Он вышел на середину комнаты и сел на пол, поджав ноги. Помедитировал с закрытыми глазами пару минут и подозвал меня.
– Присядь-ка. Тренировки «единой нити» мы пока проводить не можем, твое самочувствие не позволяет этого. Но есть еще кое-что, чему я обязан тебя научить, потому что мы не должны ходить по дорогам Судьбы вслепую. Закрой глаза. Отпусти свое Я... давай, давай! Не такая уж это великая ценность... Ты пытался в начале пути вместить в себе мир и чуть не рехнулся. Пробовать стоило, чтобы прочувствовать ошибку на собственной шкуре. Мир всегда будет больше тебя. Поэтому убери свое Я и стань миром. Стань твердостью пола... прикосновением ветерка к горячей щеке... стань торговцем водой, зазывающим под окном... стань собакой, лающей у ворот...
И я стал. Упрямо цепляющимся за каменную стену плющом и нагретой солнцем стеной, старой и усталой, роняющей щебнем раскрошившийся раствор. Озабоченным поваром, кидающим в кучу мусора подгнившие стручки бамии, по дешевке купленной на рынке. Раздраженным стариком-подметальщиком, энергично шоркающим по утоптанной глине заднего двора лысой метелкой. Вонючей помойкой, куда неизвестно как попал пустой чехол для сюрикенов. Я стал шумной улицей и разноликой толпой на рыночной площади. Я стал истертыми камнями жилищ, в которых ссорились, смеялись, любили... Я стал городком Прита: маленьким, но своенравным.
– Стоп! – плечо трясла твердая рука Учителя Доо. – Друг мой, на первый раз хватит. Тренируйся удерживать это состояние дольше, но без столь глубокого погружения. Когда ты привыкнешь поддерживать его постоянно, то никому не станешь чужим. Тебя не будут пытаться устранить как досадную помеху, потому что ты не окажешь сопротивления естественному ходу вещей. Твое Я станет неотъемлемой частью нашей реальности, и она сбережет, скроет от врагов, приведет к друзьям. Зачем в поисках разгадок препарировать мир? Растворись в нем, стань им – тайны раскроются сами.
Я убедился в правоте учителя через пару дней, когда на постоялый двор прибыл деревенский чиновник – вез отчет в городскую управу. Он предъявлял себя с такой значительностью, что все невольно освобождали и путь, и стол, за который тот изволил присесть. В присутствии столь важного лица не звенели монеты, переходящие от проигравших к выигравшим, не рассказывались так любимые простолюдинами байки о сварливых женах и коварных колдунах, обрывались на полуслове фривольные песенки подвыпивших постояльцев. Чиновник такое отношение принимал за уважение к своему статусу, но на самом деле оно означало крайнюю степень отчуждения. Его присутствие мешало естественному течению жизни, как рухнувший ствол сосны замедляет стремительный бег ручья.
А ведь раньше таким стволом был я. Лишь вбирая в себя окружение понемножку, по капельке, стал в нем своим. Мелкие торговцы и крестьяне из окрестных деревень, прибывшие в город продать плоды своих трудов и купить то, что вырастить невозможно, перестали при моем появлении уступать лучшее место и умолкать на полуслове. Могли даже ткнуть локтем в бок, рассказывая непритязательную шутку или призывая присоединиться к общему веселью. Пару раз, не заметив, на меня налетал мальчишка-подавальщик, таскающий из кухни тарелки с заказанной едой, а повар перестал интересоваться вкусовыми пристрастиями.
Постоялый двор жил своей жизнью, органичной и правильной, но кое-кто, как заноза, постоянно цеплялся за край моего внимания. Вчера это был горбатый гончар из ремесленной слободки с кувшином на виске, сегодня – дородный купчина с татуировкой младшего клана Туркисов, завтра, вполне возможно, – гибкий и худой заклинатель змей с чистым лицом бродяги... Я не мог предугадать, кто это будет. Появлялись эти люди под вечер, шумели и развлекались, незаметно исчезали с рассветом. Они ничем не отличались от других постояльцев, но в их присутствии возникало ощущение какой-то неправильности, легкого искажения реальности. Нет, к изнанке они не имели отношения, но нить моей Судьбы задеть пытались. Пару раз я перехватывал задумчивый взгляд Учителя Доо, задерживающийся на странных визитерах: значит, не у меня одного они вызывали подозрение.
– Эти люди ощущаются одинаково. Как будто они один человек. И если сложение и черты лица можно каким-то образом изменить... нет, я не умею, но слышал не раз, что такое возможно... – пояснил в ответ на мой немой вопрос, – то татуировки, обозначающие принадлежность к семье и клану, нельзя ни подделать, ни удалить. Тайна их нанесения строго охраняется татуировщиками. Но эти загадочные посетители... вреда они никому не причиняют, поэтому просто будем настороже.
Я постепенно поправлялся. Голос еще до конца не восстановился, но шепотом уже мог высказывать развернутые замечания, и говорить с каждым днем получалось все лучше. Учитель Доо всегда был рядом, а Сию, убедившись, что с постоялого двора мы внезапно не исчезнем, приходил и уходил, когда вздумается, наслаждаясь свободой. Большую часть дня мы проводили в общем дворике, знакомясь с постоянно меняющимися постояльцами и принимая участие в их немудреных развлечениях. В кабачке Умина я с удовольствием играл в домино и кости, но здесь оказалось куда интереснее наблюдать, чем играть, да и выигрывал я, по всеобщему мнению, слишком уж часто. Мое везение приписали Хранителю Сию, временами сидящему на плече, после чего он обзавелся толпой поклонников. Особенно среди игроков в чатурангу [17] – вот что значит аналитическое мышление! У них возникла примета, что партию выиграет тот, кто угостит нашего питомца курятиной. Когда бы это Сию отказался от подношений? Наверное, надо бы на всякий случай укрепить ремни заплечного мешка, потому что передвигаться по дорогам этот обжора предпочитал верхом на моей котомке.
Глядя, как придирчиво выбирает Сию достойного и как горят предвкушением глаза азартных постояльцев, я попросил мальчишку-подавальщика принести пару листов бумаги. Неизменный карандаш был всегда со мной: наш искусный портной оснастил широкие рукава халата специальными кармашками, в которых так удобно прятать нужные мелочи. Правда, в дороге так уставал, что карандаш за время пути ни разу не покидал своего убежища, но теперь очень кстати оказался под рукой. Моя немудреная зарисовка будней двора удостоилась высокой оценки посетителей и понравилась хозяину, а я получил удовольствие от процесса рисования. Простые люди, в массе своей, оказались незатейливы и понятны. Легко было выделить яркие типажи, которые про себя называл «наивный дурак», «хитрый дурак», «глупый хитрец», и их разновидности, и зарисовать наиболее интересные экземпляры.
Через пару дней меня стали отпускать одного, сначала в ближайшие лавки, а потом вообще даровали полную самостоятельность. Предупреждений о том, что нужно быть настороже, не получил, но помнил об этом сам. Вечерами мы размечали маршрут на подробной карте Танджевура и собирались в дорогу. Кое-какие вещи нужно было докупить, что-то, истрепавшееся в дороге, починить. Но прежде чем покинуть Приту, я все же хотел кое с чем разобраться.
Тот переулок, в котором чуть не остался навсегда, нашел почти не плутая: может быть, и вправду сам город хотел рассказать мне мою историю. На улице все так же шумели и беспрестанно толкались толпы людей, нищие попрошайничали, мальчишки шныряли под ногами в поисках поживы. Я дышал дыханием улицы, видел окнами домов, слышал ушами Хранителя Сию, важно сидящего на плече. Здесь меня вытолкнули из общего потока... Почти незаметный вход в узкий кривой переулок охраняли тени, отбрасываемые высокими стенами. Шагнул на знакомую брусчатку мостовой, настороженно оглядываясь.
Вот здесь лежал я, а здесь – душитель. До сих пор следы въевшейся крови пятнали камни. Попытался представить картину целиком. Меня втягивают в переулок, горло захлестывает петля шнура... я не видел убийцу даже мельком, вероятнее всего, он зашел со спины. Двинулся вглубь переулка. Он не заканчивался тупиком, а выходил на маленькую тихую улочку. Достаточно тихую, чтобы вместо толпы по ней передвигались не такие уж и редкие прохожие: безлюдных мест в городке действительно не было. Тем не менее, переулок выглядел удобным местом для засады. Незнакомый с местностью вряд ли с легкостью нашел бы его. Паук поджидает жертву в таких же укромных уголках, скрытых от людского глаза.
