее бело-синим». Он в глазах ее видел тоску, Эту грусть она плохо скрывала, – Я за дверью помочь не смогу! Она, уходя, это знала. Ее больше не видел никто, И Россия судьбы не узнала, Лишь посол, отправляя письмо, Понимал, она жизнь оставляла. Не потерявшим себя Как быстро время тает на ладонях, Года, как стаи перелетных птиц, Уже не вспомнить и фамилий многих, И государства изменили сеть границ. Но даже в нашем мире беспокойном, Где все пороки правят на балу, Хочу, чтоб Русь всегда была достойна Людей великих, живших на миру. Пускай они рождаются в эпохах И славят землю русскую в веках, Они как пчелы, что в медовых сотах, Ее историю приносят на плечах. Всем вам, себя не потерявшим в жизни, Кто не искал спасенье и уют, Кто гордо пел куплеты своей тризны, В Россию верил, зная, что убьют, Своим трудом и жизнью Русь прославив, Вы заслужили славу и почет! И даже за порогом мир оставив, Россию за собой вели вперед! Упавший самолет 25 декабря 2016 года рано утром потерпел крушение ТУ-154. Все находившиеся на борту погибли. Кроме военнослужащих в самолете летели хор имени Александрова (Мин. обороны России), врач и правозащитница Елизавета Глинка (доктор Лиза), журналисты и операторы трех телеканалов. Вечная им память! Россия снова плачет и скорбит, Теряя тех, кто звезды добывал, Душа народа болью вся кипит, И траур всех в кулак один собрал. Цветы, слова и траурные речи, И так не вериться в ужаснейший итог, Страна скорбит, и тихо плачут свечи, Ну кто, скажи, предвидеть это мог. Нелепый случай иль войны законы, Кто вырвал их из нашей суеты? И вся страна стоит перед иконой, Не нарушая траур тишины. С экранов улыбаются артисты, И доктор Лиза бьется за детей, А молодые парни, журналисты, Они же все, Россия, свет твоих очей! Пройдут года, листая вихрем даты, Но я прошу, Россия, не забудь, Как в воскресенье, в декабре, когда-то, Ушли они, кто освещал нам путь! Сила духа Рукой прикрыл нательный крестик, Чтоб не ударили свинцом. А сам подумал: «В этом месте Как оказался я святом?! Мой монастырь, я настоятель, Передо мною строй солдат. Господь, неужто я предатель?! Я же ни в чем не виноват! Я проповедовал ученья, Учил людей всегда добру, Я забывал про все сомненья! Так почему же здесь стою?!» – Эй ты, монах, снимай свой крест! И нас о милости проси! В аду полно свободных мест, И бородою не тряси! Он посмотрел на строй солдат, Знаменьем их перекрестил. – Не надо дьявольских наград! Я вас об этом не просил. – Так попроси, я пожалею, Но крестик кинь под ноги нам! – Без веры жить я не сумею, Пусть лучше я умру от ран! Солдаты громко рассмеялись, И комиссар команду дал, Секунды жизни, что остались, Монах молитвы все шептал. Старик с седою бородою Спокойно, молча смерть встречал. И вдруг солдат один из строя Истошно, дико закричал: – Прости старик, я ведь крещенный! Я не хочу в тебя стрелять! – Ты просто мальчик несмышленый, Ты сможешь Господа принять! Солдата вывели из строя, К монаху молча подвели – Ты не один, теперь вас двое! Вы веру оба обрели! – Зачем, сынок? Еще ты молод, Теперь отправишься со мной. – Прости, старик, душевный холод Жжет душу, словно летний зной! Мы все такого натворили, Что смысл жизни потерял, Во сне убитые ожили, Все те, кого я расстрелял, Прими мое ты покаянье, Прошу, грехи мне отпусти, И если к Богу на свиданье, То груз такой не унести. Седой солдат, почти мальчишка, Покорно голову склонил, И настоятель, словно в книжках, Над ним молитву говорил. Солдаты больше ждать не стали, Залп покаяние прервал. Ушли, грехи с собой забрали, А наш солдатик застонал. В последний миг свинца полета, Старик закрыл его собой. И он упал, и сверху кто-то, Всего лишь ранен, но живой. Он приподнялся, обнял старца: – Спасибо, ты же спас меня! – А ты боялся смерти танца, Не я, Всевышний спас, храня! Глаза навек его сомкнулись, Душа пошла искать свой путь, Солдата руки прикоснулись К кресту, пожалуй, в этом суть. Спустя не мало трудных лет, Пред алтарем стоит священник: «Господь, всю жизнь ищу ответ, Ну почему я стал отшельник?! За что такие наказанья?! Я помню тот последний миг, Мои душевные страданья Мне отпустил тогда старик! Всю жизнь я в тайне причащаю, За настоятеля молюсь, Зачем ты спас меня, не знаю, На жизнь свою порою злюсь! Прошу тебя, ты дай мне света Тебя увидеть и узнать, Прощен ли я?! Сего ответа Как долго буду еще ждать?!» Тут двери храма отворились И обернулся наш монах, Глаза от света прослезились, Он старца видел в трех шагах. «Зачем ты ищешь тот ответ, Который сразу не поймешь, Послушай мой тебе совет, Быть может, веру обретешь! Пока в душе твоей сомненья, Ты покаянья не найдешь, Когда ж поверишь в провиденье, К огню святому подойдешь, Огонь тебя согреет светом И даст душе твоей тепла. Смерть за других – таким ответом Судьба тот смысл обрела!» Очнулся он, не понимая, Как будто сон, как будто нет, Но силу духа обретая, Сомненьям он сказал запрет. И понял он, что час настал, Он людям веру понесет, Бояться смерти перестал, Он знал, его там старец ждет. Он взял свой посох, узелок, В сутане черной, что до пят, Пошел один он, словно волк, Искать, где будет он распят. |
