Дом, где жила моя учительница и её сын, я хорошо знала с детства. Это было одноэтажное строение из серого песчаника, окружённое садом. Сам дом мог даже показаться мрачноватым, но его украшала восхитительная деталь - витраж в верхней части входных дверей, светящаяся картина, изумрудный колибри среди жёлто-оранжевой листвы.
Я помню, как увидела его однажды маленькой девочкой во время прогулки. Мама тогда объяснила мне: "Здесь живёт учительница, ты подрастёшь, пойдёшь в школу и будешь её во всём слушаться."
Стеклянная картина заворожила меня. У неё было удивительное свойство - став школьницей, я часто её разглядывала - снаружи и изнутри она была разной. При взгляде с улицы вы видели блистающую густую листву экзотических джунглей. А когда смотрели изнутри, из коридора наружу сквозь витраж, тогда казалось, что в джунглях наступила осень, краски поблёкли, птица погрустнела и косится насторожённо.
Экзотическая птичка не пережила бомбёжек, однажды я увидела вместо неё на входных дверях дома прибитый кусок фанеры. А вот сад уцелел. Пострадало только одно дерево, высокий серебристый тополь загорелся от бомбы, и теперь его чёрный скелет пугающе возвышался над калиткой. Казалось, даже запах гари всё ещё чувствовался.
Сад был огромным и стелился у подножия горного склона. Ближе к дому росли фруктовые деревья, а дальше - акации, конский каштан, было даже удивительное ивовое дерево. Осенью урожай обязательно помогали собирать школьники, и каждый уносил с собой столько фруктов, сколько мог. Это были лучшие дни в году, кроме каникул, разумеется... А может, даже лучше каникул. Госпожа Тэсс обязательно готовила что-нибудь вкусное и устраивала на полянке настоящий пикник.
Антон командовал ребятами , словно настоящий капитан бой-скаутов. Иногда он и сам довольно ловко лазил по деревьям, целясь яблоками в корзины, которые подставляли девчонки. Если девочка обдирала колено или руку, он непременно сам отводил её в дом, где на кухне мазал йодом царапину, и она возвращалась, сияя охровыми пятнами, как медалями.
Мне иногда случалось бывать дома у госпожи учительницы и без класса. Моя мама, которая и тогда подрабатывала шитьем, иногда приходила с примеркой или готовым платьем. Если она брала меня с собой, это был праздник.
Сад госпожи Тэсс был для меня заколдованным лесом , зарослями у замка спящей Красавицы. Бывало даже так, что мать уходила, не дождавшись меня, и тогда меня отводил домой Антон . А уж с Антоном было интересно всегда. Он показывал мне необыкновенные, никогда не виданные мною вещи из отцовского кабинета - маски, сделанные, как он меня уверял, дикарями из человеческой кожи, фигурки из мыльного камня, удивительное железное дерево, тонущее в воде...
Или мы лазили на чердак, где была устроена рубка пиратского корабля, или арктического ледокола, или космического лайнера - в зависимости от того, какую книгу читал в данный момент Антон. Однажды он украсил свой чердак какими-то разноцветными лентами необыкновенной длины. Я вошла и ахнула - они свисали с потолка, образуя таинственные проходы и укромные беседки, вились по полу, окутанный ими обычный стул превратился в трон то ли волшебника, то ли сказочного короля...
- Знаешь, куда ты попала? - Антон стоял за спиной и шептал мне почти в самое ухо. - Ты внутри лампы Аладдина, а я джинн...
Я поёжилась от щекотки, а он наклонился ещё ниже: - Ты уже придумала, какое желание загадаешь?
В хорошую погоду мы часами пропадали в саду . Как-то весной он уговорил меня пойти за фиалками. "Уговаривать" понадобилось потому, что я дала маме слово не выходить за ограду.
- Ты и не выйдешь, - успокоил меня Антон. - И вообще, она ведь доверяет тебя мне?
Поросшие кустарником склоны начинались, действительно, на территории участка Тэссов, там даже сохранились остатки старой ограды. Так что совесть моя была спокойна.
Мы забрались довольно высоко. У меня долго не получалось разглядеть темно-лиловые цветы среди тенистой зелени, а Антон нарвал целый букетик. Наконец мы сели, и он угостил меня земляникой - он и её успел незаметно для меня собрать...
Может быть, это были самые безмятежные минуты моей довоенной жизни. Казалось, мы парим не только над нашим городком, но и над самим временем, над всеми его заботами и скучными делами. Но вдруг, взглянув на часы (предмет зависти многих, на настоящем кожаном желтоватом ремешке), Антон заторопился, мы бросились бежать по крутому склону, сквозь кусты и ветки. Удивительно, но я не поцарапалась и не упала, мы благополучно достигли дороги. Антон посадил меня в автобус ("доедешь сама?") и убежал со своими фиалками. Кому предназначались тогда цветы?
Я вспомнила о букетике, купленном на перроне. Кажется, он остался лежать на скамейке, там, перед вагоном, дарить его Антону даже не пришло мне в голову... Меня охватило отчаяние. Как я могла так легко его отпустить, отдать ключи?! Я вдруг поняла, что меня ничто больше с ним не связывает - госпожу Тэсс я уже не увижу, разве что на вручении аттестатов зрелости. Собирать у неё фрукты мне больше не доведётся, новые платья у мамы она давно не шьёт.
Я побрела домой. Для меня теперь не существовало школы, одноклассников, выпускного бала с его глупыми проблемами. Фигура Антона на вокзальной скамье с походным ранцем у ног стояла перед глазами. Что он делает сейчас один дома? Бродит среди книг в кабинете отца? Постукивает своей складной тростью по тропинкам сада? Неужели его жизнь закончилась? Ему двадцать три года, но его жизнь закончилась, в ней уже никогда ничего не будет.
Не будет, если так считает он сам. Если так будут считать окружающие... в том числе и я.
***
Выпускной бал - наш первый праздник после окончания войны. Разглядывая в зеркале своё "земляничное" платье я вдруг заколебалась - может, остаться всё-таки после вручения аттестатов... Я представила себе наш школьный зал, украшенный цветами, музыку... Вряд ли мне доведётся ещё когда-нибудь в жизни вальсировать.
Торжественная часть вечера была, как водится, скучноватой, единственное развлечение - разглядывать наряды девчонок. На многих материнские вечерние платья, которые смотрятся очень даже неплохо. Мальчики впервые не в школьной форме, почти все в строгих костюмах и галстуках, они кажутся такими взрослыми!
Но меня по-настоящему волновало другое. Я не сводила глаз с нашей классной наставницы, ведь я не видела госпожу Тэсс после памятного экзамена по географии. Прошла уже неделя, как Антон жил дома, с матерью. Я пыталась прочесть по её лицу хоть что-то, угадать, что значила для неё эта неделя. Для неё и для него. Но она была непроницаема. Когда меня вызвали к кафедре, она улыбнулась точно так же, как и другим, поздравила меня:
- Можешь идти, Эльвира. Желаю тебе хорошо повеселиться на балу.
Я прошла к своему месту и села. Следующим вышел паренёк с задней парты. Когда он поравнялся со мной, я отчётливо услышала за спиной переговаривающихся громким шёпотом девушек: "Говорят, у неё сына изуродовало на войне...", и после паузы, совсем тихо: " И, кажется, кастрировало..."
Я с трудом досидела до конца церемонии. Выскользнуть из здания школы не составило труда. Было тепло, но меня всё-таки немного знобило в моём легком платье. До телефонной будки было три квартала, я почти пробежала их, у меня было всё заранее приготовлено - номер записан на бумажке, припасена мелочь.
И вот я внутри перед аппаратом, дверь прикрыта, на ручке ремешок сумочки (маминой) - я наедине ... с кем? С чем? С телефонной трубкой и безнадёжными гудками. Мне страшно не дозвониться и страшно дозвониться. Что сказать призрачному далёкому голосу? И будет ли он меня слушать? Может, это я для него - призрак.
Но отступать нельзя. Такого случая больше не будет. Я в третий раз набираю номер. Я добьюсь своего, в конце концов он подойдёт к телефону!
