Меня не видели. Я пошел узкими, кривыми переулками. Окна сюда не выходили. Из-под домов дерзко торчал во все стороны жестокий чертополох. Тревожный, частый набат плыл над городом, взывал к пустому небу. Слева за домами поднялось пламя. Пополз жирный, коричневый дым.

Из-за угла, воздев руки, запрокинув лицо и хохоча, шла женщина в черном монашеском одеянии.

– Элга! – закричал я.

Женщина опустила руки.

– Кто? – повела безумными зрачками. Узнала. – Павел! – и захохотала опять.

Я схватил ее за плечи:

– Элга, опомнись!

Она поцеловала меня, клацнув зубами о зубы. Сказала спокойно:

– Вот ты где. Я тебя искала.

От нее пахло вином.

– Элга, где Кузнецов? – Она не понимала. – Кузнецов, практикант из Советского Союза? – Я решил наплевать на конспирацию.

Элга пожала плечами:

– Здесь где-то. А я вот захотела тебя увидеть и увидела.

– Элга, мне нужен Кузнецов, – внятно сказал я, сжимая ее запястье.

Она скривилась.

– Элга, где он?

– Пусти, – попросила Элга.

Я отпустил ее.

– А ты совсем не тот, за кого себя выдаешь, – погрозила мне пальцем. – Мне еще Бенедикт сказал: таинственный инспектор. Кузнецов тебе нужен. В телецентре Кузнецов, где ж ему быть. Они сейчас всей бандой впрыскивают нам молодежный отдых.

– Идем, – приказал я.

Элга повисла у меня на руке. Мы пересекли улицу. Она тыкала пальцем:

– Туда. – И лепетала: – А ты мне нравишься. Хоть Бенедикт и сказал, что ты… чур, молчу… ты мне все равно нравишься.

Мы остановились перед одноэтажным домом, окна которого закрывали железные ставни.

– Здесь, – сказала Элга. – Только туда нельзя. Пока идет трансляция, туда никому нельзя. Даже Бенедикту нельзя.

Дверь была заперта. Я постучал. Мне никто не ответил.

– Пойдем выпьем, – сказала Элга. – Не будь таким скучным.

Я рванул дверь. Замок отлетел. Внутри было темно. Мерцали экраны настройки – палуба корабля, горящий город, горящий форт. Я нащупал выключатель. Вспыхнул бледный свет. Комната была небольшая. Все четыре ее стены представляли собой пульты со множеством кнопок и тумблеров. Не в лад мигали десятки зеленых глазков. На полу, прорвав сплетение проводов, опрокинув табуретку, лицом вверх лежал Гера Кузнецов. Стеклянные глаза смотрели в потолок.

Элга заглянула через плечо.

– Пьян вдребезги, – сказала она и захихикала.

Кузнецов был убит примерно за час до моего прихода. В клинике скорой помощи ему заменили сердце, провели регенерацию сосудов и нервов, аэрировали мозг. Все было бесполезно. Он пролежал слишком долго.

Подробности я выяснил по «блохе». Стреляли болевой иглой, вызывающей паралич сердечной мышцы.

Я знал эти болеизлучатели – легкие, компактные пистолетики, стреляющие волновыми разрядами. Они применялись в медицине для интактных операций – блокировали нерв в точке укола. Превосходное оружие, совершенно бесшумное (можно стрелять в толпе), не оставляющее следов.

Август запретил мне вмешиваться в это дело. Было ясно, что Кузнецов раскрылся и убит кем-то из фантомов, поэтому мне следовало быть предельно осмотрительным. Расследования решили не проводить. По официальной версии, смерть наступила от сердечной недостаточности. Несчастный случай. Мне предписывалось продолжать работу.

Я доложил о последней связи.

– Великие Моголы? – переспросил Август. – А ты не ошибся?

– Он повторил два раза очень отчетливо.

– Ладно. Разберемся. – Август помолчал. – Прошу тебя, Павел, будь осторожней – без самодеятельности.

На похоронах я появиться не мог. Я понимал, что конспирация необходима, но было очень горько. С Герой мы дружили давно – вместе кончали Школу, четыре года наши кровати стояли в одной комнате, каждый день в шесть утра он стаскивал с меня одеяло и гаркал в ухо: «Вставай, защитник планеты». Я тогда очень гордился своей профессией и считал, что именно мы, сотрудники МККР, обеспечим Земле спокойствие и безопасность.

К тому же у меня было свидание с Анной. Я пытался убедить себя, что это нужно для дела. Получалось не очень убедительно: для дела была необходима встреча не с ней, а с Элгой, чтобы выяснить, почему директор не поверил в мою легенду.

В конце концов я махнул рукой и направился в городскую библиотеку. Там мне выдали толстенный том по средневековой истории.

Оказалось, что Великие Моголы – это династия царей Индии, которые правили с шестнадцатого до середины девятнадцатого века. Так их назвали европейские путешественники в семнадцатом веке.

Наибольшего расцвета Великие Моголы достигли при Шах-Джакане. Государственное их устройство представляло собой централизованную феодальную монархию. В семнадцатом веке оно включало в себя почти всю Индию и Кабул. Однако уже в то время, несмотря на внешнее могущество, в стране стал назревать внутренний кризис, приведший в итоге к усобице и распаду государства. Власть Великих Моголов ослабла. К середине восемнадцатого века эта династия владела фактически только Дели и прилегающими районами, а к концу восемнадцатого века Великие Моголы стали простыми марионетками в борьбе князей Северной Индии. Этим воспользовались англичане и в 1803 году захватили Дели. Формально Великие Моголы продолжали считаться правителями Индии до 1858 года, когда английские колониальные власти упразднили династию. Далее перечислялись представители Великих Моголов.

Вот что я выудил из книг. Какое отношение все это имело к фантомам? На всякий случай я выписал основные факты и запомнил их.

Потом я поехал к Анне.

На перекрестке, где мы договорились встретиться, куря красную сигарету, лихо топталась девица – из тех, что ищут партнера на один вечер. Каблуки ее звякали при каждом шаге, из сережек неслась популярная мелодия. Анны не было. Я посмотрел на часы.

– Павел, – позвала девица.

– Да… – глубокомысленно протянул я, окидывая ее взглядом.

Анну было не узнать. Волосы она зачесала вверх, столбом, – ультрамодная прическа «Нефертити», косметика светилась: на глазах – синим, на губах – зеленым, вместо обычного платья она надела переливавшуюся радугой футболку и джинсы, на которых вспыхивали живые картинки.

– Вам не нравится? – Анна медленно покраснела, бросила сигарету.

– Очень эффектно. – Я взял ее под руку. – Куда мы пойдем?

Анна закусила губу:

– Вы не подумайте, это я в первый раз так. Потому что надо быть как все. А то меня пригласит кто-нибудь – посмотрит и больше не показывается.

– Вам не требуется быть как все, – искренне сказал я.

– Правда?

– Правда.

Она обрадовалась:

– Я сбегаю, переоденусь. Я тут недалеко живу. А то словно это и не я…

– Не надо, – остановил ее я. – В следующий раз.

– А будет следующий раз?

– Вы хотите этого?

– Да. А вы?

Я кивнул.

Последние фразы мы произнесли шепотом, остановившись. Рядом никого не было. Только какой-то мужчина в блестящем, будто металлическом костюме читал новости на стене, время от времени нажимая кнопку, чтобы сменить кассету.

Я сказал нарочито весело:

– Так куда же мы направимся? В концертном зале сегодня гала-представление. Билетов не достать, все равно что к вам на Спектакль, но, используя свое положение инспектора…

Грохот барабана заставил нас оглянуться. В улицу втягивалась длинная колонна. Шли ровными рядами – по десять человек. Плечом к плечу. Все в черных галифе, в зеленых рубашках с закатанными рукавами. Единым махом вбивались в мостовую сотни увесистых сапог: трум!.. трум!..

По бокам колонны не в ногу шагали равнодушные полицейские.

– «Саламандры», – без выражения сказала Анна. – Фашисты.

– Фашистская партия у нас запрещена, – возразил я.

– Разве дело в названии? – Она процитировала. – «Призовем молодых, призовем жестоких, призовем тех, чья вера – нация, чей долг – нация, чья совесть – нация». Как там у вас в Столице с верностью нации?

– У нас потише. Все-таки Столица.