Затем капитан пригласил следовать за ним. Прошагали метров триста, и он сказал:

– Вот.

Перед ними лежала груда искореженного, перекрученного, дымного металла. Ослепительно сверкало битое стекло. Чувствовался запах горелой пластмассы, вывороченные плитки с желтыми переплетающимися схемами обуглились.

Все это было сплющено, словно по механизму со страшной силой ударили тяжелым молотом.

Трава вокруг сгорела. Земля была в саже, местами спеклась в твердый полупрозрачный шлак.

– Взорвалось еще в воздухе, – сказал капитан. – Разброс обломков четыре километра. Но основная часть здесь. Крупные детали вчера убрали.

Генерал сдвинул брови.

– Нет-нет, никакой органики там не было. Техники все тщательно просмотрели.

– Ну и что это значит? – сердито спросил Астафьев. – Для чего нас сюда привезли?

Генерал сказал:

– Позавчера нашей… э… э… системой… был сбит неизвестный аппарат. Предполагалось, что это иностранный разведчик – аэросъемка, телетрансляция и так далее. На месте падения было обнаружено вот это.

Он кивнул капитану.

– Прошу. – Капитан подвел их к низкому походному столику. На столике, на круглом металлическом подносе, лежал разбитый, обгоревший череп.

– Это пилот, – объяснил генерал. – Вернее, все, что от него осталось.

Череп был расколот. Прилично сохранилась лишь лицевая часть и отдельно – вогнутая крышка, вероятно из затылка.

Астафьев брезгливо взял его в руки.

– Вот здесь, здесь, – возбужденно сказал Воронец, тыча пальцем. Но Астафьев уже видел сам. Над пустыми глазницами шли ясно выраженные костные валики, а на крышке черепа виднелись гребни. Но главное, выше глазниц, круглых, странно больших, находилась третья – в лобной кости, значительно меньших размеров, с неровными, будто обгрызенными краями.

Астафьев быстро перевернул череп. Следы борозд на внутренней части были хорошо заметны. Он никак не ожидал. Министр не сказал ничего определенного. Просто – чрезвычайная экспертиза. И генерал за завтраком уклонялся от ответа, лишь намекал на что-то необычайное.

– Мозг, мозг! – воскликнул Астафьев.

Генерал сказал:

– Внутри все выгорело, вывалилось и, видимо, тоже сгорело. Что-то там собрали, сейчас в формалине.

Астафьев осторожно, кончиками пальцев провел по третьей глазнице. Края были упругими. Воронец значительно посмотрел на него.

– Собственно, потому мы вас и пригласили, – сказал генерал. – Странный какой-то пилот. И эта дыра – пробило во время взрыва?

– Это не дыра, – медленно сказал Астафьев.

Воронец тут же нагнулся, пощупал края.

– Это третий глаз – лобный.

Генерал озадаченно посмотрел на него. Полковник подошел ближе.

– Та же самая форма, – пояснил Астафьев. – Края кости гладкие, ровные. Сохранились кожные наросты, они, видимо, прикрывали яблоко.

– И кто же это, по-вашему? – шепотом спросил полковник.

– Вообще-то есть животные с тремя глазами, – сказал Астафьев.

– Гаттерия, – добавил Воронец.

– Да, гаттерия…

– Гат… как? – спросил генерал.

– Гаттерия. Класс пресмыкающихся, отряд клювоголовых. Всего один вид – гаттерия. Это, пожалуй, единственный сохранившийся до нашего времени родственник динозавров.

– И у нее три глаза? – спросил генерал.

– И она… динозавр? – одновременно с ним спросил полковник.

– Конечно, это не динозавр, – сказал Астафьев. – Она всего около метра длиной. Похожа на крупную ящерицу. Но у нее действительно три глаза, третий на темени, прикрыт кожной пленкой.

– И видит?

– Нет, только светоразличение. Предметов не воспринимает. Ощущает лишь интенсивность и, возможно, направленность света. Видите ли, у рептилий температура тела не постоянная. Она колеблется в зависимости от температуры воздуха. И вот с помощью такого третьего глаза гаттерия может ориентироваться по отношению к солнечным лучам, то есть в какой-то мере регулировать температуру своего тела.

Он чувствовал, что говорит излишне подробно, но надо было привыкнуть к тому, что лежало перед ним на низком походном столике.

– Значит, гаттерия, – задумчиво сказал генерал.

Астафьев указал на череп:

– Нет, к этому гаттерия не имеет никакого отношения.

Генерал поднял бровь:

– Череп принадлежит млекопитающему. Это несомненно.

– Позвольте, – сказал генерал, – но третий глаз…

– Повторяю: млекопитающему, – громче сказал Астафьев. – Череп принадлежит двуногому прямостоящему и прямоходящему примату.

– Но это… человек, – подал голос полковник.

– Я сказал: примату!

Воронец быстро и очень вежливо пояснил:

– Профессор имеет в виду отряд приматов. В этот отряд входит не только человек, но и обезьяны.

– Ах, обезьяны, – сказал генерал. Достал платок и вытер лицо. – Обезьяны – тогда все понятно. Дрессировка там и так далее…

– Да не бывает обезьян с тремя глазами! – крикнул Астафьев.

Полковник вздрогнул и вытянулся, как при команде. У генерала рука с платком застыла на полпути к карману. Капитан, стоя чуть позади, слушал серьезно.

– Александр Георгиевич, – осторожно сказал Воронец. – Позвольте мне объяснить товарищам…

Астафьев сдержался. Ему всегда было трудно говорить, когда не понимали, казалось бы, очевидных вещей.

Воронец с достоинством откашлялся.

– Профессор имел в виду то, что по ряду неоспоримых признаков: размер и форма черепной коробки, расположение глазниц, носовых костей и других, я не буду вдаваться в специальные детали, – по этим признакам череп, несомненно, принадлежит животному из отряда приматов, а возможно, и человеку.

Он обернулся к Астафьеву. Тот кивнул.

– Человек с тремя глазами, – сердито сказал генерал.

– Но наличие третьего глаза, – терпеливо сказал Воронец, – не позволяет отнести его именно к этой группе.

– Вот теперь ничего не понимаю, – сказал генерал и спросил полковника: – А вы?

– Тут нечего понимать, – резко сказал Астафьев. Воронец предостерегающе поднял руку. – Оставьте, Анатолий! – продолжил спокойнее. – Мой помощник выразился осторожно. Я могу сказать прямо. Этот череп принадлежит гуманоиду, но не человеку.

– Как? – спросил полковник.

– Это – не земной человек, – внятно сказал Астафьев.

– Вот оно что, – протянул генерал. Он, казалось, был удовлетворен.

– Конечно, для такого заключения нужна более представительная комиссия. Но я уверен, она придет к тем же выводам.

– Вы уверены твердо? – спросил генерал.

– Абсолютно, – несколько вызывающе сказал Астафьев.

– Профессор немного заостряет, – тактично вмешался Воронец. – Действительно, некоторые признаки указывают… но…

– Абсолютно, – повторил Астафьев.

Воронец умолк, выразив лицом сожаление.

Генерал повернулся к капитану, который пока не произнес ни слова:

– Я полагаю, что сейчас самое время пообедать. Где-нибудь в тени.

– Все готово, товарищ генерал.

– Как обедать? – изумился Астафьев.

Генерал пожал плечами:

– Вы осмотрели череп, мы выслушали заключение.

– Похоже, вы и сами все знали, – остывая, сказал Астафьев.

– В какой-то мере… – Генерал прищурился. – Но требовалось подкрепить мнением специалистов.

Астафьев вдруг почувствовал, какая стоит жара.

– Возражений против обеда нет? – спросил генерал.

Обедали под тентом, в душной тени, ели ледяной свекольник, заливное мясо, пили молоко. У Астафьева аппетита не было. Он не понимал ни этого обеда, ни вялой безразличной тишины. Как будто ничего не случилось. Как будто только что не произошло событие, о котором должны кричать все газеты мира. Он полагал, что после его заключения посыплются вопросы, поднимется тревога, полетят телеграммы, – и вдруг обед: свекольник, мясо, молоко. Словно каждый день на Землю прилетают жители других миров. Наконец он не выдержал и отложил вилку:

– Не понимаю вас.

– Вы это о чем? – миролюбиво спросил генерал.

Астафьев кивнул туда, где в полукилометре виднелась цепь солдат.