С деревьями отдельная странность - они не то есть, не то их нет, скорее всего, они прячутся за кустами, играют в расстояния, подступают и отступают, словно раздумывая, достаточно ли жаркий сегодня день, чтобы создавать для гостей тень.

Но день был, видимо, не жарким.

В самой середине парка должен быть дом. Если бы Альку спросили, он уверенно сказал бы, что дом деревянный. Если бы спросили Силити, он бы ответил, что каменный. Нижняя его часть как-то плавно стекала в землю, как будто фундамент обрастал мхом и лишайниками, наслаивался веками, и был пушистым, словно обёрнутый воротником зелёного меха.

Внутри дома было прохладно. Впрочем, скорее, это снаружи было жарко, но заметно это стало только здесь, в полутьме, сочившейся от тяжёлых портьер каких-то лесных тонов - от коричнево-бурых до тёмно-малахитовых. На миг у вошедших возникло ощущение, что стоят они на дне озера, в толще всколыхнувшейся воды.

Справа и слева - похожие на подводные, обомшелые валуны кресла, в которых утонешь, непременно, и они утонут чуть позже, исчезнут, так что их не видно будет - интересно, скольких уже проглотили эти омуты покоя?

Стол - не очень большой, но на вид неимоверно тяжёлый, как будто он впитал в себя века времени. Несколько книжных шкафов - не очень много, но непонятно, сколько. Шкафы чуть отступают в глубину, и корешки книг видятся там, словно в мутноватой пелене, из которой кое-где чуть проблёскивают искры позолоты.

Подсвечники и чашки, очень тяжёлые на вид, и одновременно удивительно изящные, они звенят тишиной - все звуки внешнего пространства прячутся в них.

-В детстве множество раз, и позже, в молодости, меня тревожил один особенный сон. Наверное, всякому нормальному человеку снились сны, в которых он мог летать, и многим, думаю, снились сны, подобные моему. Этот сон не совсем о полёте, но кое в чём он даже важнее тех, настоящих, с полётами. Этот сон о беге. О том состоянии, когда бегущий ещё не летит - но от полёта его отделяет почти незаметная капелька отличия. Ты вроде бы бежишь, но твои касания земли вдруг становятся настолько редкими и лёгкими, что бег этот - и есть самый настоящий полёт. И когда ты просыпаешься, ты долгие мгновения уверен, что это состояние не то что возможно, но его абсолютно необходимо повторить наяву. Ты понимаешь в эти мгновения, что в твоём теле сейчас есть всё необходимое для этого. Единственно, что ты, разумеется, должен быть легко одет, и бежать желательно хотя бы чуть-чуть под горку, и, конечно же, на улице должно быть лето... Кстати, вот здесь очень важный момент - возможно, именно воздух, воздух лета как-то принимает участие в твоём полёте...

И ещё, конечно, тоже очень важно - почему именно этот сон? Потому что только он способен оставаться в тебе надолго после пробуждения. Собственно, я всегда был уверен, что осталось лишь суметь сохранить его до момента, когда ты будешь готов попробовать. Мне это ни разу не удалось. Я всякий раз лежал в постели и упивался подаренной мне возможностью, не пытаясь тут же бежать и пробовать. Есть тут и вера, есть тут и неверие. Вера давала возможность провести эти минуты в блаженстве, неверие удерживало от немедленного испытания своих сил...

Другие сны, конечно, бывали и более прекрасны - но они не могли удержать меня надолго в плену веры. Они мгновенно становились лишь воспоминанием. А этот - длился.

Прошло много лет, и много возможностей испытать эту силу - но всякий раз страх проиграть удерживал меня. Однажды - я был уже стариком - я снова увидел этот сон, и очнувшись, был уверен несколько минут, что у меня юное тело. Затем я пошевелился и понял, что всё кончено. Я очень долго радовался обещаниям самому себе - но теперь обман уже был невозможен, даже если всё это правда - она не годится для взрослого, слишком уж тяжелое тело и медленные движения. Той силе, что являлась мне во сне, может быть, и дано было преодолеть законы материи, но лишь на грани, в самом высшем сосредоточении.

...А потом я купил этот Дом. Я долго выбирал его, Дом на вершине холма. Дом в средоточии лета. Дом, из окна которого можно сразу же выпрыгнуть на склон, залитый солнечными лучами - и побежать. Я думал: может быть, я ещё успею... один-единственный раз, в тот момент, когда плоть в одно прекрасное утро вдруг истончится и в конце бега всё будет кончено - так или иначе.

Однако Дом сыграл со мною странную шутку. Я ведь так долго искал его, что стал мечтать о нём уже не только как о средстве. Я хотел, чтобы это было совершенное место - ведь оно будет последним в моём мире. Вначале я пытался что-то улучшать в нём, что-то доделывать - но затем постепенно замечал, что на самом деле ничего не меняю, но Дом всё же меняется для меня. Раз за разом, с каждым новым утром он срастался со мной, менялся со мной, окружал меня деревьями и тишиной, запустением и светом, смешанным с тьмой. Однажды я увидел, что этот Дом находится вовсе даже не на вершине холма - наоборот, он погрузился в самый низ окружённой холмами долины...

Он поймал меня, он оказался сильнее. Хотя мне трудно его в этом винить - ведь и у Дома кроме меня никого больше не будет - я уверен, что он рассыплется вместе со мной в одно из тех мгновений, когда кончится вечность.

Странно, что я почти не расстроился. Я снова как-то незаметно смирился. Лишь сны изменились - теперь я в них всё чаще начинал блуждать по Дому в поисках очередной Двери, отворяя новые и новые, открывая комнаты, подполья и чердаки. Иногда в конце пути мне встречались окна и двери наружу. Я ни разу не выходил - точно так же, как наяву я испугался возможности испытать свою способность к полёту - так и во сне я проявил странную осмотрительность и осторожность. Из окон и дверей всякий раз открывались удивительные миры... Но дело в том, что я прекрасно знал - возврата из них не будет.

Вы можете спросить: но что я терял? Да, это странно... Просыпаясь, я снова и снова укорял себя, ведь кто знает, быть может, тот раз был последним?

...И наконец, наступил следующий этап, новая фаза осознания, взаимодействия... Я подумал, что в нашей паре не хватает чего-то важного. Какого-то организующего или связующего звена. Какого-то символа воли, компаса, выразителя, якоря, чего-то такого, что одновременно придаст устойчивость зыбкому миру - и вместе с этим: направит его движение.

Так появилась Книга.

Впрочем, это сама по себе длинная история, и я попытаюсь упомянуть только основные факты. Вначале была именно одна эта Книга, и это была настоящая Книга, состоявшая, как было задумано, из чистых листов, которые я начал заполнять... не знаю, с чем это лучше сравнить? Не дневник, разумеется, и не вымышленная история. Это скорее была разметка Пути. Замечания о случившихся изменениях в мире Дома - и предполагаемые изменения в будущем. Может быть, что-то вроде лоцманской карты... не знаю. Очень зыбко...

Проблема была в том, что такую Книгу становилось всё труднее писать. Прошлое становилось всё более сложным, а Будущее - всё более многовариантным. Я находился в центре расходящегося мироздания, в фокусе миллионов пространств. И однажды получилось так, что я сел за стол, намереваясь вычертить очередную линию - но был настолько потерян её сложностью, что просидел, наверное, половину суток, даже не коснувшись листа бумаги.

С этого момента начались мои мучения. Чем дольше я откладывал свои обязанности - тем сильнее увязал в трясине неисполненного. Обязательства никуда не девались - они висели на мне, ввергая меня в отчаяние. Я бродил по Дому, отмечая то, что должно было быть рассказанным - но оставалось лишь в виде мелькающих эфемерных видений.

Спас меня в этот момент, наверное, Дом. Вот эти все книги, что вы видите - они как-то незаметно появились... Возможно, впрочем, что я сам их все покупал, доставал, проводя время на тихих улочках, в книжных лавочках, пролистывая и выискивая намёки на то, что кто-то уже сделал за меня всё самое мучительно сложное - а мне осталось лишь собрать их вместе, составить лишь что-то вроде путеводителя.