– На, вот… держи, – сказал, вздыхая Скобелев, – хотя это много тебе! …Ну, раз уж дружил я с твоим отцом, так и быть, …да еще и Маруся с сыном у тебя на шее….

– Спасибо дядь Жора, – благодарил Мишка, поглядывая на самогонный аппарат, – век не забуду вашу доброту!

– А не знаешь, какая сука проткнула гвоздем змеевик? – грозно посмотрел на Мишку Скобелев, вспомнив о своем занятии.

– Так ить не было меня дома, дядь Жор, – ответил Мишка, стараясь быстрее огласить свое решение.

– И то верно, – согласился Скобелев, – ты вот что, паря, отдохнешь ночью, а завтра давай приступай к ремонту сарая, где коровы стояли, а калмычата за тебя одни справятся. Надо, чтобы перед осенней пахотой окрепли быки-то…, да плуг пора ремонтировать….

– Дядя Жора, – уверенно начал Мишка, – я ухожу завтра в Морозовскую…

– На кой ляд тебе в Морозовскую? – еще не поняв, куда клонит Мишка, рассеянно произнес дядя Жора.

– На работу меня берет нэпман тамошний, – произнес Мишка, – на колбасный завод…. Сам предложил, я даже не просился….

– Ты что сдурел парень? – дошло Скобелеву, – …а как же сарай, где коровы стояли?

– Дядь Жор, ну, какой сарай? – удивился Мишка, – меня же на работу берут на колбасный!

Скобелев задумался на короткое время, зло, сверкнув глазами, смотрел Мишке в лицо.

– Да ты чего это удумал, выродок ты эдакий? – злобно произнес кулак, – кто работать за тебя должен? …Ты же разоришь меня к черту…, смотри-ка на него, пролетарий выискался. Хрен я тебя отпущу, так и знай!

– Тогда я сбегу, – рассердился Мишка, – хрен ты меня догонишь!

– Да ты знаешь, паря, как эти нэпманы людей ксплуатирують? – решил сменить тактику дядя Жора, – там нужно работать денно и нощно, да еще и штрафы платить…. Почитай, что в газетках написано!

– А ты сам-то читал, дядь Жор? – нашелся Мишка, – ты же читать не умеешь!

– А на кой мне читать? – ответил Скобелев, – люди, кто умеет, гутарят, что кспуатация все это…. рабочего люда!

– Не отговаривай меня, дядь Жор, – твердо стоял на своем Мишка, – все равно уйду к нэпману!

– …Так ты это, – пробормотал Скобелев, понимая, что Мишку ничем не остановить – пять рублев мне тогда отдай назад, жирно будет тебе….

– Разменяю и отдам, – сказал Мишка, – я же десятку не разорву пополам?

– Я сам разменяю тебе сычас, – промолвил дядя Жора и пошел в хату за деньгами.

Мишка стоял и думал, почему люди так рассуждают, как Скобелев? По его мнению, выходило так: если день и ночь работать на его хозяйстве, то это не ксплуатация. Но если день и ночь работать у нэпмана, то это ксплуатация трудового люда. Мишка не совсем понимал, что означает это слово, но догадывался – оно нехорошее, иначе бы Скобелев не стал бы употреблять его, отговаривая от работы на колбасном заводе. Дядя Жора вскоре вернулся с пятирублевой купюрой, которую тут же протянул Мишке.

– Гони червонец назад, – потребовал Скобелев, – жирно тебе будет, пять рублев вычитаю, за то, что бросаешь хозяйство мое на произвол судьбы!

Мишка отдал десять рублей Скобелеву, радуясь про себя, что шестьдесят утаил от этого жадюги. Рассчитавшись, парень направился к сараю, где жили калмычата.

***

Сегодня у Мишки был ознакомительный день. Накануне он искал квартиру, не спросив об этом у приказчика. Оказалось, что у нэпмана были в пристройке к зданию завода несколько комнат для проживания рабочих из других станиц и хуторов. Мишку разместили в одной комнате с двумя казаками, один из которых был из станицы Милютинской, а второй из хутора Беляева. Мужики были старше Мишки и работали в коптильном отделении, от чего в комнате стоял запах дыма.

До того как приступить к работе, приказчик повел его по заводу, чтобы Мишка посмотрел, что и как делается и попробовал на вкус колбасу. Таков был порядок на частном предприятии, установленный лично его владельцем. Нэпман потребовал, чтобы Мишка называл его и приказчика исключительно по имени и отчеству, что было непривычно для хуторского паренька. Филипп Григорьевич сказал, что начинать экскурсию нужно с убойного отделения, куда они и направились.

Бойня представляла собой просторное помещение с высокими потолками, посреди которого расположены два убойных станка. Это такие приспособления, в которые животное входит наполовину своей длины и просовывает голову в узкий проем в торце. Специальной закладкой голова фиксировалась так, чтобы боец при ударе попал между рог. В одном станке уже стояла буренка, а в другой заводили бычка. Здесь работали бойщики, одного из них Мишка уже видел утром, его звали Гриня. Второй бойщик был не меньше ростом и шириной плеч. Он загонял бычка в станок, зафиксировал ему голову.

Мишка смотрел в глаза животному, из которых катились крупные слезы, и ему стало жаль скотину. Животные с зафиксированными специальной планкой головами ждали смерти. Бойщики почему-то не торопились, хотя оба уже приготовили кувалды с острозаточенным концом. Из двери, ведущей в соседнее помещение, вышел казак в клеенчатом окровавленном фартуке.

– Можете бить! – крикнул он бойщикам и снова скрылся за дверью.

– Это Семка из разделки, – пояснил приказчик, – чтобы не загружать чрезмерно раздельщиков, ребята стараются вести убой так, чтобы туши не лежали долго с неободранными шкурами.

Мишка внимательно слушал приказчика и хотел уже кивнуть головой в знак согласия, вздрогнул, за спиной раздался грохот падающей туши. Он повернул голову к станку и увидел рухнувшую на пол тушу коровы. Бойщик опускал свою кувалду на пол, а второй в это время замахивался, чтобы нанести удар по лбу бычка. Он пришелся почти между рогов, и его туша тоже с гулом упала на пол. Оба бойщика вооружившись огромными ножами, перерезали сонную артерию, чтобы кровь стекала в подставленную специальную емкость.

– Эта кровь используется для изготовления некоторых сортов колбасы, – пояснил приказчик, – мы сейчас пройдем в разделочное отделение, и ты увидишь, что делается там.

– Я сам могу разделывать! – сообщил Мишка, – приходилось резать бычков….

– Молодец, парень, – похвалил его приказчик, – расскажи, как ты это делаешь!

– Я начинаю разделку со снятия шкуры, – начал Мишка, – тушу укладываю на деревянный щит, ногами кверху и подсовываю бруски под бока. Делаю продольный разрез от шеи по груди и животу до хвоста. Потом кольцевые разрезы выше копыт, затем по внутренней стороне ног. Все готово и можно начинать сдирать шкуру….

– Достаточно, – перебил его приказчик, – да тебя и учить не надо, ты хоть сейчас сможешь работать раздельщиком туш! Зачем тебе на псарню, ты же готовый раздельщик. Если что не по-нашему будешь делать, ребята подскажут….

– А можно так, дядь… э-э-э, Филипп Григорьевич? – спросил Мишка, забывая, что обращаться нужно по имени отчеству.

– А чего нельзя? – вопросом ответил приказчик, – все в моих руках! Хозяин дал согласие принять тебя, а это уж мне решать куда лучше…. Так-то!

– Выходит, мне можно уже начинать работу? – спросил Мишка.

– Сначала обойдем весь завод, – ответил приказчик, – попробуешь колбасы, а со следующего дня выйдешь вместо этого Семки!

– А он куда? – с недоумением спросил Мишка.

– Его хозяин давно выгнать хочет, пьет запоями, – пояснил приказчик, – пусть тебя это не волнует, куда он пойдет. Он местный, живет недалеко отсюда, вот и пьет поэтому. Сбегает домой на перерыв выпьет самогона и назад. Какая с него после этого работа, напарники сколь раз уж жаловались!

Мишка заметил, что Филипп Григорьевич избегает слова "казак" и, наверное, неспроста. Приказчик был грамотным человеком и, несомненно, знал об отношении власти большевиков к казачеству. По виду и манерам поведения Филипп Григорьевич был похож на казака, но старался не показывать свою принадлежность к казачеству из-за страха перед властью. Его разговор представлял собой грамотную речь и отличался от того, как гутарили на Дону, может потому, что учился где-то в городе, а возможно в самой столице. И Мишка старался беседовать с ним без казачьего диалекта. Парень много прочел книг из библиотеки церковно-приходской школы и тоже умел говорить "по-городскому", хотя ни разу не был ни в одном городе.