Литмир - Электронная Библиотека

– Идемте, ребята! Сейчас старуха к батальонному пошла. У батальонного часы требовать хочет. Давай часы, и никаких гвоздей! К генералам, говорит, пойду! К главным.

– Что? Ну конечно, спятила!..

– И никто не знает, какие часы да откуда…

– Олимпиада Ивановна! – узнали мы, но подойти к ней не успели.

– В ружье!

Вдоль красных от вечернего солнца рельсов шли роты. Впереди рот вырастал бугорок. Две березки на нем обрисовывались все яснее и яснее…

– Ре-же! – командовал поручик Ауэ…

Разбив красных за Белопольем, дроздовцы пошли на северо-восток – к станции Кореново. Дроздовская бригада уже развернулась в Дроздовскую дивизию, причем 2-й офицерский полк был переименован в 1-й стрелковый имени генерала Дроздовского, а 4-й – во 2-й. Команду над вновь сформированным 3-м полком принял полковник Манштейн – «безрукий черт», в храбрости своей мало отличавшийся от Туркула. Он не отличался от него и жестокостью, о которой, впрочем, заговорили еще задолго до неудач. Так однажды зайдя с отрядом из нескольких человек в тыл красных под Ворожбой, сам, своею же единственной рукой, он отвинтил рельсы, остановив таким образом несколько отступающих красных эшелонов. Среди взятого в плен красного комсостава был и полковник старой службы.

– Ах, ты, твою мать!.. Дослужился, твою мать!.. – повторял полковник Манштейн, ввинчивая ствол нагана в плотно сжатые зубы пленного. – Военспецом называешься! А ну, глотай!

* * *

Перейдя около Кореново линию железной дороги, 1-й Дроздовский полк вновь встретил упорное сопротивление красных, которые бросили в бой матросские части. В первый раз за время моей службы в полку дроздовцам пришлось окопаться.

…Всплыло утро. Над узкой, как Стоход, Снакостью клубился туман. Мы только что отбили третью за ночь атаку матросов. У меня вышел табак, и, пользуясь затишьем, я заполз в окопчик прапорщика Морозова.

– Что ты скажешь? – спросил я, слюнявя цигарку.

– Хорошо дерутся…

– Нет, я не о том!.. Я о Манштейне…

Но Морозов не успел ответить. К окопчику подползал рядовой 1-го взвода Степун.

– Господин прапорщик, прикурить разрешите?

Прапорщик Морозов протянул ему огонек.

– Разрешите, господин прапорщик, спросить?..

– Что, брат?

– Разрешите узнать, правда ли, что Козлов уже казаками занят?

– Да, взят… Генералом Мамонтовым.

Степун вздохнул.

– Что это ты? А?

– Моя деревня под Козловом будет…

– Ну?

– Да вот боюсь я, как бы не грабили они, – казаки-то наши…

Вдоль окопчиков полз Филатов. Раздавал патроны.

– Меньше, братва, стреляй. Бери в плен, Манштейну товар доставляй…

Туман за окопами редел.

* * *

Над Снакостью – перед окопами – туман рассеялся только в полдень.

Опять – густо, цепь за цепью, наступали матросы. Без перебежек, не ложась, шли они по открытой, плоской равнине. Нами был пристрелян каждый кустик, и ближе как на шестьсот шагов матросы подойти не могли. Но редела и наша окопавшаяся цепь.

Наблюдая за стрельбой своего взвода, я приподнялся из-за окопчика.

– Свечников, головы не прятать! – закричал я, заметив, что Свечников стреляет не целясь, уйдя с головою за бруствер и журавлем колодца выставив вверх винтовку.

– Свечников! Свечнико-ов!

Но Свечников еще глубже ушел под бруствер. «Ну, я его!» Я вскочил и пошел к его окопчику.

– Ложись, ложись! – закричал мне прапорщик Морозов.

Но было уже поздно. Меня подбросило и с новой силой ударило о землю. Кажется, я вскрикнул.

Минуту я пролежал тихо, следя, как из правой ноги густым потоком струилась боль. Портянка в сапоге намокала. «Надо встать. Добьет…» Но встать я не мог – раненая нога вновь тянула к земле.

– …А ну, здоровой подсобите… Так!.. Здоровой ногой!..

Нартов волочил меня в кустарник… За кустарником поднял и, обняв за плечи, повел на перевязочный пункт.

Над бузиной около дороги метались воробьи. Тощая собака в канаве трепала какой-то длинный окровавленный бинт. С заборов сползало солнце.

Я прыгал на одной ноге, правым плечом навалившись на левое Нартова.

* * *

– Не страшно, господин прапорщик! – сказал фельдшер, наскоро сделав мне перевязку. – Ранение междукостное… Ну, трогай! – Он положил мне под голову мой надвое распоротый сапог и махнул рукой, подзывая следующую, еще не нагруженную подводу. Наша тронулась.

– Прощай, Нартов! Спасибо!

Некоторое время Нартов шел рядом с нами.

– Ну, иди в бой… С богом!..

Подвода пошла быстрее. Раненые застонали.

* * *

…Кажется, мы уже подъезжали к вокзалу. Глаза мои были закрыты. Палило солнце.

– Да говорят, не налезай! Пошла вон! – отгонял кого-то возница.

– Мне про генерала, служивые, узнать бы… про главного…

Я открыл глаза.

За подводой, перегнувшись к нам, шла черная от загара и пыли Олимпиада Ивановна…

Эвакозаботы

Поезд шел, раскачиваясь…

В Сумах наши три санитарные теплушки включили в состав пассажирского.

– Негодяи! К самому хвосту, негодяи, прицепили! Ну и трясет! – ворчал раненный в плечо поручик Бронич. – И солому сменить ленятся… Эй, санитары!

– Господи! Бог ты мой!.. Го-спо-ди!.. – Молодой солдат-кавалерист, раненный в живот, шаркал по полу разжатыми ладонями. – Санитар, испить бы!.. Са-ни-тар!..

– Санитар, эй! – подхватил кто-то.

– Санитар!

– Сестра!

– Сволочи!..

В теплушке, кроме раненых, никого не было.

* * *

…Над крышей гремел ветер. Когда на каких-то маленьких станциях поезд останавливался, за черной щелью наших дверей гудели телеграфные провода. Но вот провода загудели с обеих сторон теплушки.

Мы приближались к Харькову.

В Харькове мы подъехали к пассажирскому вокзалу.

– Испить бы, о го-спо-ди, и-испить!..

– Вот подожди, разгружать будут.

Я подполз к тяжелой двери. Окровавленный и грязный солдат-марковец помог мне раздвинуть ее, и я выглянул на перрон.

Из соседних вагонов выходили пассажиры. Сейчас же за нашей дверью рыхлая, со всех сторон закругленная дама взасос целовала какую-то плоскую девицу в шляпке с васильками. Мимо них, потряхивая коробкой конфет, пробежал высокий седой мужчина в английском пальто нараспашку. Два толстяка в пенсне подзывали пальцами носильщика.

– Господа! Позовите врача. Господа, да послушайте!..

К теплушке никто не подошел.

– Э, вы там – с чемоданами! Тыловое сало!..

Наконец вагоны рвануло.

* * *

– Это же это же это же, черт черт знает, что такое!.. Мане-врируют!.. Ой, трясет!.. Доктор! Это же черт… ой, док-тор!..

Поручик Бронич схватился за ключицы, качнулся вперед, но вагоны опять рвануло, и он повалился спиной на солому. Солдат-марковец стоял на коленях. Тоже раскачиваясь, пытался держать перевязанную руку на весу.

– А для ча страдать и маяться? Для ча это, коль они по справедливости не поступают?.. – ворчал он глухо. – Буржуев, как водится, повыпускали, а на разгрузку опосля только, мать их в тринадцать гробов чертову дюжину!

– Го-спо-ди, испить бы!.. О, господи-и-и!

…Поезд разбивали. Наши теплушки подбрасывало и толкало.

– Ах, так! – вдруг не выдержал поручик Бронич. – Так?.. – И, выхватив наган, он стал стрелять в потолок теплушки – раз! раз! раз!

– Доктор-р-р!..

Когда на вокзале Харьков-Товарная нас наконец стали разгружать, солдат-кавалерист уже не просил пить. На носилки его не положили. Взвалили на плечи.

«Мертвый!..»

* * *

По разгрузке работали санитары-студенты. Нога моя ныла. Мне казалось – брезент носилок пропитан кровью, и я закрыл глаза.

– Да вы ли это? Какая встреча!..

С повязкой Красного Креста вокруг рукава надо мной стоял Девине. Я взглянул на него, удивленный:

6
{"b":"619103","o":1}