Римский консул Эбуций умер; товарищ его Сервилий был еще жив, но подавал мало надежды на выздоровление. Поражены были болезнью бóльшая часть лиц, стоящих во главе государства, большая часть сенаторов, почти все лица призывного возраста, так что не только для похода, как того требовали тогдашние обстоятельства, но даже для караулов на месте едва хватало сил. Обязанности караульных исполняли даже сенаторы, которым позволяли года и состояние здоровья; плебейские эдилы[246] обходили караулы и заботились о размещении их; к ним перешли высшее управление государством и верховная власть, принадлежавшая консулам.
7. Покинутое, лишенное главы и сил государство защищали боги-хранители и покровительница города Фортуна, вложив вольскам и эквам мысль быть более грабителями, чем врагами: в их сердцах не возникло надежды не только овладеть стенами Рима, но даже подойти к ним, и, увидав издали город и высокие холмы, они не захотели занять их; напротив того, по всему лагерю поднялся шум: зачем без дела тратить время в запустелых и покинутых полях среди гниющих трупов животных и людей, не получая добычи, когда можно идти в нетронутые опустошением места, в богатые тускуланские поля? И вот, внезапно схватив знамена, они перешли поперечными дорогами через лабиканские поля на Тускуланские холмы. Туда обратилась вся сила и все невзгоды войны. Между тем герники и латины, побуждаемые не только состраданием, но и стыдом, если они не задержат общего врага, двигающегося на Рим и готового к нападению, и не подадут никакой помощи осажденным союзникам, соединенными силами направляются к Риму. Не найдя там врага, они, руководясь слухами и следами, повстречали его, когда он шел с Тускуланских холмов в Альбанскую долину. Тут произошел далеко не равный бой, и верность союзников в данный момент принесла им несчастье.
Болезнь в Риме произвела не меньшее опустошение, чем оружие в рядах союзников. Остававшийся в живых единственный консул умер; умерли и другие славные мужи – авгуры Маний Валерий и Тит Вергиний Рутил и старший курион[247] Сервий Сульпиций; сильное опустошение производила болезнь и среди малоизвестных лиц. Не находя помощи у людей, сенат направил народные молитвы к богам; отдано было приказание отправиться на молитву с женами и детьми и испрашивать милости богов. Так как каждого побуждала к этому своя беда, то, получив распоряжение со стороны властей, они наполняют все капища. Распростертые всюду матроны, отирающие своими волосами храмы, испрашивают у разгневанных небожителей милость и прекращение мора.
8. Затем пострадавшие от болезни начали мало-помалу поправляться, потому ли, что испрошена была милость богов, или потому, что уже прошло тяжелое время года. Когда умы обратились уже к заботе о государственных делах, после нескольких междуцарствий[248] Публий Валерий Публикола, на третий день по вступлении в звание междуцаря, провозглашает консулами[249] Луция Лукреция Триципитина и Тита Ветурия (или, быть может, Ветузия) Гемина [462 г.]. За три дня до секстильских ид[250] они вступают в консульство, когда государство уже достаточно оправилось, так что не только могло остановить нападение, но и само сделать его. Поэтому, когда герники известили, что враги перешли в их пределы, им охотно была обещана помощь. Было собрано два войска, которые были вверены консулам. Ветурий был отправлен в землю вольсков вести наступательную войну, Триципитин же, посланный в землю союзников, чтобы остановить опустошение, не пошел дальше пределов герников. Ветурий в первой битве разбивает и обращает в бегство врагов; от Лукреция же, пока он был в земле герников, ускользнул отряд грабителей, прошедший Пренестинскими горами и оттуда спустившийся в равнину. Они опустошили поля Пренесты и Габий, а из Габий повернули на Тускуланские холмы; наведен был великий страх и на Рим – не столько по недостатку сил для отражения нападения, сколько вследствие неожиданности его.
Префектом города был Квинт Фабий. Вооружив молодежь и расставив караулы, он устранил всякую опасность и успокоил умы. Поэтому враги, награбив добычу из ближайших мест, не рискнули подступить к городу; когда же, повернув, шли назад, ослабляя бдительность по мере удаления от города, то наткнулись на консула Лукреция, который, уже разведав раньше пути, построил войско и ждал битвы. И вот подготовленные римляне нападают на пораженных неожиданностью врагов и, значительно уступая им числом, обращают в беспорядочное бегство огромные полчища и, загнав их в долину, ввиду трудности выхода оттуда, окружают их. Здесь вольское племя было почти истреблено. В некоторых летописях я нахожу известие, что в битве и во время бегства были убиты 13 470 человек, взяты в плен живыми 1750 и принесено домой 27 военных знамен; хотя в числе и допущено некоторое преувеличение, но, во всяком случае, избиение было жестокое. Победоносный консул, захватив большую добычу, вернулся на прежнюю стоянку. Затем консулы объединяют войска, сводят вместе свои ослабленные силы и вольски с эквами. В тот год это была третья битва. Такая же удача сопровождала и это сражение: враги были разбиты, а лагерь их отнят.
9. Таким образом, Римское государство вернулось к прежнему положению, и счастье в войне немедленно вызвало волнение в городе. Народным трибуном в том году был Гай Терентилий Гарса. Решив, что отсутствие консулов открывает простор для трибунских интриг, он в течение нескольких дней обвинял перед плебеями патрициев в гордости, особенно же нападал на власть консулов как чрезмерную и нетерпимую в свободном государстве. Ведь только по имени она менее ненавистна, по существу же чуть ли не ужаснее царской власти; вместо одного господина принято два, с неограниченной, не знающей меры властью: ничем не стесняемые и не удерживаемые, они применяют к плебеям все угрозы и все казни, указанные в законах. Во избежание увековечения этого произвола он собирается предложить законопроект о назначение пяти мужей для составления законов о власти консулов; какие права по отношению к себе дарует народ, теми и будет пользоваться консул, а не станет считать законом собственное желание и произвол[251].
С опубликованием этого законопроекта патриции стали бояться, как бы в отсутствие консулов им не попасть под ярмо нового закона; но префект города Квинт Фабий созывает сенат и с таким ожесточением нападает на предложение и автора его, что даже если бы оба консула восстали против трибуна, то ничего не прибавили бы к его угрозам и запугиванию, – он говорил, что Гарса строит козни и, пользуясь удобным случаем, нападает на государство. Если бы в предыдущий год, во время эпидемий и войны, разгневанные боги послали трибуна, похожего на него, то не было бы никакого спасения. После смерти обоих консулов, когда государство страдало от болезни, при всеобщем смятении он внес бы законопроект об уничтожении консульской власти в государстве и стал бы вождем вольсков и эквов при осаде города. Да разве, наконец, он не имеет права, в случае высокомерного или жестокого поступка консула против какого-нибудь гражданина, привлечь того к ответу и обвинять перед судом тех самых людей, один из которых обижен? Не консульскую, а трибунскую власть делает он ненавистной и невыносимой, возвращая ей после успокоения и примирения с патрициями прежний преступный характер. И он не обращается к нему, Терентилию, с просьбой прекратить начатое. «Вас, – говорит Фабий, – прочие трибуны, мы просим прежде всего принять во внимание, что ваша власть установлена для охраны отдельных лиц, а не для гибели всех; вы выбраны трибунами плебеев, а не врагами патрициев. Нападение на покинутое государство нам приносит горе, а против вас возбуждает ненависть; вам следует уменьшить не права свои, а ненависть против вас. Убедите товарища, чтобы он отложил все дело до прибытия консулов. Даже эквы и вольски не воспользовались в прошлом году смертью консулов от эпидемии и не преследовали нас настойчиво и высокомерно жестокой войной».
