Пинцер стал попадаться мне на глаза довольно часто - он носил теперь уголь и воду на кухню. Глядя на него, я представляла себе, как тяжела работа на каменоломне. Этот молодой парень выглядел гораздо хуже других пленных, и в первые дни после возвращения всё время был страшно голоден. Когда он зашёл на кухню с ведром угля, то замер как вкопанный при виде буханок хлеба, приготовленных к нарезке, забыл даже ведро на пол поставить. Я просто не могла не дать ему кусок горбушки. Он вдруг страшно смутился, быстро забросил уголь в печь и убежал.

После обеда я отложила ему варёную картофелину, почти деликатес! Но он отвёл глаза и мотнул головой, хотя вообще-то он был совсем не стеснительный парень, этот Пинцер. Он всегда приветливо улыбался, появляясь утром со своим неизменным ведром, и я старалась положить ему в его миску чуть-чуть больше, чем другим.

Прошла неделя, я получила первое жалованье и все деньги потратила на то, чтобы починить провода телефонной линии, тянувшейся к нашему дому, потом предстояло купить сам телефонный аппарат. Но пока надо было обойтись без разговоров с Антоном, когда я звонила вечером из автомата, трубку всегда брала госпожа Тэсс. Оставалось одно - просто решиться пойти к ним домой.

В воскресенье после обеда, небрежно бросив маме: "Схожу за книжкой", я направилась в район особняков, где жил Антон. Госпожа Тэсс не удивилась, увидев меня, она была занята на кухне, выглянула, держа на весу испачканные в тесте руки:

- Антон в саду, там где кусты, ты помнишь?

Кусты смородины, конечно, я помню... Я прошла по знакомой дорожке, за черешневыми деревьями небольшая полянка, открытый солнцу пятачок и скамейка, точнее, деревянный топчан.

Он лежал, но, услышав мои шаги, поднялся и нацепил свои округлые непроницаемые очки.

- Привет! - я остановилась в нескольких шагах. Он не ответил. - Я не смогла придти раньше из-за работы. Теперь я работаю на лесопилке, там кухня для военнопленных... Представляешь, целый день готовлю для пруссов.

Он сидел передо мной, как тогда на вокзале, немного ссутулившись, повернув лицо чуть в сторону. Светскую беседу поддерживать он явно не собирался. Я подошла ближе.

- Можно, я сяду? - он подвинулся, я села слева от него. Теперь его шрамы мне почти не видны, но я всё равно не смотрю на него. Я чувствую, как он напряжён, руки зажаты между колен. Почему-то я думаю о том, что он, наверное, не может постричь себе ногти... Однако, надо продолжить разговор.

- Аттестат у меня без троек, но пока другой работы нет...

Опять тягостная пауза.

- Антон, - шепчу я, - ответь мне, пожалуйста, скажи что-нибудь.

Он поводит плечами:- Что сказать?

- Хотя бы просто назови моё имя. Ты помнишь его?

- Мне не нужны ничьи имена. Даже своё.

По правде говоря, после таких слов остаётся одно - встать и уйти.

Но если бы моя капитуляция означала его победу...

- Знаешь,- бормочу я, - а я ждала тебя, готовилась. Даже печенье испекла, хочешь попробовать?

Внезапно он резким движением руки сбросил коробку на землю и навалился на меня, больно прижав лопатки к доскам. Кажется, я вскрикнула.

- Печенье? - прошипел он, - а может мне тебя попробовать?

Я изо всех сил старалась не разреветься.

- Откуда ты взялась, маленькая идиотка? Что тебе нужно?

-Ничего -,прошептала я, - ничего...

Он столкнул меня на траву:

-Уходи!

Я даже не встала, только немного отодвинулась. Нет уж, я не сдамся. Главное, чтобы в голосе не было слышно слёз.

- Я три года тебя ждала... Три года мечтала, как мы в этом саду...

- Гуляем и нюхаем цветы!?

- Что же плохого в цветах?

- То, что я их не вижу.

- Но нюхать-то можно.

Он не нашёлся, что ответить. Неужели раунд за мной? Нет, я ошиблась.

- Ничего нет, - крикнул он зло, - ни цветов, ни деревьев, ни сада, ни неба! Ничего!

- А что же есть?

- Палка, земля и вот эти доски.

- И я. Я тоже есть, Антон.

- Ты выдумала всю эту любовь, всё ты выдумала.

- Может быть... Может быть, любая влюблённость это самообман, но ведь переиграть ничего нельзя, вот в чём дело...

Слышал ли он меня? Мне казалось, он просто ждал, когда я уйду.

Я стала подбирать разбросанное в траве печенье.

- Я так давно здесь не была, с самого начала войны... Помнишь наши набеги за фруктами? Кстати, черешня уже поспела. Если ты позволишь мне встать ногами на скамейку, я угощу тебя черешней... Той, которой нет.

Я потянула к себе ветку и сорвала несколько ягод.

- Ты ведь больше не будешь толкаться, Антон?

Он молчал. Я старалась понять, что он чувствует, но лицо-маска непроницаемо. Неужели любые слова причинят только боль? Неужели любые?

- Мы всегда после экзаменов приходили сюда... И потом в сентябре... Как же мы объедались! Наверное, мы походили на саранчу. А потом неделю не вылезали из туалета.

Я положила ему в ладонь ягоды на сдвоенном черенке.

Мне показалось, или он действительно улыбнулся.

- И здесь же ты меня поцеловал. Помнишь? Мы играли, и я спряталась в пустом курятнике...

- Это был крольчатник.

- Ты вытащил меня за ноги, и моя юбка задралась почти до подбородка.

- Неправда, это было зимой , и на тебе были шаровары с резинками. Они могли открыть только щиколотку.

- Ах ты хитрюга! Ты всё помнишь, Антон!

- Зря ты это затеяла, - он выпрямился и что-то в его лице изменилось, - я не гожусь в женихи, Эля.

-Я ничего не затевала, я просто пришла тебя повидать.

Он провёл ладонью по скамейке, потом потянулся к земле - его трость лежала под ногами, но он нащупал не её, а перевёрнутую жестянку из-под печенья. Я подала ему то, что он искал - напоминающий очень узкую подзорную трубу цилиндрик.

- Забавная штука... Надо на кнопку нажать?

- Да, сбоку.

С приятным шелестом цилиндрик превратился в белую, сужающуюся к низу трость. Антон встал. Я подняла коробку со злосчастным печеньем.

- Я не буду тебе докучать, раньше следующего воскресенья я всё равно не смогу появиться. Ведь ты не против, если я приду через неделю?

***

Ленни заболела, и я оказалась на кухне одна. С завтраком еле управилась, к счастью, Бинд разрешил Пинцеру остаться на весь день. Кухня импровизированная, воду нужно носить от колонки, так что не присядешь... Только после обеда появилась минутка передохнуть и поесть. И вот мы с Пинцером рядышком, хлебаем суп, совсем как двое однокашников в школьной столовой. Он очень здорово мне помогал весь день, и незнание языка совсем не мешало, вообще он очень услужливый и симпатичный парень... Я почему-то вспомнила, как учителя еще недавно нам рассказывали о фронте, пруссах ужасные вещи, например, что из вражеских окопов выгоняли собак с кусками человеческих тел в пасти, потому что пруссы приучили их питаться трупами наших убитых солдат. Интересно, видел ли Пинцер этих собак, существовали ли они вообще? Он поймал мой взгляд, немного удивлённо улыбнулся. Приходилось ли вот этому мальчику убивать людей? Или Антону? Убивать в упор, глядя в глаза? Каково это?

Я показала жестом, что Пинцер стреляет в меня, и я падаю. Улыбка сползла с его лица.

- Стрелял? - спросила я.

Он покачал головой.

- Как же! Не верю!

Он не отвёл взгляда.

- Как же ты мог не стрелять? Не в женщин, но в солдат ведь стрелял?

- Зольдат?

Он жестом очень выразительно показал: вдали бегут солдаты, он прячется, стреляет, опять прячется. Мой запал спорить исчез.Он так забавно-испуганно выглянул из-за стола, словно из-за бруствера, что я не выдержала, рассмеялась и бросила в него морковку. Пинцер неожиданно шустро увернулся, я нашла морковку покрупнее... Пинцер напялил на голову кастрюльку. Я пустила в ход тяжелые снаряды, которые профан мог посчитать картофелинами. Он ловко прятался за столом, выставив в мою сторону только дуло шумовки-карабина, перебегал, набив карманы воображаемыми боеприпасами, окапывался за табуреткой с помощью всё той же шумовки, которая стала теперь саперной лопаткой. Но наши силы почувствовали себя увереннее, ведь у меня появилась поварёшка-пулемёт, и перешли в наступление... Кухонная война закончилась в углу у плиты, где поверженный и деморализованный враг выбросил белое полотенце... Потом, как и положено пленному, он убирал поле недавнего боя. Несмотря на то, что физиономия Пинцера то и дело расплывалась в улыбке, он, видимо, принял своё поражение всерьёз и решил, что мне положена контрибуция. Через несколько дней, улучив подходящий момент - Ленни с сыном уже вернулись на работу - он протянул мне маленькую коробочку, завернутую в пёстрый журнальный лист. Внутри, в пустом спичечном блоке лежала изумительная вещь - тёмно-золотистая роза, поблескивавшая на подкладке из синего плюша как драгоценность.