От неожиданности сердито рыкнув, Уран, изготовившийся возлечь на Гею, вскочил на ноги. Спокойно двинувшись на отца, Кронос занес серп и рубанул им наотмашь. Лезвие, свистнув, начисто отсекло Урану половые органы.

Весь Космос услышал безумный вопль Урана – боли, страдания и ярости. Никогда за краткую историю творения не звучало в нем ничего громче и ужаснее. Все живое вняло – и устрашилось.

Кронос скакнул вперед и с непристойным победным кличем поймал в ладони истекавший кровью трофей прежде, чем тот долетел до земли.

Уран рухнул, корчась в бессмертной агонии, и провыл такие слова:

– Кронос, коварнейший среди потомков моих и коварнейший среди всего созданного. Худшая тварь, омерзительнее уродливых циклопов и отвратительных гекатонхейров, сим проклинаю тебя. Пусть дети твои сокрушат тебя, как сокрушил меня ты.

Кронос глянул на Урана. В черных глазах не высветилось ничего, однако рот искривила недобрая ухмылка.

– Нет в тебе силы проклятия, папуля. Твоя сила – в моих руках.

И он потряс у отца перед глазами жуткой добычей, истерзанной и замаранной кровью, сочившейся семенем, осклизлой. Хохоча, он размахнулся и зашвырнул отсеченную плоть далеко-далеко, прочь с глаз. Пролетела она над равнинами Греции и упала в темневшее море. Все трое смотрели, как Урановы органы порождения исчезли в пучине вод.

Повернувшись к матери, Кронос удивился: Гея прикрыла рот рукой – словно бы в ужасе. Из глаз ее текли слезы.

Кронос пожал плечами. Ей-то что.

В ту пору мироздание, населенное первичными божествами, посвящавшими, похоже, все силы и намерения воспроизводству, было наделено потрясающей плодовитостью. В почвы, щедро благословленные плодородием, можно было, кажется, воткнуть карандаш, и тот мгновенно покрылся бы цветами. Там, куда пала божественная кровь, жизнь вынуждена была переть из земли.

А потому, каким бы кровожадным, жестоким, алчным и разрушительным ни был по натуре Уран, он, как ни крути, владыка мироздания. Сын изуродовал, оскопил его – и тем самым совершил самое страшное преступление против Космоса.

Наверное, дальнейшие события не слишком уж неожиданны.

На месте оскопления Урана собрались обширные лужи крови. Из той крови, что натекла из паха Урана, возникли живые существа.

Первыми из пропитанной кровью земли выбрались ЭРИНИИ – их еще называют фуриями: АЛЕКТО (безжалостная), МЕГЕРА (ревнивая ярость) и ТИСИФОНА (возмездие). Быть может, этих мстительных существ призвал к жизни бессознательный инстинкт Урана. Их вечный долг, с мига их хтонического, то есть «из земли», рождения, – наказывать худшие и лютейшие преступления: неустанно отыскивать преступников и успокаиваться лишь после того, как виновный уплатит полную – и страшную – цену. Вооруженные зверскими металлическими бичами, фурии сдирали саму плоть с костей провинившегося. Греки со свойственной им иронией дали этим мстительницам прозвище ЭВМЕНИДЫ, или «благодетельницы».

Следом из земли возникли ГИГАНТЫ. Современные языки унаследовали от них «гигант», «гига-» и «гигантский», но, хотя были они и впрямь поразительно сильными, стать у них была та же, что и у их сводных братьев и сестер[23].

И наконец, в тот миг боли и разрушения родились МЕЛИИ, изящные нимфы, которым предстоит сделаться хранительницами ясеня, чья кора источала сладкую целительную манну[24].

Когда вся эта живность вылезла из пропитанной кровью земли, Кронос зыркнул на них с отвращением и разогнал одним махом серпа. Затем повернулся к Гее.

– Я обещал тебе, Мать-земля, – сказал он, – что освобожу тебя от изнурительной муки. Стой смирно.

И еще одним взмахом серпа он распорол Гее бок. Вывалились циклопы и гекатонхейры. Кронос оглядел родителей – оба они, окровавленные, пыхтели и рычали, как сердитые раненые звери.

– Не крыть тебе больше Гею, – сказал он отцу. – Изгоняю тебя вечно жить под землей, глубже Тартара. Дуйся там и злись, оскопленный, бессильный.

– Ты зарвался, – процедил Уран. – Впереди воздаяние. Проклинаю жизнь твою, пусть тянется она целую безжалостную беспредельность, невыносимым бременем вечности без всякого конца. Твои дети сокрушат тебя, как…

– Как сокрушил тебя я. Знаю-знаю. Ты уже говорил. Это мы еще посмотрим.

– Ты, и братья твои, и сестры, проклинаю вас всех – ваши надрывные усилия вас же и уничтожат.

«Рвущийся к цели, надрывающийся», или же ТИТАН, – прозвание Кроноса, его одиннадцати братьев и сестер и (большинства) их потомства. Уран мыслил это определение оскорбительным, однако почему-то оно сохранилось в веках с призвуком величия. Никто пока на титул «титан» не обиделся.

Кронос воспринял эти проклятия с ухмылкой и, подгоняя кончиком серпа, отвел изувеченного отца и только что высвобожденных братцев-мутантов в Тартар. Гекатонхейров и циклопов он упек в пещеры, а отца погреб еще глубже – как можно дальше от небес, его родных владений[25].

Сумрачный, мятущийся и яростный, Уран, сидя в глубинах земли, что когда-то любила его, сгустил все свое бешенство и божественную силу в горную породу – в надежде, что в один прекрасный день какое-нибудь копающее существо выроет его и попытается укротить бессмертную мощь, лучащуюся из этой породы. Такого, само собой, никогда не произойдет. Слишком опасно. Настолько глупому племени, какое решится высвободить силу атомов урана, пока лишь предстоит родиться, правда?

Теперь вернемся к великой дуге в небесах, какую описали отсеченные тестикулы Урана. Кронос метнул ошметок Отца-неба, как вы помните, далеко в море.

Нам его видно. Близ ионийского острова Ки́тира падает он, разметывая брызги, подскакивает над водой, вновь всплывает и наконец уходит вглубь. Могучие плети семени тянутся за ним, как ленты за воздушным змеем. Там, где хлещут они по поверхности моря, вскипает яростная пена. И вот уж вся вода бурлит и кипит. Что-то всплывает. Из ужасов оскопления отца и противоестественных замыслов уж точно должно родиться нечто невообразимо гадкое, нечто кошмарное, жестокое, нечто омерзительное, от чего можно ждать лишь войн, убийства и страданий.

Водоворот крови и семенной жидкости плещет, пшикает и пенится. Из прибоя, морской пыли и молок порождения появляется макушка, затем лоб и все лицо. Но что же это за лицо?

Лица прекраснее не возникало в мироздании – и не возникнет. Не просто красавица, а сама Красота поднимается – полностью вылепленная в пене. По-гречески «из пены» звучит примерно как АФРОДИТА, и таково имя той, что являет себя в плеске и брызгах. Она стоит в громадной раковине моллюска, робкая, нежная улыбка играет у нее на устах. Неспешно сходит Афродита на песок Кипра. Там, где она ступает, распускаются цветы и взмывают вихри бабочек. Вокруг головы ее вьют круги птички, поют в радостном упоении. Безупречная Любовь и Красота привели ее на землю, и мир изменился навсегда.

Римляне прозвали ее ВЕНЕРОЙ, и ее рождение и прибытие на пески Кипра в раковине моллюска лучше всего запечатлены на великолепном полотне Боттичелли, которое, однажды увидев, уже не забыть.

Предоставим Афродите обживаться на Кипре и вернемся к Кроносу, который отправляется в обратный путь из недр Тартара.

Прибыв на гору Офрис, Кронос увидел, что его ждет сестра Рея. Лишь завидев сумрачного красавца-брата с громадным серпом в руках, с которого капает кровь, Рея взбудоражилась так, что ее едва не разорвало изнутри.

Он установил свою власть – никто из братьев или сестер-титанов[26] не осмеливался ему перечить. Отец их теперь ни на что не годен, а Гея, обнаружив, что от насильственного свержения, которое она же и подстроила, радости ей никакой, удалилась в свои владения и зажила менее приметно. Ни мощи своей, ни власти, ни положения она, как Мать-земля и родительница всего, не утратила, но более не вступала ни в общение, ни в союзы. Кронос стал повелителем. После великого пира, на котором его успехи в холощении и свержении Урана громогласно и совершенно немузыкально воспели, Кронос поворотился к разрумянившейся, трепетной Рее и отвел ее в сторонку – заняться любовью.