<p>
- А ты знаешь, кто сидел в той тюряге?- спросил Карен Жору уже по дороге домой.</p>
<p>
- Кто?</p>
<p>
- Сталин. И не один, а с сокамерником Вышинским, который позже стал генпрокурором СССР.</p>
<p>
- Да ладно! – хором отозвались Жора, Миша и Гарик.</p>
<p>
- Там у них даже типа «красного уголка», мемориальная камера, где Сталин срок отбывал.</p>
<p>
- И долго он там сидел? – спросил Миша.</p>
<p>
- Не знаю, побег устроили – он и сбежал.</p>
<p>
- А Вышинский?</p>
<p>
- Что Вышинский?</p>
<p>
- Тоже бежал с тюряги?</p>
<p>
- Нее, он откупился. Взятку дал ментам – его и выпустили, - засмеялся Карен.</p>
<p>
Друзья оценили его юмор…</p>
<p>
</p>
<p>
4</p>
<p>
</p>
<p>
Машина подъехала к двухэтажному зданию тюрьмы. Длинная унылая стена с колючей проволокой, вдоль которой шла разбитая пыльная асфальтовая дорога, была кое-как освежена побелкой. Вокруг ни души, даже возле жилых многоэтажек, стоящих неподалеку от тюрьмы. С вышки за происходящим лениво наблюдал охранник.</p>
<p>
У железных ворот, покрашенных синей краской, уже дожидался рыжий паренек, солдат внутренних войск.</p>
<p>
- Вы это… проходите, вас ждут.</p>
<p>
- Ну, счастливо. Я вас тут буду ждать, - Эдик вернулся к машине.</p>
<p>
Музыкантов провели во внутренний двор, куда выводили на прогулки арестантов. Карену вспомнилась картина ван Гога «Прогулка заключенных», изображающая кирпичные стены каземата, колодец тесного двора и каторжан в зеленой робе, которые угрюмо брели по кругу. У младшего брата Альберта, который учился на художника, в альбоме эту репродукцию видел.</p>
<p>
Но в Баилово двор, такой же маленький и мрачный, был пуст, если не считать поставленных в тенечке дивана в стиле «барокко», а перед ним – такого же помпезного сервированного столика с изогнутыми ножками. Судя по числу тарелок и рюмок, стол был накрыт на три персоны. Изысканным напиткам и закускам, оценили парни, мог позавидовать любой бакинский ресторан.</p>
<p>
- Вот здесь располагайтесь, - сопровождавший надзиратель указал на выцветший ковер, постеленный метрах в десяти от дивана. Тут нам «сцену» определили, догадался Карен. Его поразило, что вокруг царила подозрительная тишина. Окна в камерах были открыты, но за толстыми решетками никого не увидишь, ни звука оттуда не доносилось. Миша, Гарик и Жора в растерянности озирались вокруг.</p>
<p>
Надзиратель тронул за плечо Карена и показал глазами на ковер. Музыканты шагнули вперед, заняли исходную позицию и, переглядываясь друг с другом, стали ждать.</p>
<p>
Участники предстоящей пирушки вышли из дверей в углу двора. Они о чем-то весело переговаривались – двое в робе заключенных и один в форме полковника ВВ. Высокопоставленные арестанты заняли места за столом. Один был славянской внешности, тощий, с осунувшимся лицом и голым черепом. Второй, напротив, - пузатый кавказец, выглядел вполне цветущим мужчиной. Видимо, это и был авторитетный юбиляр по имени Заур.</p>
<p>
Офицер направился к музыкантам, поздоровался со всеми за руку. Кряжистый, крепкий мужичок. Глаза-буравчики просверлили каждого. Попадись к такому на допрос!</p>
<p>
- Ну, товарищи музыканты, не подведите, оправдайте возложенные на вас надежды.</p>
<p>
«Возложенные партией», - хотел добавить Карен, но передумал.</p>
<p>
Званый обед на троих начался. Полковник (это был, как оказалось, сам начальник тюрьмы) обслуживал своих «гостей», наполняя рюмки и предлагая отведать то или иное блюдо.</p>
<p>
Карен выступал в роли конферансье. Он достал из кармана лист бумаги, на котором заранее были написаны имена тех, кто передавал – с воли или с другой зоны – поздравление и музыкальный привет юбиляру. Собственно говоря, это и была программа предстоящего концерта.</p>
<p>
Первые поздравления шли от авторитетных воров в законе, обитавших в столице нашей родины – Москве. Карен пел, а ребята аккомпанировали. Исполняли широко известный среди блатных и приблатненных репертуар: «Таганка», «Как на Дерибасовской», «Зачем, кассир, нажал ты кнопку?», «Ах, лимончики», «Кондуктор, нажми на тормоза», песни Боки… Ничего необычного, такие песни они временами лабали в ресторанах. Особняком как-то стояла песня композитора Шаинского «Пусть бегут неуклюже». В «программке», которую Эдик подготовил Карену, значилось так: «День рожденья только раз в году. Желаю, чтобы у юбиляра их было два по пятьдесят. Крепкого здоровья и бодрости духа. Доктор Альперович». Ведущий так и зачитал это приветствие, слово в слово.</p>
<p>
- Тот самый Альперович? - вдруг изменился в лице полковник.</p>
<p>
- Тот самый, - засиял Заур. Голос у него был хриплый, прокуренный, старческий. – Он меня три раза на операционный стол резал. Три раза с тот свет на этот переправил.</p>
<p>
«Славянин» косо посмотрел на юбиляра и выпил еще рюмку.</p>
<p>
