Ашия впервые расставалась с сыном после Ночи Хора, когда они прошли краем пропасти.
– Конечно-конечно. – Кадживах не сводила с младенца глаз.
– Благодарю тебя, Тикка.
В ответ Кадживах подняла взгляд:
– Не называй меня так. Никогда.
Ашия сглотнула комок. Когда-то она была любимой внучкой. Кадживах сама настояла, чтобы Ашию и ее сестер по копью отправили во дворец дама’тинг – первый шаг на пути превращения в шарум’тинг. Теперь они ничего для нее не значили.
Она потупилась и поклонилась:
– Как пожелаешь, святая мать.
Она резко развернулась и быстро пошла прочь от Каджи, пока не потеряла решимость и не метнулась обратно.
Пробраться в крыло Асома было трудно и ночью. Новый шар’дама ка отыскал и запечатал потайные ходы, которыми шарум’тинг незримо скользили по дворцу. Коридоры патрулировали стражи и вооруженные дама с помеченными глазами, что позволяло им видеть в свете Эверама. Гобелены, ковры и плитку пометили от алагай, но Ашия замечала и другие метки, сильно похожие на те, которыми пользовались дама’тинг. Символы, включавшие сигнал тревоги, когда их пересекал человек, и отрезавшие эту часть дворца от любопытных глаз. От хора-камней, которые Дамаджах надеялась использовать для подслушивания, толку будет немного – их магия заблокируется.
Но Ашия, Мича и Джарвах носили одежды кай’шарум’тинг с метками невидимости, вышитыми электрумной нитью. Для зрения, как обычного, так и обогащенного светом Эверама, они сливались с окружающей обстановкой легко, словно песчаный демон – с барханами. Их можно было заметить, только когда они двигались быстро.
Украшения тоже пропитались магией: браслеты и кольца на руках и ногах позволяли прилипать к стенам и потолкам, наподобие пауков. Их троица все глубже проникала в убежище мужа Ашии.
«Проверь нижние уровни, – приказала она Джарвах, когда барьеры остались позади. – У Асома должен быть свой подземный дворец. Найди его и проберись внутрь, если сумеешь».
«Да, шарум’тинг ка».
Джарвах исчезла, и Ашия с Мичей стали подниматься на жилые этажи. Во дворце было семь уровней по числу Небесных столпов, но наружная лестница достигала только шестого, где вход охранял бдительный кай’шарум, который четко высвечивался в свете Эверама.
Шестой этаж, отведенный для королевской семьи, был хорошо знаком Ашии. Покои здесь имелись и у нее, и у Кадживах. Формально они принадлежали Асому, но муж только раз повидал тамошние подушки.
Дамаджах полагала, что на шестом этаже поселили и ее благословенную мать.
На самый верхний, личный этаж Асома попасть было можно только по внутренней лестнице, и он, несомненно, тоже надежно охранялся.
Когда стражника стало отчетливо видно, молодые женщины прилипли к потолку, где и задержались. Несмотря на то что лицо его было скрыто за белым покрывалом, Ашия узнала своего кузена Иравена, первого сына Избавителя от племени Маджах. Лишенный чина дамаджи Альэвераном, он был разжалован в охранники старшего брата.
Мича отняла одну руку от потолка и знаком изобразила сонное зелье, которое они прихватили с собой. Если смочить им тряпицу и плотно прижать ее к носу и ко рту, то оно лишит сознания даже крупного мужчину, а после пробуждения останутся только смутные воспоминания о последних мгновениях. Мизинец Мичи согнулся, что означало вопрос.
Ашия помотала головой. «Слишком медленно, – ответили пальцы. – Точный удар».
Точный удар, прием школы их мастера шарусака Энкидо, наносился в естественные точки схождения силовых линий – места, где встречаются мышцы, сосуды и нервы. Мишени были малы и постоянно пребывали в движении, каждая – такая же неповторимая, как и ее носитель, но быстрый и точный удар мог временно обездвижить или начисто вырубить противника.
Обе медленно заняли позиции и замерли под потолком аккурат над кузеном. Мича должна была его придержать, Ашия – ударить. Но прежде чем Ашия подала сигнал отцепиться, по ступеням взошли два дама с уставленными едой подносами. Язык тела Иравена показал Ашии, что он узнал их и беспрепятственно пропустит.
Миче не понадобился приказ: как только дверь отворилась, она мгновенно последовала за прошмыгнувшей внутрь Ашией. Они приземлились одинаковыми клубками в разных концах комнаты, а меченые браслеты поглотили звук. Одежды на миг мелькнули, но снова стали невидимыми к моменту, когда юноши направились обратно.
Пол был помечен; шагать полагалось причудливыми зигзагами, иначе прозвучит тревога. Ашия запомнила маршрут юношей, но они с Мичей двинулись вдоль стен, безупречно сливаясь с краской. Достигли внутренней лестницы, которую охраняли два духовных лица с мечеными посохами, здесь най’дама разделились: один пошел дальше по коридору, другой поднимался на седьмой этаж.
«Иди за ним», – показала Ашия на первого. Ее задачей было найти родителей Дамаджах, но она, оказавшись так близко, не могла не взглянуть на вероломного мужа. Она последовала вверх по лестнице за вторым юношей, перемещаясь по потолку быстрее, чем он взбирался по ступеням. Она превратилась в его тень, най’дама миновал стражей и двери, и вот он достиг прихожей, где поставил поднос на стол, постучал в дверь дальнюю и поспешил прочь, притворив за собой ту, что вела в коридор.
Ашия приготовилась прыгнуть, но, когда появился Асом, ее дыхание пресеклось, и она чуть не упустила возможность. За весь их брак видела ли она хоть раз, чтобы Асом открыл самолично? Для этого существовали женщины и слуги.
Затем Асом совершил нечто немыслимое. Шар’дама ка, верховный вождь всей Красии, нагнулся и собственноручно взял поднос. Пока он стоял, отвернувшись, Ашия проскользнула внутрь, мысли ее роились. Может быть, Асом стал затворником после гибели Асукаджи? Затравленной оболочкой человека? Отчасти она надеялась, что так и было. Отголосок суда, который ждет его на Небесах.
– Обед, мое солнце, – позвал Асом, и Ашия моргнула.
Жена и любовник убиты, а он уже подыскал замену? Гнев угрожал лишить ее центра, но она подавила его и устремилась по потолку за мужем в опочивальню. Кого она там застанет? Дама Джамере? Кашива? Какого-то сводного брата Асома?
Последним, кого Ашия ожидала увидеть, был ее брат Асукаджи, которому она сломала шею.
– Я не голоден, – хриплым шепотом произнес Асукаджи. – Унеси это.
Асом поставил поднос у ложа. Асукаджи лежал, распростершись; тело было неподвижно, телесная аура – тускла. Не мертвый, но и не совсем живой.
На уровне шеи картина менялась. Аура вокруг головы была клочковата и горяча, взор сфокусирован, а на лице – буря чувств.
«Он парализован», – с ужасом поняла Ашия. Для воина подобная участь – хуже смерти. Такого она брату не желала даже после того, как он попытался ее задушить. В детстве они были близки, и любовь угасла не полностью.
– Счастье мое, тебе нужно есть, – сказал Асом. – Ты не чувствуешь голода, но он никуда не делся. Без пищи ты умрешь.
– А хоть бы и так, – ответил Асукаджи. – Лучше поесть, полежать, а через час обосрать постель? Я мог умереть с честью, но ты заставляешь меня влачить жалкое существование, быть узником в никчемной оболочке.
Асом уселся на край постели и заключил в ладони вялую кисть Асукаджи:
– Без тебя мне не справиться. Половина моих планов и ухищрений – твоя работа.
– Ты думал иначе, когда сношался с этой хисах! – От собственного рыка голова Асукаджи безвольно катнулась.
Асом поспешно выровнял ее и поцеловал в лоб:
– Она твоя сестра, и ты сам настоял, чтобы она стала моей дживах ка.
У Ашии дернулась щека. Безмолвная, как скала, она задышала глубже.
– Я твоя дживах ка! – надрывно и хрипло выкрикнул Асукаджи. – А она была утробой, чтобы выносить сына, мне этого не дано!
Асом снял с подноса колпак; от миски с жидкой кашей поднялся пар, – очевидно, ничего другого брат проглотить не мог. Асом подул на ложку, как мать, кормящая малое дитя.
– Кузен, нам было нужно завоевать ее доверие. Чтобы она поверила в мою преданность ей и смирение перед матерью. А если я сделал нам второго сына – тем лучше.
