====== Тайна ======

Вместо эпиграфа

«От этих наручников затекают руки. Почему бы тебе не снять их хотя бы ненадолго? Я ведь всё равно не смогу сбежать отсюда», — сказал однажды Такума.

И в тот момент, когда он это говорил, Кей подумал: «Возможно, ты поймёшь однажды, что мои цепи куда тяжелее твоих. И если я могу снять наручники с тебя, то с себя мне их не снять никогда…»

Так началась эта история длиной в жизнь и смерть.

Кей невольно замедлил шаг.

Ветер слабо колыхал листья на ветвях клёнов. Тени на земле танцевали, улавливая его тёплое дыхание. Иногда, когда тени сталкивались, их цвет темнел и становился почти зловещим. Но тени не останавливались ни на секунду, поэтому рисунок на земле всё время менялся. Это и не земля была — асфальт. Холодный… даже в этот жаркий день он был холодный. Пальцы ощутили этот холод, когда парень наклонился, чтобы подобрать выпавшую сигарету. Бездушный камень, которому не было дела до человечества.

Мир вокруг был такой же холодный и бездушный. Мимо шли люди — Кей не видел их лиц. У них были одинаковые (чужие!) лица. Им было наплевать на других, а некоторым и на себя тоже. Серые… как будто он был дальтоником или смотрел старое кино, снятое на чёрно-белой киноплёнке.

В этом мире был только один человек, кроме самого Кея, кто не был серым. Он был ярко раскрашен, возможно, даже слишком ярко для непривычных глаз. Во всяком случае Кей его видел именно так.

Идеальное человеческое существо! То, кем Давид был для Микеланджело, — идеальный натурщик. Может быть, чуть пониже самого Кея, зато с великолепной фигурой. Этим Кей не мог похвастаться: когда он надевал кимоно, его часто путали с девчонкой. А этот был идеально сложен.

Меньше всего Кея заботило лицо, но и лицо у него было красивое, совершенно не похожее на лицо самого Кея: чётко выраженные скулы, слегка квадратный подбородок, узкий разрез глаз… И волосы! Сияние волос, которое ослепило и, вероятно, подтолкнуло Кея к преступлению. Ветерок трепал его волосы, солнце играло в них своими лучами…

В эту красоту невозможно было не влюбиться, но Кей всё-таки не влюбился. Вернее, влюбился, но не так, как если бы видел в нём объект сексуального вожделения. Влюбился — как Пигмалион в Галатею, видя в нём то, из чего мог бы родиться под умелою рукою Шедевр.

Впрочем, так было только вначале. И все последующие попытки оправдаться были именно попытками оправдать себя.

Но в тот момент, когда Кей его увидел, он просто замер в восхищении, представив, что этот профиль уже на его картине… И чёрт его знает, что за бес попутал! Можно было просто подойти, завязать разговор и попросить его позировать… Но тогда не было бы этой истории.

Кей подобрал сигарету, но не закурил, а сунул её обратно в пачку. Курить вообще вредно, а в этот замечательный день — особенно.

Интересно, что думали о нём люди, проходящие мимо? Симпатичный молодой человек с каштановыми, от природы вьющимися волосами и большими — слишком большими для японца — ореховыми глазами… с кучей пакетов из супермаркета… Хозяйственный? Родителям помогает? Бред какой…

Кей поудобнее перехватил пакет, в котором была куча вовсе не хозяйственных вещей: несколько бутылок спиртного, интимный крем, пачка презервативов… Думаете, на свидание собрался? Как бы не так!

Во втором пакете было всё для того, чтобы приготовить обед, и — слишком много для одного человека. А ведь Кей жил один. Однако же количество продуктов в сумке было неслучайно. Слишком много для одного человека, но Кей не ждал гостей.

Кто-то поздоровался. Пришлось кивать и улыбаться в ответ. Да, всё, что оставалось, — улыбаться, как бы скверно или страшно ни было. Улыбаться, боясь, что всё откроется. Улыбаться как ни в чём не бывало…

И уже нельзя отступить, это абсолютно невозможно, даже если очень захотеть. Потому что есть тайна. Тайна, которую никто не должен узнать: дверь, ступени в подвал, комната, цепи на стене, наручники на изящных запястьях… всё, о чём когда-либо мечтал и когда-либо боялся, — в его полном распоряжении.

Невольно Кей смял пакет в руках, тот жалобно хрустнул. Эту тайну никто не должен узнать. Если откроется — конец всему!

Как всё это началось? О да, Кей это помнил слишком хорошо. Всё началось с таких жестоких слов: «Выставлять этот мусор в моей галерее? Не смеши меня!»

Перед глазами всё помутилось, и речь стала похожей на лягушачье кваканье. А потом — месяцы депрессии…

Кей принёс в эту галерею свои эскизы. Мечта — сделать собственную выставку здесь. Галерея «Люкс» была одной из самых престижных, и любой студент Художественной академии мечтал попасть туда.

Кей рисовал отлично. Во всяком случае, он так считал до того дня, когда собрал лучшие работы и принёс их владельцу галереи.

Что происходило потом — Кей помнил довольно смутно. Его рисунки просто швырнули ему в лицо. И кажется, у владельца были зелёные глаза…

Потом — опять слова… жестокие, как и те, первые… может быть, даже жёстче, чем прежде: «Ты посредственный художник, все твои рисунки посредственны. Займись чем-нибудь другим. Настоящего шедевра тебе не создать никогда».

Это «никогда» почему-то рассыпалось вороньим карканьем и звучало в ушах Кея всю дорогу домой.

«Каркнул ворон: никогда…»

Дома было какое-то помутнение сознания, от расстройства или выпитого спиртного. Кей сжёг бόльшую часть эскизов, не испытывая никаких чувств. Просто щёлкал зажигалкой, подносил её к краю рисунка — и тот воспламенялся, вспыхивал фениксом и превращался в пепел.

Кей остановился, когда кончилось спиртное. Осталось, может быть, с десяток рисунков, лежащих на полу возле его босых ног, когда Кей наконец зашвырнул зажигалку в стену. Та отскочила со звоном и закатилась куда-то в угол.

Кей шмыгнул носом, потому что наворачивались слёзы — от обиды и несправедливости, — и поднял один из рисунков.

— «Посредственно»? — пробормотал он, изгибом руки закрывая глаза. — За него мне поставили высшую оценку в Академии. Ректор сказал, что это великолепно. Так как же, чёрт возьми, это может быть «посредственно»?!

Эскиз был талантливо выполнен, по всем законам и правилам графики… Была в нём и некая недосказанность. Казалось, цветок на рисунке вот-вот распустится, раскроет свои лепестки навстречу любопытному взгляду… «Посредственно»?!

Кей смял банку в руке. Несмотря на внешнюю хрупкость, он был сильным, постоять за себя мог, если нужно.

Может быть, стоило набить владельцу галереи морду? Хотя… что толку? Вызвали бы полицию, вероятно, даже арестовали. Силой ничего не докажешь — это Кей прекрасно понимал. Но вот как тогда доказать? Как доказать этому циничному скользкому типу, что его рисунки чего-то стόят? Как?

За пару минут Кей пережил всю гамму чувств: от беспомощности, отчаянья, практически фатализма до самой настоящей злости, перерастающей в бешенство.

— Как? — стиснув зубы, бормотал Кей, методично ударяя кулаком в стену.

Бил он инстинктивно левой. Правая была для него всем. Без неё ему вообще не стоило жить. Хотя он отлично пользовался левой, но только правой он мог рисовать.

Идея пришла неожиданно. Доказать можно. И только одним способом — нарисовать картину, достойную этой грёбаной галереи. Создать шедевр и доказать, что чего-то добился в этой жизни. Чего уж проще!

Эта идея Кея не только успокоила, но и воодушевила. Он собрал рисунки с пола, аккуратно сложил их, уже жалея, что сжёг остальные в припадке малодушия, встал и, пошатываясь, пошёл в студию.

Под студию Кей отвёл небольшую комнату на первом этаже. Хотя в ней он рисовал только уроки. Он мог рисовать что угодно и где угодно: лёжа на диване или на полу, стоя в очереди на остановке… Он рисовал даже мысленно, если под рукой не было карандаша или альбома.

Кей сел возле мольберта, закрепил на нём лист бумаги… но дальше дело не пошло. Даже будучи пьяным, Кей прекрасно понимал, что этого мало. Хотеть и делать — разные вещи. Чтобы создать шедевр (нет, даже обычный рисунок!), нужно вдохновение. Муза. Натурщик.