Стараюсь скрыть улыбку. Патриотизм моего патрона допускает его карьеру в презираемой аристократами Службе безопасности, но только без потери чина. Если нет, останется у Канариса?

– Успехов вам, герр майор. Я же пока не имею ни гражданства, ни звания. За полгода ни шагу без присмотра!

– Вы не преувеличиваете? За вами ходит целая армия топтунов?

– Каждый раз, когда курсант получает увольнительную, другие отрабатывают на нём практику наружного наблюдения. И уж если выявили бы порочащие связи…

– Понятно. Имейте терпение, Тео. Абвер обучит вас азам профессии. Служба безопасности ещё не имеет своих институтов, но я обещаю: будете в первом наборе.

– Спасибо, герр граф.

– И последнее. О предосудительных связях. Вам не возбраняется заиметь подружку. Иначе жизнь в затворничестве в мужской компании вызывает подозрения.

– Я не против, герр майор. Только возможности не позволяют даже сводить девушку в кино.

– Тео, у вас начинается новая жизнь. Я снабжу легальными документами, назначу небольшое пособие. Со временем сможете снять комнату или квартирку.

Покинуть казарму? Предел мечтаний! Но что за это придётся заплатить?

– Вы слишком добры. Я не вправе переоценивать оказанную в России услугу.

– Вы её оказали, молодой человек, и себе тоже. Заточение в казарме всё же лучше, чем в Бутырке или в Лефортове. Не скрою, на определённом этапе мне понадобятся способные и преданные помощники. Обер-лейтенант Берке заверяет, что у вас неплохие успехи, лишь строевая подготовка хромает. И в преданности не сомневаюсь – вы сожгли за собой мосты.

Мы расстаёмся, он – состоявшийся, важный. И я – нуль с вопросительным знаком. К нулю прибавилась пачка продовольственных карточек и тощая стопка рейхсмарок, подтверждение, что намерения майора серьёзны.

Здесь, в Берлине, нас каждый день просвещают, как расцветает страна под знаменем нацизма. А еды не хватает. По карточкам маргарин, масло, сало, мясо. В «дикой большевистской России» карточное нормирование отменили. Правда, чёрный рынок в рейхе богатый. Говорят, за приличную сумму можно найти что угодно.

Переезд в съёмную квартиру затягивается, а к следующей увольнительной я предлагаю Берке расширенную программу: оторваться от хвоста и телеграфировать с почты. Обер-лейтенант с кайзеровским стажем смотрит на меня через монокль как на редкий вид кишечного паразита. Впрочем, так он глядит на всех нас и всегда. Некоторое время внутри него бурлит борьба между разрешением на… не то чтобы прямо запрещённые, но несколько непривычные действия, с одной стороны, и потугами здравого смысла – с другой. Исход дуэли неожиданный, в пользу второго. Начальник курса вызывает Дюбеля.

– Курсант! Задача усложняется. Зулус предпримет попытку стряхнуть хвост и отправить мне телеграфное послание. Если назовёте адрес почтового отделения, откуда послана телеграмма, следующие выходные гуляете без надзора, Зулус отрабатывает в казарме.

– Так точно, герр обер-лейтенант! – вытягивается Дюбель. – Рад стараться! Разрешите набрать команду.

Естественно, мне не стоит знать, кого позовёт коллега, люто меня невзлюбивший за перелом. Так что, увидев на улице знакомое лицо, не догадаюсь – он в числе топтунов или праздношатающийся, с которого не спускает глаз другой курсант.

Утро субботы начинается с построения. Под огромным портретом фюрера нации маленький фюрер курса раздаёт кнуты и пряники. Выпуск на носу, нам предстоят весьма разные испытания, получить пулю в ногу совсем несложно, как и в другую часть фигуры. Мерзкое выражение на роже Дюбеля подсказывает, что тот готов скомандовать отряду силовое задержание, вплоть до применения оружия, если я сверну к почте.

Переодеваемся. Форма вермахта отправляется на полку, напяливаю безликую гражданку.

За дверями проходной, она же караулка, идёт лёгкий снег. Ефрейтор флегматично проверяет документы. Выходим по двое-трое, чтобы толпа подозрительных громил не высыпала в мирном Вильмерсдорфе кучей: бдительный горожанин непременно позвонит по телефону в полицию, дабы убедиться, не собрались ли красные на незаконный митинг.

Гогенцоллерндамм с утра пустынна. Отстучал по рельсам трамвай, мельком блеснув отражением в тёмных окошках. Я неторопливо двигаю в сторону центра. В полусотне шагов маячит объёмистая фигура Гепарда, названного так будто в насмешку. Сокурсники решили не особо скрываться.

Сзади доносится кашляющий звук мотора. Меня нагоняет двухэтажный автобус. Очень тщательно выбираю скорость прогулки, чтоб оказаться у остановки одновременно с дверью. Впрыгиваю на подножку в самый последний момент… и разочарованно отворачиваюсь: водитель сжалился над топтуном, несущимся вслед со всех ног.

Первый раунд за мной. Одиночке гораздо труднее удержаться на хвосте, остальные выбыли из игры… Нет, не выбыли. Автобус догоняют два сумасшедших велосипедиста. В зимнюю субботу да с утра пораньше – они весьма привлекают к себе внимание. Впрочем, велосипедная запасливость Дюбеля достойна похвалы, если служебный «Опель» ему взять не позволили. Продолжаем игру.

Три остановки позади, за окнами проплывает православный собор, странный кусок чего-то российского в немецкой столице. Массивный Гепард отдышался, а велосипедисты, бедняги, исходят паром, накручивая педали с предельной скоростью. Насколько знаю Вильмерсдорф, в одном из ближайших домов есть проходной подъезд, и таскать велики по ступенькам трудновато. Но это не мои трудности. Побежали!

Теперь меня преследует грохот трёх пар ботинок. По законам тайных операций явное преследование должно оканчиваться задержанием или ликвидацией объекта. Оба варианта мне несимпатичны, поэтому несусь как олень от гончих псов, высматривая подходящее место засады.

Из боковой улочки выбегаю на Курфюрстендамм, едва не сбиваю пожилую фрау у шляпного магазина. Полицейский глядит подозрительно, вот-вот крикнет «хальт!»

Заскакиваю в подворотню, слева мелькают прутья высокого забора. Около калитки вижу замечательное место для засады – аккуратно прислонённые доски, в них непременно найдётся уютная щель. Форы недостаточно, чтобы перевести дух, но вполне, чтоб оценить противника. Впереди несётся Байрон, самый, пожалуй, крепкий в спецшколе абвера. Дюбель в пяти шагах сзади. Гепард отстал.

Конечно, разумнее вжаться в стройматериалы, пока пара курсантов не промелькнёт мимо, потом дёрнуть навстречу Гепарду. Но что-то гадкое, агрессивное, совершенно вредное для задания упрямо берёт верх. Да и времени на раздумья не остаётся… Хр-р-рясь!

Вряд ли можно отразить удар в горло, если объект измотан велосипедным и пешеходным кроссом. Дюбель получает пинок в стопу – излюбленный приём футболистов. Достаю из кармана кастет. Неторопливо надеваю его под аккомпанемент ругательств одного и хрип другого коллеги.

– Знаешь, Дюбель, почему опять в проигравших? Не потому, что попёр против меня. А потому, что не в команде со мной.

Байрон сипит, ухватившись за прутья ограды. Каждый глоток воздуха даётся с боем. Дюбель на секунду примолк, переваривая услышанное.

– С тобой? А какого…

– Такого. Ты стреляешь из любого ствола и водишь машину, как мне никогда не научиться. Байрон в открытом бою меня завалит, даже кастет не поможет. Но я хитрее. Втроём мы – сила. Наш детсад скоро закончится. Слышали про абвер-2, диверсионный отдел? Напишу рапорт к ним. Боевой группой шансов больше. Обмозгуйте, у вас сегодня много свободного времени.

Отталкиваю Дюбеля с пути. В спину несётся проклятие Байрона вперемешку с кашлем.

– С ним в группу? Кусок дерьма… Урою его на первом же задании.

Значит – не пойдём вместе на задание. Вернувшись на Курфюрстендамм, наталкиваюсь на Гепарда и изображаю радостное изумление.

– Ты здесь отдыхаешь в увольнительной? Один?

Тот в замешательстве.

– Не, с парнями…

– Тогда поспеши. Им очень плохо, нужна помощь, а от меня они её не принимают.

Через сотню метров проверяюсь, глядя в зеркальную витрину. Тугоумный Гепард семенит на месте. Никак не решится – продолжить выполнение задания и висеть у меня на хвосте либо соединиться с Дюбелем. Ещё через пять минут я совершенно один. Для страховки проезжаю три остановки на трамвае, до почтового отделения на Баденшештрассе.