Первую войну вел он с латинами, взял их город Апиолы и, привезя оттуда больше добычи, чем можно было ожидать по слухам о той войне, отпраздновал игры великолепные и с бóльшими приготовлениями, чем предшествовавшие цари[106]. Тогда впервые намечено было место для цирка, именуемого теперь Большим[107]. Назначены были места для сенатаров и всадников, где они могли устраивать себе ложи[108]; названы эти места fori. Смотрели они из лож, поддерживаемых подпорами высотою в двенадцать футов. Зрелища состояли из конских бегов и кулачных боев; бойцы большею частью вызывались из Этрурии. С этого времени эти игры стали повторяться ежегодно и именуются различно – то Римскими, то Великими[109]. Тот же царь роздал частным лицам места около форума для постройки, и были сооружены портик и лавки.

36. Он собирался еще обвести город каменной стеной, но осуществлению этого плана помешала сабинская война. Она была до того неожиданна, что неприятели перешли Аниен прежде, чем римское войско успело выступить навстречу и задержать их. В Риме господствовало смятение. В первом сражении понесены были огромные потери с обеих сторон, но победа осталась нерешенной. Затем, когда неприятель отвел свои войска в лагерь и дал римлянам возможность приготовиться к новой войне, Тарквиний, видя, что его силы больше всего нуждаются в коннице, решил к центуриям Рамнов, Тициев и Луцеров, набранным Ромулом, прибавить другие и назвать их своим именем. Так как Ромул учредил их на основании гадания, то Атт Навий, славный авгур того времени, заявил, что ни изменения, ни нововведения тут невозможны без согласия богов. Раздраженный этим, царь, издеваясь над искусством его, говорят, спросил: «Ну-ка ты, пророк, погадай, может ли быть то, что я задумал»? Тот, узнав точно посредством гадания, в чем дело, дал утвердительный ответ. «Так я задумал, – сказал царь, – что ты рассечешь оселок ножом; возьми вот это и исполни то, возможность чего предсказали тебе твои птицы». Тогда тот, как говорит предание, немедленно рассек оселок ножом. На том месте, где совершилось это событие, – на Комиции[110], на левой стороне самой лестницы, ведущей в курию, – находится статуя Атта, с покрытой головой; говорят, что там же положен был и оселок, чтобы служить для потомства памятником этого чуда. Во всяком случае авторитет гаданий и жреческого служения авгуров возрос настолько, что после того ни дома, ни на войне ничего не предпринималось без ауспиций[111]: были распускаемы народные собрания и собранные войска, останавливалось все, если только этому противились гадания по птицам. И тогда тоже Тарквиний не произвел никакой перемены в организации центурий всадников, он только прибавил к существующим такое же число всадников, так что в трех центуриях их стало тысяча восемьсот[112]. Теперь, ввиду удвоенного числа, эти центурии прозваны «шестью центуриями», а тогда прибавленные центурии, сохранив прежние имена, назывались только «младшими».

37. По увеличении этой части армии последовало новое столкновение с сабинянами. Но, помимо усиления римского войска, тайно прибегли к хитрости: посланы были люди, которые набросали в Аниен большое количество зажженного леса, лежавшего по берегам этой реки; эти бревна, большею частью связанные в плоты, сильно разгорались от ветра и, зацепившись за сваи, зажгли мост. Это обстоятельство во время битвы тоже навело на сабинян страх, а когда они были рассеяны, то помешало им бежать; и много народу, убежав от врага, погибло в самой реке. Их оружие, плывшее к городу по Тибру, было узнано и дало знать о победе чуть ли не прежде, чем можно было известить о ней. В этой битве особенно отличились всадники. Расположенные по обоим флангам, когда стоявший в средине их строй пехоты дрогнул, они столь стремительно атаковали врага с боков, что не только остановили сабинские легионы, яростно наступавшие на дрогнувшую пехоту, но сразу обратили их в бегство. Сабиняне в беспорядочном бегстве устремились в горы, но немногие достигли их: бóльшая часть, как выше сказано, была загнана всадниками в реку. Тарквиний, считая необходимым преследовать испуганного врага, отослал добычу и пленников в Рим, доспехи врагов, посвященные Вулкану[113], сжег, сложив в огромную кучу, а сам повел войско далее в Cабинскую область. Хотя сабиняне потерпели уже неудачу и нельзя было надеяться на успех в будущем, однако, так как обстоятельства не давали времени одуматься, то они выступили навстречу с кое-как набранным войском, снова при этом были рассеяны и, потеряв уже почти все, просили мира.

38. Коллация и все сабинские земли, лежащие по сю сторону ее, были отняты; Эгерий, племянник царя, оставлен там с отрядом. Я нахожу известия, что таким образом совершилась сдача Коллации и таков был порядок сдачи. Царь спросил: «Вы ли послы и ораторы, посланные коллатинским народом, чтобы сдать себя и коллатинский народ?» – «Да». – «Может ли распоряжаться собой по своей воле коллатинский народ?» – «Да». – «Сдаете ли вы себя и коллатинский народ, город, поля, воду, границы, капища, движимость – все, принадлежащее богам и людям, во власть мою и римского народа?» – «Сдаем». – «А я принимаю». Окончив сабинскую войну, Тарквиний с триумфом возвращается в Рим. Затем объявляет войну древним латинам. Там нигде не дошло дело до решительного сражения: весь латинский народ был покорен путем постепенного занятия отдельных городов. Корникул, Старая Фикулея, Камерия, Крустумерия, Америола, Медуллия, Номент, принадлежавшие древним латинам или отпавшие к ним, были взяты. Затем последовало заключение мира.

После этого он приступил к мирным занятиям с энергией, превышавшей то напряжение, с каким ведены были войны; он хотел, чтобы народ дома был не менее занят, чем на войне. Поэтому город в тех частях, где он не был укреплен, царь собирается окружить каменной стеной (начало этого предприятия было приостановлено сабинской войной); низкие места города около форума и другие равнины, лежащие между холмами, осушает при помощи каналов, проведенных покато в Тибр, так как сама вода не могла выйти из равнин; укрепляет площадь на Капитолии для храма Юпитера, обещанного в сабинскую войну, уже тогда предчувствуя, как священно некогда будет это место.

39. В то время во дворце случилось чудо, удивительное и по виду, и по результату: говорят, что на глазах многих пылала голова спавшего мальчика по имени Сервий Туллий. При виде этого чуда поднялся страшный шум, явился царь с царицей, и, когда кто-то из домашних принес воды, чтобы затушить огонь, царица остановила его; успокоив волнение, она запретила трогать мальчика, пока он не проснется сам. Вскоре вместе со сном исчезло и пламя. Тогда Танаквиль, уведя мужа в уединенный покой, сказала: «Посмотри ты на этого мальчика, которому мы даем столь простое воспитание; очевидно, он некогда будет спасителем нашим в критическом положении и опорою царского дома в минуту опасности; поэтому будем со всею тщательностью воспитывать его, и он послужит к великой славе государства и нашей!»

С этого времени мальчика стали держать как сына и обучать таким искусствам, которые подготавливают человека к великой будущности. Так как это дело было угодно богам, то оно имело счастливый успех: юноша вышел поистине царственного ума, и когда пришлось искать зятя Тарквинию, то никто из римских юношей не мог ни в чем с ним состязаться, и царь обручил с ним дочь свою. Столь великий почет, чем бы он ни был вызван, не позволяет верить, что он был сын рабыни, а в детстве и сам раб. Я склоняюсь более к мнению тех, которые рассказывают, что при взятии Корникула захвачена была беременная жена главного начальника этого города, Сервия Туллия, который при этом был убит; римская царица, узнав ее в толпе прочих пленниц, вследствие знатности ее рода не допустила ее стать рабыней, и она родила сына в Риме, в доме Тарквиния Древнего; столь великое благодеяние сблизило женщин, и мальчик, выросший с малых лет в доме, пользовался любовью и почетом. Судьба матери, попавшей по взятии родного города в руки врагов, заставила верить, что он был сын рабыни.