— Тогда чего ты хочешь, Себастиан?

— Поговорить.

Я нахмурился, задумываясь, что ему нужно. Я смутно подозревал, что это был личный звонок.

— Если это по поводу меня и Лукаса…

— Уверяю тебя, у меня нет интереса вмешиваться в личную жизнь моего лучшего друга. Что бы ни происходило между вами двумя может остаться между вами, хоть я и надеюсь, что вы окажетесь в лучшем месте, чем вчера ночью.

Аа, так он слышал о нашей маленькой перепалке.

— Тогда в чём дело?

Я практически чувствовал улыбку в его голосе.

— Может и ни в чём. Но у меня есть к тебе предложение, если ты хочешь меня выслушать…

Глава 37

Лукас

Возможно, это было глупо, но разговор с бабушкой всегда шёл мне на пользу, даже если это было одностороннее общение. Когда она была жива, то заставляла меня сидеть за кухонным столом, пока готовила своё знаменитое печенье «Красный бархат» с трещинками, а затем настаивала, чтобы я рассказал ей все подробности о том, что происходит, чтобы мы могли разобрать проблему и исправить её. В этом она была потрясающей, и без неё я чувствовал себя потерянным.

Вытянув ноги, я провёл ладонями по своим шортам.

— Наверное, ты знаешь, почему я здесь.

Я практически видел разочарованное выражение её лица, пока она готовилась послушать о том, в какой беспорядок я попал теперь.

— Да, я сделал кое-что чертовски глупое. Что для меня обычно, наверное.

Ох уж твой язык, Лукас, — сказала бы она. — Твоей маме стоило чаще мыть тебе рот с мылом, маленький ты дикарь. Затем она бы взъерошила мне волосы и поцеловала бы в макушку, будто мне было восемь. И за это я любил её ещё больше.

— Я знаю, что бы ты сказала. Ничто не вечно и не может быть исправлено, и я полагаю, что насчёт этого ты права, — я опустил взгляд на свои руки, помеченные шрамами из-за работы по металлу. — Джексон вернулся, ба, — сказал я. — Полагаю, эта часть, где ты говоришь: «Я же тебе говорила», потому что ты всегда говорила, что однажды он вернётся, а я никогда тебе не верил. Потому что я такой, верно? Всегда думаю о худшем, потому что это легче, чем надеяться и разочароваться.

Я пожевал свою губу.

— Я испробовал всё, чтобы избавиться от него. Я был злым. Отталкивал его. Игнорировал его. Я говорил ужасные вещи. И подвох в том, что я не имел ничего из этого в виду. Так зачем пытаться причинить ему боль, а? Наверное, это потому, что в процессе этого он тоже делает мне больно, и я чувствую, что заслуживаю этого.

Солнце светило через деревья, и я едва заметно улыбнулся.

— Ты судишь предвзято и сказала бы, что я заслуживаю только счастья. Но это только потому, что ты меня любишь и должна смотреть сквозь мои ошибки.

Подвинувшись к краю скамейки, я поставил локти на колени и стёр с лица остатки сна.

— Правда в том, что мне страшно. Мне так чертовски страшно, что я раскрою своё сердце, а затем развернусь, и его уже не будет. Тогда мне придётся начать жизнь заново, и я не… не думаю, что могу это. Не снова. Чёрт, ты помнишь прошлый раз. Когда я вернулся из Коннектикута, я был в беспорядке, так что представь это в десять раз хуже. Да уж. Это будет не весело. Твой мальчик Лукас самоликвидируется, и наверняка Джексон не хочет, чтобы это было на его руках.

Отличный способ всё развернуть и использовать чувство вины, чтобы всё шло по-твоему.

Мои губы дёрнулись вверх по краям, пока я представлял её лекцию.

— Да, да. Ты бы сказала, что это просто риск, на который я должен пойти, потому что так ты поступаешь ради людей, которые тебе дороги. Ты выкладываешь всё своё сердце, не прося ничего в ответ. Но если ты получаешь что-то в ответ, что ж, это просто сливки, — хохотнул я. — Думаю, ты выразилась лучше. Видишь ли, проблема в том — а это проблема, так что не пытайся говорить мне обратное — я… люблю его. Джексона. Я тебе это говорил, но у меня никогда не было шанса сказать это ему, и, ба… Я не думаю, что когда-либо переставал. В смысле, если ты действительно кого-то любишь, это не уходит просто потому, что он решает, что не любит тебя в ответ, верно? Или потому, что он уезжает? Это не переключатель, который ты можешь выключить, потому что, поверь мне, я пытался.

Пара кардиналов присоединилась к тому, который сидел на ветке и наблюдал за мной, и я покачал головой.

— Теперь приглашаешь моих родителей присоединиться к нашему личному разговору? — поддразнил я. Птицы чирикали друг с другом, туда-сюда, прежде чем двое новоприбывших снова улетели прочь.

— Теперь я понимаю, почему ты так и не вышла замуж после дедушкиной смерти. Я понимаю, что ты не могла даже смотреть на кого-то другого, потому что это не могло сравниться с тем, что было раньше, а тогда в чём смысл? Я чувствую то же самое к Джексону. Он единственный мужчина, которого я встретил и сразу понял, что он должен быть рядом, и все остальные отпадают, когда я сопоставляю их с ним. Но я так долго проходил через это, что легче оставаться закрытым и быть самому по себе. Зачем просить его терпеть моё сумасшествие? — усмехнулся я. — Прямо сейчас ты бы говорила мне, что самому по себе мне не будет хорошо, потому что, что будет со стиркой? Я дам тебе знать, что разобрался с этим, и теперь, когда мои майки становятся розовыми, это происходит специально.

Вздохнув, я сказал:

— Ты бы сказала мне, если бы я допускал ошибку, так ведь? Может, дай мне какой-то знак… пошли очередной тропический шторм, — улыбнулся я. — Кстати, тогда это был блестящий шаг. Спасибо.

Я замолчал, повис вопрос, который был на переднем плане моих мыслей.

— Что если… — я закрыл глаза. — Что если бы я хотел, чтобы он остался? Попросить его остаться здесь со мной и дать нам шанс? Ему придётся отказаться от жизни в Коннектикуте, а это кажется чертовски эгоистичным, но… полагаю, я эгоист. Я не могу представить своей жизни без него теперь, когда он здесь. И не хочу, — опустив голову на руки, я сказал: — Здесь тебе придётся мне помочь. Я не… не знаю, как сказать ему что-то из этого. И стоит ли.

— Ты только что это сделал, — произнёс за моей спиной Джексон.

Я подскочил со скамейки и развернулся в мгновение ока. С босыми ногами и в той же одежде, в которой спал, Джексон стоял всего в нескольких шагах.

— Как много ты слышал? — спросил я.

— Достаточно.

Моё сердце хаотично колотилось в груди. Не так всё должно было пойти. Я не был готов, чтобы Джексон узнал о моём глубочайшем страхе — что он оттолкнёт меня в сторону, будто я ничего не значу.

— Может, ты развернёшься, пойдёшь обратно в дом и притворишься, что не слышал, — сказал я, наполовину шутя, наполовину пребывая в ужасе.

— Ну и зачем мне это делать, — сказал он, делая шаг вперёд, — когда я так долго ждал, чтобы ты, наконец, открылся мне? — затем он посмотрел мимо меня на бабушкину могилу. — Ну, не намеренно мне, так что это хорошо, что я тебя поймал.

— Подслушивать не вежливо.

— Плевать, — он обошёл скамейку и встал передо мной. — Скажи мне.

— Сказать тебе…?

— Всё то, что сказал бабушке, что слишком боялся сказать мне. Я хочу, чтобы при этом ты смотрел мне в глаза.

Моё горло сжалось от мысли, что нужно смотреть на Джексона, пока буду изливать чувства. Одно дело быть честным с кем-то, кто не мог ответить; совсем другое — нырять в свои страхи с головой. Боже, когда я стал кем-то, кто осторожничает при сложностях? Просто скажи это, чёрт побери.

— Лукас, я понимаю, каково бояться открыться снова, — сказал он. — Когда обжигаешься так много раз, как ты, не хочется рисковать и играть с огнём. Поверь мне, я понимаю. Но мы никогда ни к чему не придём, если ты не поговоришь со мной.

— Как мы вообще должны к чему-то прийти? Всё это временно. Мимолётно. Ты теперь вернёшься в Коннектикут в любую минуту, а я по-прежнему буду здесь, и мы будем в разных мирах. Снова. Так что, пожалуйста, скажи мне, что хорошего тебе принесёт знание о моих чувствах. Это ничего не изменит.