– Не, ну я так не играю, – возмутился Чакра. – На самом интересном месте!
Хотя в целом он был доволен, зазнавшиеся приверженцы огнестрельного оружия, как и следовало ожидать, были наказаны. Орки ржали глядя, как перезагрузив игру, оживают поверженные сталкеры. Они печально разглядывали пробоины в бронекостюмах и вообще вид имели сильно мятый.
– И что я теперь эльфам скажу? – ныл Гися, поднимая обломок меча. – Обещал в целости и сохранности…
– Ладно, – сказал стр@nN1k, сталкерский бригадир, – пошли в Бар, с нас поляна.
Орки задумались. С одной стороны, Бар – это территория сталкеров, орков к нему подпускали не ближе расстояния прямой наводки АКМ. И гульнуть там, на базе вечного противника, значило закрепить успех. Вот только свои же потом скажут, дескать «вы со сталкерами в Баре рассиживали». Победила гордость.
– У вас в Баре одни малолетки, пошли к нам в Берлогу! Там и проставитесь.
– Малолетки, говоришь? – сквозь зубы спросил стр@nN1k. Из всей компании он один был несовершеннолетний.
– А пойдёмте к эльфам в «Тополёк»? – быстро предложил Максим. – Заодно и за сломанный меч рассчитаетесь.
И тогда не спеша, обходя аномалии, зубоскаля по поводу ожидавших сталкеров убытков, они пошли в сторону эльфийской локации. А у Максима зазвонил телефон.
– Говори, борода, – сказал он в трубку.
– Я подумал, – сказал колдун. – Я сделаю, как планировали. Но в дальнейшем отказываюсь выполнять задания, если они подвергают опасности детей. Я решил. Можешь передать, что я вышел из подчинения.
– Ты не горячись, – осторожно сказал Максим. – Начнём с того, что передавать о твоём демарше мне некому. Я же рассказывал – распоряжения я получаю из анонимного источника.
– Да, и мне сразу это не понравилось. Такая степень конспирации свойственна организациям скорее террористическим, чем гуманистическим.
– Не остри. Я думаю, нам надо встретиться и всё обсудить. Ты сейчас где?
– Рыбу ловлю, – ответил колдун и оборвал связь.
17
Толику было смешно, что Марина и Соня упорно называли эту небольшую вытоптанную поляну кордоном. Он знал: кордон – это как блок-пост. А блок-пост – это бетонные плиты, колючая проволока, автоматчики в накидках и по ним обязательно из засады стреляет снайпер. А тут выбрали среди болота место посуше, понавтыкали палок с черепушками и нате вам – «кордон»! Но вот почему-то волшебник так на полянку и не зашёл, остался на тропе стоять. Так ведь первое, что сказала меньшая из девочек, Соня кажется, когда они приблизились: «Сотрудникам Министерства счастья вход на кордон запрещён!» А пока они с Бобровым снимали кеды и выжимали носки, она и Николаичу заявила:
– Вам большое спасибо, что проводили ребят, одни бы они, скорее всего, не дошли – одиночек обычно волшебники перехватывают. Вы можете здесь отдохнуть, но мальчики дальше пойдут с нами.
– А как же я? – тупо спросил физрук.
– Ну, – пожала плечами Соня, – вы назад возвращайтесь.
– В болото? – уточнил Николаич.
– Что вы глупости говорите! – возмутилась Соня. – Домой, конечно.
– Ага. Домой, значит. – Николаич смотрел на Соню, а та сразу отвернулась и стала внимательно смотреть по сторонам. На дежурстве она, делом занята, некогда ей бестолковым визитёрам элементарные вещи объяснять.
Николаич глянул на волшебника. Тот высморкался, лениво уронил в болото платок и закивал:
– Пойдём. Ты своё дело сделал, молодец. Теперь я тебя провожать буду. Вот веришь, самому не хочется, но работа такая.
Марина между тем не отходила от мальчишек. Она посоветовала повесить носки и кеды на свободные от черепов жерди, пускай просохнут, выяснила, что Толику тринадцать лет, а Костику четырнадцать, а про себя заявила, что у девушек о возрасте спрашивать не прилично.
Подошёл Николаич:
– Ладно, парни, давайте прощаться, раз такое дело, – он коротко пожал им мокрые ладошки и крикнул волшебнику: – Ты меня уже заждался!
Окунь смотрел, как скорым шагом Николаич пересекает поляну и опять, как в тот раз, когда ему Бобров пытался деньги всучить, понимал – не правильно! Не должно так быть. Он посмотрел на Соню. У Сони глаза были грустные-грустные. Он посмотрел на Марину. Марина, хихикая, трогала пальчиком бицепс Костяна. Костян стоял в позе бодибилдера.
– Марина, а почему взрослые, которые детей в школу колдунов отводят, назад не возвращаются?
– Ну, их же волшебники уводят, – отмахнулась Марина и приготовилась потрогать у Боброва кубики на прессе.
– Николаич, стой! – закричал Окунь. – Стой, Николаич!!
18
– По телевизору только новости и классическую музыку, – постукивая пухлыми пальцами по столешнице говорил министр счастья. – Праздники все эти весёлые – Новый год там, и этот… ну, ты знаешь. Не запрещать, нет, а проводить коллективно. Пусть приглядывают друг за другом.
Религиозные празднования поощрять! На них не забалуют. Вообще религиозное воспитание поощрять и вводить повсеместно. Чтобы серьёзное отношение формировалось. Построже надо!
Министр пропаганды смотрел на своего собеседника и не мог понять – а не издевается ли он над ним? Министра счастья он знал сто лет и помнил его молодым талантливым учёным, выпивохой и любителем похабных анекдотов. Вот только напоминать об этом сейчас, разумеется, не стоило. Мало ли, что было сто лет назад? А сегодня перед ним сидел крупный функционер, второе лицо в государстве. Точнее это он, министр пропаганды, сидел перед своим когда-то приятелем. В его кабинете. Куда его вызвали, как подчинённого. А что поделать – не он в любимчиках у Президента.
– В целом ты понял линию, я полагаю. И не смотри на меня так. Думаешь, я мохом оброс или из ума выжил?
– Да я ничего такого… – начал пропагандист, но был остановлен величественным жестом. Хозяин кабинета, казалось бы, просто приподнял ладонь над столом, а хотелось сказать – вознёс длань.
Но продолжил тоном уже менее официальным:
– Ты пойми – сейчас момент очень напряжённый. Знаешь, что умники из Отдела прогнозирования давно работали над тем, чтобы научиться определять Умения ещё до того, как они проявятся?
Отдел долгосрочного и оперативного прогнозирования был самым засекреченным в департаменте, и министру пропаганды не положено было знать ни о его планах, ни, тем более, о результатах работы. Он и не знал и никогда не интересовался. Поэтому на вопрос просто не отреагировал. Ни кивнул, ни плечами не пожал. И отказываться, тоже не стал. Считают, что ему должно быть известно о секретных разработках – ну и пусть. Потом обдумаем, отчего такие мысли у начальства. Его собеседник продолжал, как ни в чём, ни бывало:
– Так ведь научились! И такого сразу наопределяли, что вот думаю, а не разогнать ли их шарагу?
Он встал, одёрнул костюм и тут же смял борта, засунув руки в карманы брюк. Прошёлся по кабинету.
– По этому делу сейчас друг твой работает – инспектор. Вернее, засыпал он это дело, я ему фитиль ещё вставлю, но когда приедет, ты с ним переговори, чтобы быть в курсе. Пока уясни главное – в ближайшее время не должно быть никаких эксцессов! Не забывай, для чего мы создавали Организацию.
Услышав про Организацию, министр пропаганды покрылся холодным потом и перестал дышать. Закаменев, он глядел прямо перед собой, боясь пошевелиться.
– Ну, в целом ты осознал, ступай работай, – услышал он как будто издалека, встал, пожал протянутую руку и на ватных ногах вышел из кабинета.
Дышать министр пропаганды начал уже в приемной. Подышал, разглядывая секретаршу, серьёзную даму среднего возраста, и пошёл работать. Ему сегодня ещё предстояло, как и каждый день, объехать резиденции Президента, Премьера и Спикера. Они очень ценили его за умение – Баюн. От сладких грёз они просыпались только к его приезду. И снова засыпали. И так каждый вечер.
19
Снова шёл дождь, и снова вода хлюпала в кедах.