Тем временем приехали в коммуну гости: пятеро взрослых людей, в том числе две женщины. Все они были вежливы с Керном, и Керн принял их вежливо: к ним он не имел пока что никаких претензий.
-- Где Левицкий? -- спросили в первую очередь.
-- Я его отправил в газовую камеру, -- сообщил военинструктор.
-- Это как так? -- недоумевали гости.
-- Он мешал мне работать. Впрочем, можете его забрать оттуда -- под честное слово, что он больше никогда не будет устраивать идиотских провокаций. Иначе я его расстреляю.
-- Да что он сотворил?!
-- А вы не в курсе? И, кстати, я могу посмотреть на ваши мандаты? А то тут, вижу, многие зарятся на нашу территорию: земля и рабы нужны, знаете ли, всем. Но мы теперь свободные люди, мы будем сопротивляться...
За все эти разговоры Керн моментально получил репутацию "свирепой личности". Гости, однако, предъявили документы: то была делегация рабочих с кирпичного завода, абсолютно не предупреждённая о планах главы тетеринской администрации. Рабочие получили новости о ночном нападении бандитов и о том, что коммуна сама готовилась завтра поутру напасть на близлежащие объекты, поэтому выслали собственных представителей -- для переговоров или, если потребуется, для драки. Выслушав историю Керна, рабочие проявили не слишком-то много эмоций.
-- Что Левицкий, что Кристаллов, -- сказали рабочие. -- У этой парочки давние и прочные хозяйственные отношения: феодалы они вонючие, вот что. Но держать его в газовой камере -- это тоже ни в какие ворота не лезет!
-- Так забирайте его, и пусть идёт вон, -- посоветовал Керн. -- А то мне работать надо, а он мешает, под руку лезет.
Делегаты предъявили актуальный вопрос:
-- Как именно вы намерены работать, Керн?
-- Сам не знаю, -- признался тот. -- Союзников нет, помощников нет, коллектива нет, бандиты кругом. Да и контингент тут подобрался такой, что хоть сейчас открывай для них филиал ГУЛАГа. Но ничего, я справлюсь. Они из города военинструктора выписали, а я попробую найти кого-нибудь более толкового: агрономов поищу, механиков, инженеров...
-- На них сейчас и в городе дефицит, а? -- резонно возражали рабочие. -- До войны этот самый средний класс составлял семьдесят два процента населения. А работать-то кто будет? На работающих везде дефицит... все остальные только устраиваться умеют.
-- Ну вот, вы же работаете, скажем?
-- А мы сами, это... средний класс были. Просто жрать надо что-то, вот и переменили профессию. А так, у нас тоже дармоедов на шее много сидело: подай им то, подай сё, да ещё не замай их демократические свободы! А как же?
-- И куда вы их девали?
-- Да к вам же сдали. Тут теперь и сидят, по баракам. Грабят нас, сволочи: в прошлом году администрация коммуны буквально шантажом вырвала у нас продукты -- свинину, рыбу, масло, картофель, топливо. Кое-как сами зиму прожили, а эта мразь тут тем временем на нашей жратве революционные песни распевала! Ну, в этом году все уже сказали -- хватит с нас! Больше кормить не будем!
-- Понятно. Администрацию перевешать, население приставить к принудительным работам... Отличная, полная глубокого смысла экономическая программа. Как говорит ваш лидер Левицкий, всякий выживает как может. Вот вы и решили выживать... всех.
-- Ну, какая здесь была администрация, такую и повесить не грех. А насчёт принудительных работ -- это, извините, уже личная инициатива Левицкого. И, в конечном итоге, кто знал, что тут начнутся всяческие реформы?
-- А кто додумался выставить безоружных детей в дозоры? Тоже один Левицкий? Или вы ничего не знали?
-- Тут уж, как говорится, и смотреть нечего: наша вина! Не думали мы, что бандиты так распоясаются. Но как беда случилась, детей с дозора убрали, что бы там Левицкий ни кричал по этому поводу. А уж вчера выставили, был грех. Боялись вашего... штурма. Хотели, кстати, выдать им боевые патроны, да Левицкий запретил.
-- Смотрю, у вас Левицкий уже за всё виноват, а сами-то вы беленькие получаетесь!
Рабочие рассвирепели.
-- А ты нас не суди! Знал бы, что мы пережили тут...
-- В городе в эти годы, думаете, лучше было? Электричество -- два часа в день! Горячая вода -- тю-тю! Выселено сорок процентов, а оставшимся работать за них приходится. Плюс бомжи, плюс иммигрантские общины, подозрительно быстро объединившиеся по национальному признаку... Плюс преступность. И мы, между прочим, разгребли там что смогли! Если бы не политика центра...
-- А что такого сотворил центр? (Слово "сотворил", по всей видимости, имело в этой среде большое хождение).
-- Риэлтерские конторы, банки скупают за бесценок недвижимость в эвакуированных районах, -- ответил Керн. -- И по ряду признаков я догадываюсь, кому она будет перепродана. У нас, скажем, только что не без усилий выставили из города целый филиал "Норинко-Армалит" -- американо-китайской оружейной конторы...
-- Американо-китайской? Да ведь Америка с Китаем и подрались!
-- Люди дерутся, а капиталисты деньгу гребут, -- пожал плечами Керн. -- Мне что, объяснять вам азы политэкономии?! Вон, скажите им, что они драку устроили: лидеры обеих сверхдержав дружно засели сейчас на Формозе и прекрасно спасаются в этом укреплённом местечке от международного трибунала! А их эмиссары уже рыщут по миру, надеясь по дешёвке прикупить что-нибудь ещё, и наши власти, конечно же, не откажут им в любезности... Даже частные квартиры эвакуированных теперь перепродаются: принят закон, разрешающий делать это, если квартира была не востребована собственником в течение одного года.
-- Но... это же революция!
-- Революция?! -- Керн презрительно повёл рукой. -- С кем тут прикажете делать революцию? С кем вы сами собираетесь её делать?! С Левицким? Со "средним классом", торчащим из-под шконок?! Или, может, у вас есть экономическая идея? Центр по подготовке политической сознательности?!
-- Нет, но квартиры...
-- Квартиры -- дерьмо, первичный стимул! Заняв некоторое количество квартир, ваши революционные массы засядут в них с дробовиками и не будут никого пускать к себе на порог -- вот и вся ваша революционная идеология! Неужели до сих пор неясно: прогнило всё, и всё надо менять! Мы чуть было не погибли. Мы, собственно, продолжаем гибнуть. Нам говорят, что осталось десять лет до полного вырождения биосферы, и если меня это не очень пугает -- это потому только, что нам уже отводили после войны на всеобщую гибель двести семьдесят дней, а потом два года, но счёт пошёл теперь уже на десятки лет. На этом фоне ваша квартирная революция выглядит, извините, желудочным спазмом. У вас отберут эти квартиры так же, как отобрали в прошлый раз: не тем, так другим способом.
-- Так что же делать? Сидеть тут и ждать?!
-- Вы не хуже меня знаете, что делать, а придуриваетесь тут, что не знаете. Нужны разумные перемены, по возможности, не отягощённые желанием мести и быстрого личного обогащения. Но, к сожалению, необходимость таких перемен мало кто понимает; поэтому будьте готовы к тому, что все ваши усилия могут оказаться бесплодными, быть может -- на протяжении нескольких поколений. И всё же надо пытаться. Остановиться сейчас -- смерть не только для нас, но и для всей Земли!
-- Но мы хотим прожить и свою жизнь по-человечески!
-- До тех пор, пока вы живёте не за чужой счёт, это ваше неотъемлемое право. А вообще-то я как раз и говорю о человеческой жизни: человеческой, а не скотской, которая возомнила о себе и чуть не убила наш мир. Все эти "главное -- честно работать!" и "нужно прежде всего помнить о своих близких!" обернулись социальным невежеством, аполитичностью, а в итоге вышли большой бедой, самой большой в истории человечества. В отсутствие общественной цели, перспективы никакая работа вообще не имеет смысла: ни самая интересная, ни самая высокооплачиваемая, ни даже самая стабильная. Думать по-другому -- преступная ошибка, за которую мы платим кровью и потом.
