Выпивают.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Я в церкви два года сторожем служил. Милое дело.

МЯТЛЕВ. Ты?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. До службы.

МЯТЛЕВ. Зачем же бросил?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Деньги. Престиж.

МЯТЛЕВ. Это хорошо, что не сразу в следователи.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ну, что ты. Я филолог по образованию. В некотором смысле, коллега. Мне потому и поручили.

МЯТЛЕВ. Я, когда прощался, плюнул ректору в лицо. За Марину. Нервы.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Завидую. Мне тоже один раз плюнули в лицо. Начальник по пьяни разошелся. Тоже нервы. Стерпел.

МЯТЛЕВ. Всякие бывают унижения и оскорбления. Меня однажды на вечеринке с балкона выбросили. Пошутили. Свои же приятели. При жене. Я слегка перебрал. Они меня с балкона раз – и выбросили. Лучшие друзья. Со второго этажа. Невысоко. Потом все долго смеялись.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Смешно.

МЯТЛЕВ. Представляешь, если бы все всегда говорили правду? Как мы с тобой. Что в уме, то и на языке: только подумал, и сразу непроизвольно выговорил. Даже и сам не хотел, а против воли тут же выговорил. Наркотик правды. Ох, какое замечательное время бы наступило! Сколько шекспировских диалогов захлестывало бы кухни, улицы, площади, дома, помойки. А на работе – представляешь, на работе? Бедные сотрудники языки бы себе вырывали только чтоб место сохранить, не проговориться.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Я первый. Чего ты хотел?

МЯТЛЕВ. Вырвать себя с корнем из прошлой жизни, и начать новую.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Глупец. Начать новую жизнь можно только из кубиков, молекул, кусочков старой. Для этого не нужно никуда бежать.

В чем твоя боль? В чем твое страдание? Нет у тебя никакой боли, нет никакого страдания.

МЯТЛЕВ. В том, что жизнь мелькнула. В том, что все уходит, как вода сквозь пальцы. В том, что не заслужил спасения и даже сострадания.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. А у кого иначе? Не те времена. Заслужил, не заслужил – живешь и слава богу. Хныкать не надо, ныть не надо. Радуйся тому, что цел.

МЯТЛЕВ. Значит, ты мне тоже не поможешь. Один раз мне показалось, что если она меня полюбит таким, какой я есть, то я еще смогу измениться.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ты ошибся.

МЯТЛЕВ. Все было как поток жизни. Естественно.

Мы научились жить, не замечая, что мы живем. Иначе надо все время думать о смерти. И страдать, ныть. Все равно, что жить с невыносимой зубной болью.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Человек – существо хрупкое. Его просто так трогать нельзя.

МЯТЛЕВ. Я прожил больше сорока лет. Я очень сильно расстроен, как это произошло. И напуган. Правда. Единственное, что я делаю в жизни с удовольствием, – пытаюсь понять и рассмотреть: а что же там, потом? С удовольствием и даже блаженством, близким к ужасу.

Оставил ли я тебя? Конечно, оставил. О чем речь? И близко никогда не был. Лишь о своем благополучии заботился. Надеюсь ли на тебя, на твое прощение? А больше и надеяться не на кого. В этом только и состоит продление моей жизни. Простишь – буду жить. Не простишь – отправлюсь на удобрение.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Это хорошо, когда есть раскаяние. Полезно для правосудия.

МЯТЛЕВ. Не верю я в ваше правосудие. Даже в его правосудие плохо верю.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Твои проблемы.

МЯТЛЕВ. Да, мои. Знаешь, как я думаю про то, что будет в конце? Когда все начнется… ну, в точиле перемалывать, делить на праведных и неправедных, судить и рядить, кого воскрешать, кого нет – один какой-нибудь случайный из праведных, из избранных, из тех, что спасены, что в раю останутся, тоже…, тоже к отвергнутым бросится… Мол, и меня – в точило! Из солидарности, из жажды справедливости. Потому что не делятся люди на праведников и грешников. Может такое быть?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Очень сомнительная идея. Вряд ли. Очень даже делятся. Тем более, там.

МЯТЛЕВ. Что пугать и так перепуганного насмерть? Я вообще против запугивания.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Без этого нельзя. Для профилактики. Заболтались. И коньяк допили.

Следователь застегивает на руках Мятлева наручники.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Так лучше.

ДОМ КИРИЛЛА незаметно превращается в КОМНАТУ ДЛЯ ДОПРОСОВ.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Продолжим. «Она выстрелила, вы выскочили из угла»… Дальше.

МЯТЛЕВ. Я уже все рассказывал. Я отвез ее к мосту. Там мы сбросили труп в реку.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Вы сбросили?

МЯТЛЕВ. Я сбросил. Потом поехали к моему приятелю. Ника пыталась покончить с собой. Я вытащил ее из ванной, отобрал пистолет.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. И?

МЯТЛЕВ. Так получилось, что мы… оказались в постели. Потом она уснула, а я уехал.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. С пистолетом?

МЯТЛЕВ. С пистолетом.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Куда?

МЯТЛЕВ. Домой. Сначала я хотел его выбросить. Но… не смог.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Дома вас встретила жена?

МЯТЛЕВ. Да.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Вы пытались ее убить?

Пауза.

МЯТЛЕВ. Это слишком… неточно, однобоко. Я не знаю, как ответить.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Да или нет?

МЯТЛЕВ. Да…, но… Я не решился…, у меня не получилось. …Я сам не понимаю, чего я хотел. Послушайте, что вы хотите от меня услышать?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Правду. Правду о том, как и за что вы убили Романа Тимофеева.

МЯТЛЕВ. Но я его не убивал. Его убила Ника.

Следователь грустно смотрит на Мятлева.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Не для протокола. Вы сами-то, Мятлев, верите тому, что говорите? Ну, допустим. Допустим, она на ваших глазах его убила. Но дальше. Вы увозите труп. Вы избавляетесь от него. Вы затаскиваете якобы пытавшуюся покончить с собой девушку в постель. Потом берете пистолет и едете к жене. Через несколько часов подстреливаете, как куропатку, человека в придорожном кафе.

МЯТЛЕВ. Они приставали к Нике…

Следователь поднимает телефонную трубку.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Введите Громову.

Заходит Ника.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Присаживайтесь. Расскажите, Ника, что произошло в тот день в классе.

НИКА. Я увидела, как Глеб Иванович и Тимофеев зашли в класс. Я пошла за ними. Когда я вошла…, Роман лежал на полу. Глеб Иванович с пистолетом стоял рядом. Он приказал мне помочь затащить Романа в его машину и ехать с ним. На мосту он выбросил труп и повез меня на квартиру к своему приятелю. Потом…

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Достаточно.

Ника смотрит Мятлеву прямо в глаза. Он не выдерживает ее взгляда. Отводит глаза. Смотрит в пол.

НИКА. Я свободна?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Да, конечно. Абсолютно.

Ника уходит.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Итак?

Мятлев падает в обморок со стула.

КОМНАТА ДЛЯ ДОПРОСОВ превращается в ЗАЛ СУДЕБНОГО ЗАСЕДАНИЯ.

ГОЛОС. Судебное заседание продолжается.

В качестве свидетеля допрашивается ректор.

РЕКТОР. Мне сразу показалось, что Мятлев в тот день был…, как бы это сказать…, не в себе. Сцепиться на лекции со студентом – это, знаете, ни в какие ворота. Почему именно Тимофеев? Мне это непонятно. Ведь письмо в деканат подписал весь семинар. И вообще, он был очень странный. Весь нервный, весь издерганный. Этот рассказ о вокзальной проститутке… Глупо.

В качестве свидетеля допрашивается Марина Борисовна.

МАРИНА БОРИСОВНА. Собственно говоря, мне нечего сказать. В тот день я попросила Глеба Ивановича зайти ко мне в учебную часть. Я не знала, что он уже написал заявление. И о его ссоре с Тимофеевым я тоже ничего не знала. Но мне кажется, он не мог убить…, это не он. Мне сердце подсказывает.