Как и предупредила Ашия, юноша оставался начеку. На нем были непроницаемые доспехи из меченого стекла, которые ярко светились в свете Эверама. Инэвера различила в них и вооружении начинку из демоновых костей – ее хватало, чтобы придать владельцу нечеловеческие силу и скорость.

Инэвера сняла с пояса жезл. Он, изготовленный из плечевой кости князя демонов и заключенный в электрум, мог снести крышу с дворца. Не отклеиваясь от потолка и быстро начертив в воздухе серию меток, она Втянула и оформила заклинание, после чего направила его в ничего не подозревавшего воина.

При отсутствии выбора Ахман простил бы ей убийство сына, но Иравен был последней надеждой вернуть племя Маджах. Заклинание Инэверы погрузит его в глубокий сон без сновидений.

Однако стоило ей применить магию, как метки на доспехах Иравена ярко вспыхнули. Вместо того чтобы отключиться, он встал еще тверже и выставил копье.

– Выходи, прислужник Най! – его взгляд заметался по стенам.

Инэвера не дала ему времени ни обнаружить их с сестрами, ни поднять тревогу: низринувшись сверху, она выросла перед пасынком.

– По-твоему, Дамаджах служит Най?

Глаза Иравена округлились.

– Что ты делаешь в крыле шар’дама ка, не объявив о себе?

– Неужели мать нуждается в разрешении посетить сына? – спросила Инэвера.

Иравен не опустил оружия.

– Посетители не крадутся по потолку и не опутывают чарами стражу. Если у тебя есть дело, так изложи его.

– Ты знаешь мое дело. Маджахи держат в заложницах твою мать, мою сестру-жену Белину, и все-таки ты стоишь здесь, карауля мою.

Иравен остался невозмутим:

– Твои слова, Дамаджах, имели бы больше веса, не держи ты сама в заложницах Тикку.

– Защищать святую мать – мой долг, – ответила Инэвера. – Нельзя, чтобы она угодила в гущу политических интриг, цель которых – выжить меня саму.

Иравена это не убедило.

– Асом, без сомнения, стремится защитить твою мать от того же.

– Все мы желаем блага нашим матерям, – кивнула Инэвера. – Ступай же к своей, пока ее не вывезли из Дара Эверама.

Аура Иравена заиграла красками. Явился образ Белины, которая, как всякая мать, была связана с сыном бессчетными эмоциональными тяжами.

– Скорее я больше никогда ее не увижу, чем позволю тебе войти, – горестно произнес Иравен. – Мне не освободить ее в одиночку, а Асом не рискнет развязать войну.

– Демонова ссань! – сказала Инэвера. – Вот что Асом тебе внушил.

– Где же тогда поддержка Дамаджах? Почему ты здесь, а не спасаешь свою сестру-жену из дворца Альэверана?

В его ауре зажглась искра. Та, из которой могло разгореться пламя.

– Потому что это твое дело, Иравен асу Ахман ам’Джардир ам’Маджах, – ответила Инэвера. – Разве твой отец отступал перед трудностями, которые не мог разрешить копьем? Дамаджи лишил тебя права первенца, но это не значит, что ты не можешь его отвоевать.

Иравен помедлил. Пламя в нем разгоралось, но осторожно.

– Как?

– Иди к Альэверану. Присягни ему, и он возьмет тебя с собой, когда маджахи покинут Дар Эверама. Добейся славы, и воины будут произносить твое имя благоговейным шепотом. Постепенно они потянутся за тобой.

Над Иравеном соткался новый образ: идеализированная версия себя самого, стоящего гордо, и эта гордость распалялась вкупе с огнем в его сердце.

Но затем он встряхнул головой, отгоняя видение:

– Брат сказал, что слово – твое оружие, Дамаджах.

– Я говорю только правду, – возразила Инэвера. – Я лично вытянула тебя, когда ты возник меж материнских бедер, и предсказала твое будущее раньше, чем перерезали пуповину. Слава еще тебя ждет, если ты в достаточной мере мужчина, чтобы ее завоевать.

– Возможно, – сказал Иравен. – Но я не завоюю славы, если сегодня пренебрегу долгом. Не сомневаюсь, что поблизости затаились твои шарум’тинг, готовые убить меня, если я откажусь, но никакие слова и угрозы не заставят меня покинуть пост.

Сказав это, он ударил оконечностью копья в меченую плитку, которая, как знала Инэвера, оживляла сеть других, покрывавших дверной косяк, и поднимала тревогу.

Она воздела хора-жезл, Вытягивая из меток энергию и не давая им активироваться. Глаза Иравена вновь округлились.

– Ача! – крикнул он. – Нарушители!

Звук должен был разнестись по лестнице, но несколько меток, стремительно начерченных в воздухе, пресекли его с той же легкостью, с какой заглушили и тревожный набат.

Инэвера подступила к нему:

– Чтобы пройти, Иравен, мне не нужны сестры Эверама по копью. В Эведжахе написано: кто ударит дама’тинг или как-нибудь ей помешает, умрет. На что же осудит тебя Эверам, если ты ударишь саму Дамаджах?

Магия, кипевшая в ней, обострила чувства, и Инэвера учуяла пот еще до того, как он выступил на лбу юноши. Ей стало жаль его, разрывавшегося между долгом тем и другим, – еще одна невинная жертва, угодившая в жернова.

Но за дверями находились ее близкие, положение которых становилось опаснее с каждой секундой проволочки.

Инэвера прикрыла глаза:

– Да простит меня Эверам.

Тогда он нанес удар.

Инэвера встретила его во всеоружии и отбила копье согнутой кистью. Она перехватила древко и дернула, одновременно ударив в ответ.

Негнущиеся пластины из меченого стекла в его доспехах были слишком тугоподвижны, чтобы прикрыть болевые точки в основании шеи. Подвижные доспехи могли отвести острие копья, но не блокировать костяшку пальца. Инэвера ударила молниеносно, нарастив силу и быстроту магией хора.

Но Иравен, похоже, знал, куда она метила. Он повернул голову, подставив под удар челюсть. Приняв его и воспользовавшись инерцией, он перекувырнулся; копье описало полукруг, подсекая ей ноги.

Инэвера удивилась, однако не растерялась. Прогнувшись назад, она уперлась ладонями в пол и вторично пнула его в челюсть. Копье пронеслось под ней, и она вновь встала на ноги.

Иравен пошатнулся, но тоже сохранил контроль. Вращая копьем за спиной, он снова ринулся в наступление. Он ярко светился от магии, был скор и силен. Копье в его руках уподобилось перышку. Ашия с сестрами по копью пали на пол, но Инэвера шикнула на них и без оглядки остановила, вскинув ладонь.

Инэвера никогда не выказывала особого уважения к боевому искусству шарумов, но Иравена обучали ее муж и дамаджи Альэверак – два величайших в Красии мастера шарусака. Он действовал оружием и двигался в безупречной слаженности, предоставляя ей слишком мало свободной энергии, которую можно было бы обратить против него самого, когда он отражал опасные ответные удары Инэверы, а остальным предоставлял соскальзывать с доспехов. И все это время он понуждал ее копьем к пинкам и ножным захватам, которые запросто могли его искалечить.

Но как ни был он быстр, Инэвера оказалась проворнее. От одних выпадов и пинков она уклонялась, другие отбивала с минимальным усилием. Поднырнув под копье, когда оно описывало круг, Инэвера изловчилась и с разворота пнула стража в спину. Иравен качнулся вперед и полетел ничком, подцепленный за лодыжку ее опорной ногой.

На том бы дело и кончилось, но он опять ее удивил, превратив падение в сальто и перенаправив энергию в новое нападение. Инэвера поймала древко его копья, и он, нанеся пяткой толчковый удар в грудь, впечатал ее в косяк.

Тогда Инэвера поняла, что напрасно его щадила, отвечая не магией, а приемами шарусака. От соприкосновения с ее хора косячные плитки зажглись тысячами меток, наполнив площадку светом и объявив тревогу по всему дворцу.

При новом выпаде Иравена Инэвера зарычала, наступила на острие копья, взбежала по древку, ногой обхватила юношу за шею и повергла на пол.

Воин не сдался и продолжил сопротивляться, но Инэвера, принимая сравнительно безобидные удары, начала поражать точки схождения, чтобы прервать энергетические потоки в руках и ногах. Одновременно она перекрыла доступ крови к мозгу.

– Уходи из Дара Эверама с маджахами, – приказала она, когда аура начала темнеть. – Иначе я насажу твою голову на городские ворота.