А я переживаю и страдаю.

Одна за другой алианы поднимались по ступеням трона, помогали алчущим и возвращались к придворным. Когда старейшина, тот самый бородач эррол Корсен, что решил испоганить нам первый день нового года, назвал мое имя, я уже не чувствовала под собой ног. От волнения и напряжения. Шла по залу вдоль обратившихся в статуи Герхильдовых подданных, под аккомпанемент из оглушающего молчания и стука собственных каблуков.

Со всех сторон в меня летели копья взглядов. Один из которых, принадлежавший Скальде, обжигал ледяным пламенем, заставляя сердце в груди тлеть углями, а другой – Даливы – точно раскаленной кочергой ворошил эти самые угли, пробуждая внутри меня ответное темное пламя.

Я опустилась перед тальденом в реверансе и тут же, не дожидаясь разрешения подняться, гордо выпрямилась. Вскинула голову, чтобы на миг увязнуть в расплавленном олове драконьих глаз. А потом уронила себя в кресло, чувствуя, как плечо Герхильда предательски касается моего.

Спешно отстранилась, прежде услышав шепот, ощутив дыхание, болезненно-острой лаской скользнувшее по щеке:

– Столько украшений… И даже для булавки нашлось место.

– Для нее в первую очередь.

– Так боишься поддаться действию привязки? – неизменная издевка в голосе и усмешка на губах.

Уф, как же я ее, их обе, ненавижу!

– Предпочитаю, чтобы сознание оставалось чистым и ясным. Не люблю, когда голова забита мусором.

– Мусором, значит, – глубокомысленно повторил Скальде и, приняв свою излюбленную, небрежно-расслабленную позу, откинулся на спинку кресла.

В то время как я будто сидела на битом стекле.

Церемониймейстер важно ударил посохом в пол, и мальчики в трико, повинуясь звуковому сигналу, распахнули тяжелые створки. Я поерзала на сиденье, каждой клеточкой своего тела ощущая расположившегося рядом мужчину. Как будто он был продолжением меня самой. Моей второй половинкой. Ненавистной, нежеланной, от которой безумно хотелось избавиться. Отсечь ее поскорее и исчезнуть если не из этого мира, то хотя бы из этого замка.

Убежать от сверлящих взглядов старейшин, любопытных – придворных, алчного – Хентебесира и торжествующего – Даливы.

Пока я мысленно боролась со своими демонами и честно пыталась абстрагироваться от внешних раздражителей вроде графини, из темного зева галереи показались двое крепких коренастых мужчин, одетых в скромные, но добротные одежды. Их сопровождали, потрясая телесами, принаряженные дородные дамы. В платьях простого кроя, но с незатейливыми украшениями и кокетливо наброшенными на плечи цветастыми платками. Румяные, как только что извлеченные из печи пышки. Жаль, румянец свидетельствовал не о том, что к нам пожаловали с мороза, а о напряженных отношениях в объемистом квартете.

Наверное, мне, как Гленде, досталось дело о подлой измене. Мысленно потерла ладони в предвкушении, гадая, кто из этих затрапезных донжуанов сходил налево. Понятно, что виноватого следовало искать среди представителей кобелиного рода. Ну а что касается этих матрешек – одна из них явно жертва, другая – бесчестная прелюбодейка. Но так уж и быть, проявлю монаршую милость и сильно наказывать изменщицу не буду. Как-никак она не Далива.

Ни один из мальчиков-с-пальчиков (хотя, если судить по длине и густоте бород, в которых проглядывала седина, они уже давно не были мальчиками) даже отдаленно не походил на Герхильда. Однако сегодня я испытывала стойкую неприязнь ко всем представителям сильного, то есть блудливого пола – всем, кроме Леши, конечно же, – и с нетерпением ждала, когда смогу наказать хотя бы одного нечестивца.

Пока я так размышляла, к звучанию шагов страждущих прибавилось… мерное цоканье копыт. Я вскинула голову. Придворные, зашептавшись, слаженно развернулись к распахнутым дверям, в которые лакей вводил прехорошенького, кремового окраса ослика.

Животное флегматично переступало с ноги на ногу, пряло ушами, будто прислушивалось к усилившемуся гомону, и покорно следовало за мрачной компанией.

Просители поклонились со всем подобострастием, на какое только были способны. Их спутницы попытались изобразить нечто вроде книксена, но не слишком-то преуспели в этом занятии. Зардевшись под подмороженным взглядом тальдена, неловко выпрямились, стараясь держаться поближе к своим благоверным.

Интересно, какое отношение имеет к измене ослик? Может, его привели сюда в качестве свидетеля?

Пока я задавалась глупыми вопросами – побочный результат волнения и незаметно сменяющих друг друга стрессов, – эррол Корсен выступил из шеренги старейшин и, кашлянув, громко заговорил:

– Гильдас Флен утверждает, что вот эта файларсская ослица по кличке Блестка… Эм-м… Одну минуту… – Старейшина опустил взгляд на стопку листочков, что держал в руках, с самым сосредоточенным видом порылся в записях, при этом что-то негромко бормоча себе под нос. Наверное, сетовал на собственную память, так невовремя его подведшую. Шпаргалка явно не помогла, потому что второе предположение прозвучало еще менее уверенно: – Звездочка…

– Зорька, – негромко просветил мага крестьянин, по-видимому, тот самый Гильдас Флен, и с теплотой посмотрел на безразлично жующую что-то животину.

Я печально вздохнула, понимая, что не будет никакого дела об измене. А так хотелось отвести душу и превратить кого-нибудь в евнуха.

Конечно, я ничего такого не приказала бы… Хотя мысль казалась заманчивой.

– Зорька, – согласился с показаниями крестьянина глубокоуважаемый эррол и, снова прочистив горло, двинулся дальше по тернистой дороге следствия: – Была выкрадена в последний день вьюжного месяца, накануне праздника Нового года.

– Увели прямо из-под носа! – пожаловался мужичок с ноготок и обвиняюще ткнул в оппонента пальцем. – Он украл!

Второй крестьянин, похожий на господина Флена как две капли воды – такой же низкорослый и шкафообразный, – с самым оскорбленным видом запротестовал:

– Враки все! Это моя Бусинка! Твоя, Гильдас, от тебя удрала, а ты теперь на мою заришься, тагр тебя раздери!

И негодующе сплюнул себе под ноги. За что получил от супруги предупреждающий тычок в бок.

– Это ты, Пергат, брешешь, как дышишь!

Скальде лениво взмахнул рукой, будто отгонял от себя назойливых жирных мух, и оба спорщика разом смолкли.

Старейшина, неодобрительно покосившись на предполагаемых хозяев животного, снова взял слово:

– Пергат Венэк, напротив, утверждает, что вот эту файларсскую ослицу на самом деле зовут Бусинка и что она принадлежит и всегда принадлежала ему.

– Ну это мы уже поняли и без ваших ремарок, эррол Корсен, – прервал его наследник, не меняя своей излюбленной небрежно-расслабленной позы. Будто у себя в спальне возле камина с бокальчиком вина отдыхал, а не присутствовал на официальном заседании. Скальде обратился ко мне, прежде удостоив своим вельможным взглядом: – Что скажете, эсселин Сольвер?

Появилось ощущение, что я вдруг стала прозрачной. Тальден вроде бы на меня смотрел и в то же время как будто сквозь.

– Мне что, предстоит решать судьбу осла? – уточнила тихонько.

Как-то это не очень… по-императорски.

– Боитесь не справиться, эсселин Сольвер? – не отказал себе в удовольствии поиграть на струнах моих нервов его издевательство, а потом еще зачем-то меня поправил и принялся просвещать: – Ослицы. Очень редкой породы. Ее мясо считается дорогостоящим деликатесом, а молоко известно своими целебными свойствами. Если не ошибаюсь, именно из него изготавливают все эти баснословно дорогие крема и бальзамы. Или чем вы там, дамы, в своих купальнях натираетесь.

– Мне о том неведомо, ваше великолепие. У меня в купальне заправляет служанка. А ваша осведомленность удивляет. Небось сами лично кое-кого регулярно натираете.

Теперь уже хмурился тальден.

– О чем это вы?