- Соскучилась по нормальной пищи? - Ласково приговаривал деда с непонятной улыбкой на лице. Видел я у него подобное выражение, но лишь раз. Шли мы по улице, и вдруг деда застыл, глядя в сторону. Я посмотрел. Там, еле шевеля ногами и опираясь на клюку, ковыляла древняя старушка, лет, наверное, за девяносто. Я требовательно подергал деду за рукав. Мал я тогда был, только после больницы, после аварии говорил плохо.

- Кто она? - Спросил я, и мне почудилось, будто через мои глаза, как сквозь бойницы, смотрит кто-то, бесконечно мудрый и бесконечно старый.

- Кто она? - Деда заперхал, то ли засмеялся, то ли закашлял, то ли заплакал. - Она... Человек, проживший долгую и счастливую жизнь.

Деда отвернулся и больше мы в тот день не говорили, сколько я не пытался. Доктор велел нам больше общаться для улучшения функции речи, что я и делал. Деда нет.

И вот сейчас в точности такое выражение на дедовом лице. Я испугался.

- Хорошая пичуга. - Сказал я, дабы хоть что-то сказать. Деда вздрогнул, втянул голову в плечи, его взгляд угас.

- Хорошая пичуга. - Согласился он.

- А хочешь, - меня озарило, - я подарю ее тебе?

Деда окинул меня странным взглядом. Напрягся, будто хотел гаркнуть, но вдруг как-то весь поник. Он медленно подошел и потрепал меня по вихрам.

- Эх, внучек. - Он улыбнулся. - Ты живи, радуйся. За меня не беспокойся. Все хорошо.

"Ну да, хорошо". Думал я, ожесточенно перемалывая зубами очередной продукт. "Не похоже, как-то".

- Ладно, деда, я побежал. - Проговорил я с набитым ртом, вскочил со стула, сунул пустую тарелку в посудомоечную машину. Народ мы с дедой вольный и независимый, потому посуду мыть никто не хочет, а положить в агрегат и достать, это можно, суверенитет не ущемляет. Чашку я ополоснул сам и убрал, она у меня одна и понадобиться может в любой момент вне режима работы посудомойки. - Спасибо, все очень вкусно, как всегда. - Неожиданно для себя я приподнялся на мысках, чмокнул деду в щетинистую щеку и шмыгнул в свою комнату.

"Бе-бе-бе, телячьи нежности". Противным голосом пропела Деф. "Ты давай, это". Я нахмурился, самому неловко стало. "Ты давай, того самого. Не дразнись, давай". "А то что?" Тут же спросила она. "Поцелуешь?" "Тьфу, на тебя". Обиделся я. "Верблюд". Деф тоже, похоже, обиделась. "Ты чего?" Растерялся я. "Ничего". Гордо ответила она. "Ну и ладно тогда". "Ну и ладно". "Вот и хорошо". "Вот и хорошо". Я замолчал. Давно понял, если Деф заупрямилась, переспорить ее невозможно. И ладно, и не хотелось вовсе.

Я свалился на любимый диван, цапнул пульт, включил телек, пощелкал каналами. "Слышь, Деф?" В ответ надменное молчание. "Ладно тебе, хорош дуться. Ты первая начала". "Верблюд". Я растеряно повертел головой. Вот ведь. И не денешься от нее никуда, вечно теперь со мной будет. Это даже не жена, там из дома сбежать можно, если что. Вон у нас сосед, дядя Степа. Пилила его женка двадцать лет, пилила, да в одночасье взяла, да и перепилила. Собрал он втихую пылившийся в течении двадцати лет рюкзак, снял со стены гитару и рванул с какой-то рыжей шалавой в Крым на ПМЖ. По крайней мере, так тетя Валя говорила, жена его коварно преданная. А мне-то как бежать? Вдруг лет эдак через двадцать характер у Деф окончательно испортится, что тогда? Я глубоко задумался. И расплылся в блаженной улыбке. "Ты чего?" Подозрительно спросила девочка. Почуяла. Вот ведь у них, у женщин, чуйка на подобные вещи работает. "Слушай, Деф". Я старался говорить как можно спокойнее. "А вот если, к примеру, я случайно косточек от винограда наглотаюсь, и у меня аппендицит вырежут, что тогда? Вроде там ты сидишь?" "Я на орбите сижу!" Возмущенно рявкнула Деф. "А вовсе не в твоих кишках!" "И все-таки?" Как можно миролюбивее спросил я. "Глотай, что хочешь и сколько хочешь, мне все равно". Ледяным голосом произнесла она. "Да?" С надеждой проговорил я. "Да. Выкину все на фиг". "То есть? Опешил я. "То и есть". Вредным голосом передразнила девчонка. "Не будет у тебя воспаления аппендикса. Я не допущу". Я пригорюнился. А свобода была столь близко. И чего, спрашивается, она разозлилась так? Странно. "Вот ты говоришь, жди двенадцать часов". Завел я разговор. "Ничего я не говорю". Тут же откликнулась Деф. "Я молчу, в отличие от всяких болтунов. И верблюдов". "Да что ты разошлась-то?" Растерялся я окончательно. "Ну, хочешь, я у тебя прощение попрошу?" "Хочу". Надменно заявила она. "Э-э-э..." Я почесал затылок, соображая. "Прости меня, Деф, пожалуйста". "Я больше так не буду". Строго сказала девочка. "Повтори". "Чего?" Я растерялся. "Скажи: "я больше так не буду"". Медленно, словно учительница на диктанте, произнесла Деф. Я возмутился. "Не стану я такое говорить". "Почему?" "Потому. А вдруг я, это... Ты вон, постоянно мне говоришь: "больше не буду, больше не буду", а сама вон, постоянно гадости подстраиваешь". "Какие такие гадости?" Она очень правдоподобно изумилась. "Кто? Я?" "А то я? По чьей милости мне весь живот отбили?" "А нечего плеваться направо и налево. Верблюд". "Ну, знаешь..." Я умолк и принялся яростно перещелкивать каналы. Достала. "Я, между прочим, когда тебя колотили, снижала силу ударов до легко переносимого значения". Печально сказала девочка. "А ты, вместо спасибо, обзываешься". Мне стало стыдно. "Снижала она". Проворчал я по инерции и потер живот. Не болит, но обидно. "Хорошо. Ваши извинения приняты". Величественно произнесла Деф. "Мир?" Сварливо спросил я. "Мир". Подтвердила она.

В наших взаимоотношениях наступила счастливая пауза. Я бездумно переключал каналы, Деф молчала. Жизнь налаживалась.

"Вот ты говоришь, жди двенадцать часов." Ни с того, ни с сего произнесла она. От неожиданности я подпрыгнул на диване. "Что ты хотел сказать?" "Я?" "Ты". Я подумал, посмотрел на часы. "Я хотел спросить. Я до двенадцати ночи, получается, свободен? Так?" "Так". Мне показалось, Деф подозрительно прищурилась. глядя на меня. "Тогда, можно я пойду к Кольке в приставку поиграю? Мне деда до десяти гулять разрешает. Он такой. Демократичный". Что я делаю, с тоской подумал я. Отпрашиваюсь у компьютерной девчонки, с висящего фиг знает, где спутника. Докатился. "Хорошо". Важно сказала та. "Но чтобы в десять вечера, максимум, в одиннадцать, был дома". "Да, мамочка". Пропищал я тоненьким голосом. "И игрушки я сам соберу". "Какие игрушки? И не мамочка я тебе". Ого, а Деф то смутилась, я по голосу почуял. Чудненько, надо будет ее почаще так называть. А то разошлась. "Чтобы был дома". Прямо домомучительница из мультика.

Я достал телефон.

- Колян, привет. Что делаешь? Как, собираетесь? А меня чего не позвали? В смысле, абонент, не абонент? А, ну да... - Я недовольно покосился на потолок. Можно подумать, связь организовать не могла. Кое-кто пренебрежительно хмыкнул. И хмыкает еще, вот ведь... - С Пашкой-диггером? Он что, не в канализации уже? Что он сказал? Опять? Ёлы, палы, мы от последнего раза в себя не пришли, только к дому воду подключили. Да, я с вами. Есть фонарь. Ладно. Адиос.

Деф недовольно засопела. Разбираться, отчего и почему, я не стал, быстренько снял с полки аккумуляторный фонарь, проверил заряд.

- Деда, я гулять! - Завопил я, напяливая кроссовки.

- Не позже десяти! - Крикнул он через открытую дверь.

- Ладно! - Я отмахнулся от выпорхнувшей пичуги. - Давай лети назад! Тебе на улицу нельзя.