Лошади, запряжённые в колесницу, храпели и били копытами, высекая искры. Возница едва удерживал их. Фараон привлёк меня к себе за талию и приказал вознице:

— Гони!

Колесница помчалась во весь опор. Если бы фараон не удерживал меня, я бы давно свалился: повороты были крутые, дороги — ухабистые, а я — совершенно не подготовлен к подобным вещам. Меня даже затошнило.

Ночь сгущалась вокруг, на небе появлялись звёзды. Их было гораздо больше, чем в современном мире, и сияли они ярче. Вот не надо было бы никуда ехать, остановили бы колесницу, я бы просто лёг на песок и смотрел на звёзды всю ночь…

Колесница остановилась у пирамиды. Семерхет спрыгнул с неё и ссадил меня. Я невольно ухватился за него.

— Ничего, первая поездка всегда так, — с улыбкой сказал он, поддерживая меня. — Когда привыкнешь, тебе это даже понравится. Да?

Я покраснел, поскольку он явно намекал и на то, что было между нами.

Гробница казалась зловещей в этой темноте. Фараон запалил факел и осветил вход:

— Идём?

Я уцепился за его руку, чтобы ненароком не потеряться по дороге. Семерхет шёл уверенно, — наверное, знал гробницу как свои пять пальцев (потом я уже выяснил, что именно эрпат и спроектировал пирамиду со всеми её лабиринтами и ловушками). Не было ещё той роскоши, что я видел в будущем: стены были сырые, лишь с намётками картин и иероглифов, камеры зияли пустотами, не было ни спёртого воздуха, ни вековой пыли. Скорее всего, гробницу доделали и наполнили уже после смерти фараона. Удивительно было смотреть на всё это и невольно сравнивать с тем, что я видел тогда: в будущем было то, чего в прошлом ещё не произошло!

Фараон провёл меня окружным тоннелем, так что мы благополучно миновали все ловушки. Потом этот тоннель, сказал он, завалят камнями и зальют варом, чтобы никто не смог пройти через него внутрь (неудивительно, что я не нашёл его). Тоннель вывел нас прямо в погребальную камеру, такую же пустую и зловещую, как и все остальные. Я поёжился, увидев пустой саркофаг.

Семерхет воткнул факел в стену и опустился на ложе.

— И дальше что? — Я озирался, чувствуя, что дрожь пробирает меня всё сильнее.

Эрпат достал коробочку с ядом. Я перехватил его руку и сердито воскликнул:

— Ты же не станешь его принимать?

— Нет, конечно. — Семерхет улыбнулся и отвёл мою руку. — Не волнуйся обо мне.

— Как будто я могу… — так же сердито отозвался я.

Фараон сцапал меня и поцеловал, я не сопротивлялся, это хотя бы несколько успокаивало. Потом эрпат указал на каменную колонну:

— Встань за неё. Там тебя не будет видно.

— У тебя ведь есть какой-нибудь план? — спросил я, неохотно вставая туда.

Семерхет не ответил, опустился на ложе и закрыл глаза. Со стороны он был похож на мертвеца. Я огляделся и подумал, что, если дело примет дурной оборот, пущу в ход вон тот забытый строителями каменный блок… тяжёлый, должно быть, но я как-нибудь сумею его поднять.

Послышались шаги. Фараон слегка вздрогнул, но тут же замер в прежней позе. Я затаил дыхание, но мне казалось, что я дышу так громко, что эхо отдаётся в стенах погребальной камеры.

Косой клин света вполз в гробницу, появился Меру, бросил факел на пол и затушил его. Человека в шакальей маске с ним не было, да и жрецы всё ещё были живы. Что-то уже поменялось! Меру прошёлся по камере, кривя губы, и подошёл к ложу, где покоилось, — как он полагал, — тело фараона. Я напрягся, невольно потянулся рукой к каменному блоку… Меру наклонился к эрпату и прошипел:

— Никогда ты не восстанешь от своего сна! — И он вытащил из-под складок плаща кинжал и занёс над фараоном

Не знаю, что со мной стало, возможно, инстинктивно, но я вышагнул из-за колонны в этот же самый момент, тень метнулась по стене, падая на них. Меру отшатнулся от Семерхета и обернулся, думаю, чтобы первым прирезать меня, невольного свидетеля задуманного убийства. И вот тут фараон перехватил его запястье и сжал так крепко, что кости хрустнули. Такого Меру точно не ожидал, и живой и здоровый фараон поверг его в смятение.

— Мой господин? — изумлённо и даже со страхом воскликнул он.

Семерхет стиснул его запястье сильнее, рука Меру разжалась, и кинжал выпал из неё, звякнув о каменную плиту.

— Порождение крокодила! — Фараон вывернул его руку и заставил Меру встать перед ним на колени. — Или ты думал, что твоё предательство укроется от моих всевидящих глаз?

— Мой господин… — машинально повторил Меру.

Я точно знал, о чём он сейчас думал! Как выкрутиться, что бы такое солгать, чтобы поверили, — вот что было написано на его искажённом лице.

— Мой господин, — корчась от страха, забормотал он, — о каком предательстве ты говоришь? Я не предавал тебя, это всего лишь недоразумение.

— Да посмотри на него! — воскликнул я, заливаясь краской гнева. — Неужели не видишь, что он лжёт?!

Семерхет выпустил руку Меру, подобрал кинжал (не обратив на мой возмущённый возглас никакого внимания) и, воздев его над головой предателя, произнёс:

— Тщательней обдумывай свои слова… ибо времени у тебя не осталось.

— Разве я мог предать тебя? — Меру затрясся как осиновый лист. — Разве я мог предать того, кого люблю? Богами Небесными клянусь!

Рука Семерхета дрогнула. Неужели он купится на такую очевидную ложь? И… неужели для него Меру всё ещё важнее… важнее меня?!

— Я никогда не смог бы так поступить с тобой, мой господин! — Меру обхватил ногу фараона руками. — Верь мне, я не предавал тебя… и никогда не предам! Небесные Боги мне свидетели…

Семерхет опустил руку, лицо его горело, грудь двигалась быстрым дыханием. Он полуобернулся ко мне, я едва выдержал его взгляд. Вот всё и кончилось… Я отступил на шаг, кусая губы, слёзы застилали глаза. Не смог… не сможет… я так и знал! Секунды казались вечностью.

То, что произошло потом… до сих пор для меня как страшный сон. Губы Семерхета шевельнулись, он перекинул кинжал в ладони, разворачивая его лезвием вниз, дёрнул рукой в сторону — и Меру упал на пол с перерезанным горлом. Кровь расплескалась по стенам, наполнила кислым запахом промозглый воздух. Я в шоке уставился на ещё бьющееся в предсмертных судорогах и булькающее кровью тело. Фараон развернулся, протягивая мне окровавленный кинжал, с которого капала густая кровь.

— Ты говорил: я не смогу, — произнёс он, подходя ко мне.

Меня шатнуло, ноги стали ватными, я едва не потерял сознание. Фараон подхватил меня под локоть, выронив кинжал:

— Что такое, мальчик мой?

— Мне плохо… — выдавил я, белея лицом.

Семерхет легко поднял меня на руки и вынес из гробницы на свежий воздух. Там нас окружили жрецы, но фараон приказал им расступиться: он не хотел, чтобы кто-то прикасался… нет, даже просто смотрел на меня.

Я безвольно цеплялся за его шею, не понимая, что происходит. Перед глазами снова и снова повторялось одно и то же: быстрый взмах — и кинжал перерезает горло Меру. Да что со мной такое? Разве не этого я хотел? Разве не боялся я, что этого не произойдёт? Почему же теперь всё это кажется мне ужасным? Впервые видел, как кого-то убивают…

— Дыши глубже, — сказал Семерхет, целуя мой висок. — Всё кончилось, успокойся.

— Ты… ты убил его, — выдавил я.

— Разве не этого ты хотел? — спокойно возразил фараон, будто повторяя мои собственные мысли. — Ты не верил мне, мальчик мой… ты сказал, что я не смогу, но я смог. Потому что ты дорог мне, и нет никого в мире дороже тебя. И я сделал бы это снова.

— Молчи… — попросил я, закрывая ему рот рукой.

Семерхет поцеловал мою ладонь и умолк. Ветерок трепал его волосы, и они то и дело касались моего лица мягкой волной. Я тихо дышал, стараясь успокоиться и отогнать навязчивые образы. Ну что же со мной такое? Я должен радоваться, что Семерхет предпочёл меня, почему же мне так плохо? Неужели я испытываю жалость к этому презренному предателю, который убил фараона… и снова убил бы его, не помешай я ему! По моим щекам потекли слёзы.

— Ты плачешь… — произнёс эрпат. — Ты оплакиваешь его?