— Хагрид, ты давно видел Гарри?

— Чевой-то он перестал заглядывать, верно, вам много задают?

— По-моему, дело не в этом, — набрался смелости Рон, — он сам не свой, после того, как увидел родителей в… выпускном альбоме. Ты же знаешь многих бывших учеников, и мог бы написать тем, у кого есть фотографии папы и мамы Гарри? Наверное, им будет не жалко поделиться, у него ведь своей нет ни одной.

— Канешна! Вот он будет рад!

— И еще можно было бы попросить написать немножко про них: какие предметы любили, а какие нет, что у них получалось лучше всего, какие-нибудь смешные случаи и все такое, — добавила я. — Это же самое интересное, когда знакомишься с людьми.

— И не выдавай нас, ладно? Пусть это как будто случайно так придумалось, — попросил Рон, — А то Гарри обидится. Он вообще-то ни с кем не хочет это обсуждать.

В гостиной мы наткнулись на Поттера и Гермиону, которая уже было собиралась спросить, где нас носило, но тут Рон поспешно выдал фирменное «Ой какая нудятина, снова эти домашки», и она переключилась в режим воспитания. Спасены. Да, Уизли настоящий друг.

***

На каникулах я даром времени не теряла, поэтому на первом же уроке Зельеварения, когда ко всем вернулись их исписанные ехидными пометками эссе, получила целых шесть пергаментов.

— Мисс Блетчли, похоже, вам не дает покоя шекспировский вопрос подлинности авторства? Задержитесь.

— Причем тут Шекспир? — недоуменно спросил Рон, самый страстный наш с Поттером болельщик «против Снейпа».

— Не знаю, но публично заявляю, что я правоверная стратфордианка, и если профессор — сторонник Оксфордской теории(1), моё сердце разбито.

Это, конечно, была проказа в чистом виде: чтобы убедиться в правильности снейпотаблицы, кроме своего эссе с неизменным экскурсом в творчество Шекспира, я составила еще несколько за учеников разных факультетов, в том числе, парочку за второй и третий курсы. На кураже и потому, что формат не требует ничего, кроме умения работать с литературой. Все работы были начисто переписаны предполагаемыми авторами. Не думала, что «Моби Дик» выловит их так быстро.

Снейп сложил руки на груди и критически осмотрел меня от аккуратного конского хвоста из светлых волос до красных мартенсов. Похоже, где-то на уровне полоски небесно-голубых шерстяных гольфов между ботинками и мантией, профессор оставил всякую надежду на мое исправление. Глаза у него были такие усталые, что даже на целую минуту стало совестно. Пока я не вспомнила, как он развивал тему криворукости Поттера на практическом занятии. Это, конечно, было остроумно, но довольно деморализующе.

— Я жду объяснений, мисс Блетчли.

— Проверяла свою методологию. Кстати, вот это я не писала, только несколько советов дала. А еще одно вы не нашли.

— И что же мешало вам использовать эту «методологию», — Снейп издевательски выделил слово, произнеся почти по слогам, — при написании собственных работ?

— Слепое тестирование.

— Намекаете на то, что я не объективен?

Вот теперь он уже откровенно веселился. В своем неподражаемом «двадцать баллов с Гриффиндора» стиле. Моя любимая левая снейповская бровь скептически приподнялась. Страшно завидую. Вот у меня перед зеркалом так ни разу за все каникулы не получилось.

— Статистически большинство оценок по всем четырем факультетам находится в области нормального распределения, — мне чертовски хотелось выделить термин, как это только что сделал Снейп, но инстинкт самосохранения победил. — Похоже, мы вас бесим одинаково. Сэр.

— Владельцам работ придется переписать эссе на другую тему, и сообщите им об этом вы. Отработки по средам до конца месяца в кабинете Зельеварения в семь.

К сожалению, излишек свободного времени у младших курсов профессор предпочитал занимать наведением чистоты в кабинете. Но с этого дня мои эссе еще немного удлинились. В последнем блоке я теперь писала вопросы, которые возникли по ходу работы с дополнительной литературой по Зельям, а иногда по ЗОТИ. И кроме ехидных комментариев в проверенных работах появлялись названия книг, где можно было найти ответы.

С точки зрения наблюдателя, наша вендетта вошла в «горячую фазу». Даже пять вынужденных писать новые эссе учеников мне только сочувствовали. Ну как же: первокурсница получает эссе с кучей пометок, несется в библиотеку, берет там в четыре раза больше книг, чем нужно, пишет эссе вдвое длиннее, чем все (кроме Гермионы), и так по кругу, но никак не может угодить сволочному Снейпу. Сочувствие заодно принесло мне новые материалы для сравнительной таблицы от болельщиков с разных курсов и факультетов (включая несколько секретно переданных слизеринских). Скоро я буду знатным снейпознатцем и видным снейповедом. Зато уж пялиться на собственно Снейпа теперь можно вволю. Подумают, что прикидываю, утопить его лучше или сжечь

На самом деле, оценка у моих эссе была стабильно «Выше ожидаемого». Увы, «Превосходно» мне светило только если я отрекусь от Шекспира, а это уже был вопрос принципа. Для нас обоих.

Вообще «любимчиков» Снейпа было человек десять на всех курсах. Не смысле фаворитизма, конечно, напротив, таких он дрючил больше, чем остальных. Я научилась опознавать «своих» в библиотеке: были книги, которые годами никто не брал, кроме нас, и целые стеллажи, до которых школьники доходили разве что в поисках укрытия от мадам Пинс. А кроме того, было у каждого особое выражение на лице: смесь восторга и страстного желания доказать, что ты не баран. Судя по поведению остальных избранных, первое правило бойцовского клуба, то есть клуба любимчиков, никому не рассказывать о клубе любимчиков.

***

Темнота нависала над головой спутанными ветками. Темнота норовила пощекотать колючками, затащить в куст, закрыть рот и нос травой. Сердце скакнуло к горлу — левая нога провалилась во впадину, засыпанную листьями. Луна не освещала дорогу, а только обесцвечивала предметы вокруг, превращая в черно-белую фотографию.

Нужно торопиться. Там меня ждет то, что важнее расцарапанной щеки. Важнее листиков и жучков в волосах. Важнее воды, хлюпающей в левом ботинке. Нельзя опоздать.

За деревом блеснул теплый огонёк. Он отбросил первый настоящий цвет. Серая кора. Темно-зеленый лист. Закрытый синий бутон. Я дойду. Успею. Жди.

Между корнями было темно, но я видела каждую деталь. Поздно. Он застыл. Мёртв. Убит. Залит кровью. Это неправильно. Так не должно было быть. Это навсегда.

Реальность вокруг меня пыталась вывернуться наизнанку. По небу, как по блюдцу катились две луны. Холодная рука стала копытом. Ветка у вьющихся от влаги волос у бледного лба — полупрозрачным рогом. Ночь пыталась выдавить меня из запачканной серебряной кровью единорога темноты.

Я проснулась в тишине, соседки мирно спали, мои челюсти были сжаты до судороги, лицо мокрое от слез.

Комментарий к Глава 8. Рождество, шесть Шекспиров и сон со вторника на среду

(1) Стратфордианцы (по названию города, где родился Шекспир) считают, что он был сам собой, бэконианцы полагают, что его произведения написал Фрэнсис Бэкон, а Оксфордианцы грешат на семнадцатого графа Оксфорда, вариантов довольно много на любой вкус см гугл и т.н. «шекспировский вопрос».

========== Глава 9. Разведение драконов, ночная вылазка и другие глупые поступки ==========

— Ну, что ты думаешь? — Лаванда и Парвати уставились на пергамент в моих руках.

— У вас тут переизбыток блондинов. Очевидно, не хватает Артура Хопкинса с третьего курса Рейвенкло и, если на то пошло, Джареда О’Мара c шестого.