- Захлопни пасть! - Зинт снова замахнулся, но не ударил, только зло прищурился, не сводя глаз с лица Ригеля. - Ты видел там омегу, отвечай! Красивый тонкий молодой мальчишка - видел его?
- Я никого не видел, господин. Только больного альфу и того, кто провожал меня к нему… О, нет, не нужно бить меня, ну что вы за дикарь? Здесь все такие, в этом захолустье?
Последовала серия болезненных ударов, заставившая Ригеля, который плохо выносил физическую боль, почти что потерять сознание. Сквозь шум в ушах услышал перебранку Маклира и Зинта, потом отчетливей донесся голос младшего из альф.
- Оставь его, отец. Я думаю, что Равиль нам не врет. Он только лекарь, вызванный к больному. Подумай сам - зачем ему Оливьер? Откуда он вообще бы мог о нем узнать? Лучше иди к судье, а лекаря на всякий случай запихнем в подвал. Завтра притащим сюда мелкого ублюдка, получим в собственность поместье, а этого придурка увезем подальше от Оклуши.
- Ладно, ты прав, - буркнул в ответ старик. - Крикни парней, пускай уволокут в подвал. Пусть не развязывают, вместе с креслом. Кто бы он ни был, он опасен. Наверно, долго изучал борьбу, чуть не сбежал, хоть я прислал сюда самых отменных силачей. Вот дьявол, не мешает стукнуть его пару раз еще, чтоб смирным был и не пытался убежать.
- Из нашего подвала не сбежать, - ответил Маклир. - Иди к судье, надо на завтра все обговорить… - хлопнула дверь, и в поле зрения Ригеля появился альфа. - Ну надо же, он весь в крови. Вот уж не думал, что старик такой жестокий. Эй, Равиль, без обид, это не я, а мой отец. До завтра посидишь в подвале. Уж извини, - он непристойно хохотнул, - ходить придется под себя, но чистые штаны тебе я на прощание подарю. Помоешься в реке и будешь чистенький, как ангелок, только сюда больше не вздумай возвращаться, а иначе пожалеешь.
Качнулся потолок, его куда-то понесли, спустили по ступенькам вниз. Ригель поежился - в подвале было зябко. Крышка захлопнулась и наступила темнота.
***
- Азат… нет, Оливьер, ты точно хочешь от меня уехать? - в глазах Эстевана тревога и глухая боль. - Быть может, передумаешь? Не беспокойся, я смогу встать на твою защиту.
- Ригель назвал вас Эстеваном, господин, и вот что я нашел в кулоне моего родителя омеги, - Оли нажал что-то на маленькой подвеске и показал альфе портрет внутри. - Это ведь вы, не так ли? Я прежде никогда не открывал этот кулон, даже не думал, что его можно открыть, как-то случайно получилось. Родитель Гордон не снимал его, а мне отдал, когда прощался перед тем, как отойти в долину предков. Сказал, чтоб я берег его, как драгоценную реликвию и никому не отдавал. Скажите, Эстеван, вы обещали, что связывало вас с моим родителем и почему он много лет носил на шее ваш портрет?
- Оли, я не хотел бы ворошить сейчас былое, - неуверенно отозвался Эстеван. - Возможно, тебе будет неприятно узнать о том, что у твоих родителей не все было благополучно в личной жизни.
- Я рос с наставником, отдельно от семьи, - тихо сказал Оливьер. - Родитель Гордон иногда ласкал меня, но если только дома не было отца. Он словно бы боялся показать ему свою любовь ко мне. Пока был маленький, я этого не понимал, потом стал думать, что виной всему мой пол. Отец Филлип видел во мне только омегу, не годного ни на что другое, кроме выгодного для семьи замужества, он презирал меня и называл уродом. Так что не бойтесь ранить меня правдой о моей семье, я знаю, что родители друг друга не любили. Это нормально, ведь омег не спрашивают, выдавая замуж…
Приятные черты Эстевана сломала горькая гримаса. Он тяжело вздохнул, встал и прошел по комнате, потом остановился возле Оли и указал ему рукой на стул, словно на что-то окончательно решился.
- Ладно, я расскажу. Возможно, что другого подходящего случая не представится долго, если не никогда. Надеюсь, ты поймешь меня и не осудишь…
Маркиз Эстеван Ди увидел будущего мужа своего друга и сюзерена раньше самого Филлипа, потому что именно его граф Рю отправил с делегацией в столицу, поручив деликатную миссию заменить себя на церемонии заочной помолвки. Встречающие дружно поклонились герцогскому сыну, после чего Эстеван, как законный представитель жениха, подал омеге руку, затянутую в белую шелковую перчатку.
Гордон поднял короткую вуаль на головном уборе, их взгляды встретились, и молодой маркиз на миг утратил над собой контроль - Гордон Олейла был прекрасен. Безукоризненный аристократ, лицом и поведением совсем не подходивший грубому, как деревянная болванка, непригожему Филлипу. Но главное, что потрясло Эстевана - он тут же, с первого мгновения почувствовал его СВОИМ! Откуда появилось это чувство, он сам не понимал, ибо не верил в истинные пары, но тонкий запах Гордона, прикосновение руки свели его с ума, лишив последних сил. В сердце Эстевана как будто укололи, и он не сразу справился с собой, хоть внешне вел себя учтиво и бесстрастно.
Каких нечеловеческих усилий стоил ему долгий день помолвки - об этом никогда и никому не говорил. Пока вел Гордона по мраморным ступеням до кареты, пока сидел с ним рядом на великолепных бархатных сидениях, пока стоял на церемонии и исполнял положенное жениху - все это время представлялось изощренной и жестокой пыткой, которой не было конца. Ах, если бы все это было по-другому! Если бы ему, а не Филлипу, был предназначен этот удивительный красавец! Хотелось плюнуть на весь мир, на правила, условности и верность, забрать омегу и уехать с ним за тридевять земель, где никого не будет кроме их. Любить его, ласкать и нежить, вдыхая колдовской влекущий аромат, который не перебивали даже сильные восточные отдушки.
Пальцы омеги дрогнули в тот миг, когда Эстеван надевал ему кольцо Филлипа. Маркиз чуть дольше, чем дозволено, сжимал в своей руке пальцы Гордона, потом коснулся золотого ободка положенным по ритуалу поцелуем и ощутил губами восхитительную гладкость кожи. Услышал сдержанный печальный вздох, поднял лицо и увидал ползущую по милому лицу прозрачную слезинку. Наверно, именно тогда меж ними и сверкнула та искра, которая не гаснет никогда, что б ни случилось в жизни дальше. Время не двигалось, а взгляд “глаза в глаза” сжигал до основания обоих.
Дальнейшее Эстеван помнил смутно. Дорога в графство, пышная и шумная чужая свадьба. Как близкий друг, поверенный во всех делах, маркиз сопровождал молодожена до постели, потом, когда закрыли дверь в опочивальню, под шутки и двусмысленные непристойные смешки, он убежал к себе и в первый раз напился, так сильно, что едва остался жив. Но это был единственный последний случай, когда он не сумел держать себя в руках. Больше подобного себе не позволял, как, впрочем, и Гордон, хотя им приходилось каждый день встречаться.
Эстеван провожал омегу на приемы, нередко отвозил его домой вместо подвыпившего загулявшего Филлипа. Первым узнал, что Горди ждет ребенка, первым узнал, что Горди ждет второго… Казалось, что со временем он должен был смириться и перестать мечтать о муже друга, но с каждым годом роковые чувства терзали его все сильней. Маркиз топил тоску в случайных и совсем не нужных связях, прослыв первым столичным франтом и повесой, но в сердце у него была пустыня. Никто не замечал его страданий, кроме брата, Корет сочувствовал ему, ругал, пытался образумить, предлагал жениться.
- Я не могу. И не хочу. Ты сам-то тоже не женат, - упрямо отвечал Эстеван. - Не лезь ко мне. Я справлюсь. Я ему не наврежу. Мне просто больно оттого, что он несчастен с Филлипом, хотя у них уже и трое сыновей. Нам не судьба быть вместе, я это прекрасно понимаю. Лучше не лезь ко мне, не сыпь на рану соль. Я до сих пор справлялся, справляюсь как-нибудь и дальше…
…Они не справились, хотя боролись со своей любовью восемь лет. Не справились и бросились в объятия друг друга. Три месяца украденного счастья, опасных и рискованных свиданий, а после… Эстеван не знал, кто рассказал Филлипу и почему он их застал на самом интересном месте, но гнев обманутого мужа был ужасен.
- Мой лучший друг отдал меня троим мерзавцам и приказал убить, но прежде надругаться. Да, Оли, альфу тоже можно изнасиловать, и это в десять раз страшней, у нас нет смазки и устроены мы несколько иначе. Потом изуверы должны были отрезать мне все между ног и бросить медленно умирать от внутренних повреждений и потери крови. Те страшные дни слились для меня в один сплошной мучительный поток, я помню только раздирающую тело боль. И еще холод по спине и на ступнях, откуда-то ужасно дуло. Меня спас брат, отбил у негодяев, увез и вылечил, потом, когда я ни за что не захотел ни с кем общаться, он выкупил этот участок за горой, построил туннель и стал моим связующим звеном с миром, который я навсегда отверг.
