Услыхав такой ответ, Малыш побледнел, и, хотя ему страшно хотелось узнать, где находится этот ад с его ужасным пламенем, он не осмелился спросить об этом Крисс.

Но он не переставал думать об этом Боге, единственным занятием которого, если верить старухе, было наказание детей, да еще таким ужасным способом. Глубоко озабоченный этим, Малыш наконец решился поговорить с Грипом.

– Грип, – спросил он, – ты слыхал когда-нибудь об аде?

– Да, слыхал.

– Где он находится?

– Этого я не знаю.

– Но, скажи… если в нем сжигают злых детей, значит, и Каркера сожгут?

– Непременно… да еще на каком огне!

– А я… Грип… я не злой?..

– Ты-то?.. Злой?.. Вот уж нет!

– Меня, значит, не сожгут?

– Ни одного волоса не тронут!

– И тебя тоже нет?

– Меня тоже… наверное, нет! – И Грип не упустил случая пошутить, что сжигать его нет никакого проку, ведь он так худ, что вмиг прогорит, как спичка.

Вот и все, что узнал тогда Малыш о Боге. И все же он как-то смутно сознавал различие между добром и злом, так что кара Божья, которой пугала старуха Крисс, едва ли грозила Малышу.

Зато согласно правилам О’Бодкинса наказания ему было не миновать. Директор «Рэггид-скул» был им очень недоволен. Этот мальчишка доставлял одни лишь расходы… Небольшие, правда, но ведь доходов никаких! Другие хоть, выпрашивая милостыню или воруя, покрывали расходы на свое проживание и питание, а этот никогда ничего не приносил.

Однажды О’Бодкинс, устремив на мальчика строгий взгляд, резко отчитал его за это.

Малыш с трудом удерживался от слез.

– Ты ничего не хочешь делать?.. – сурово спросил О’Бодкинс.

– Нет, я хочу, – ответил ребенок, – но я не знаю, что нужно делать.

– Что-нибудь, что оплачивало бы твое содержание! – Я не знаю, каким образом мне это сделать.

– Можно ходить за людьми на улицах, предлагая исполнить их поручения…

– Я слишком мал, никто не хочет ничего мне поручать…

– Тогда можно рыться на свалках, в помойных ямах! Там всегда можно что-нибудь найти…

– Но на меня набрасываются собаки… и у меня нет сил, чтобы их отогнать.

– Вот как! А руки у тебя есть?

– Есть.

– И ноги?..

– Да.

– Ну так бегай за экипажами и выпрашивай копперы!

– Выпрашивать деньги?!

Малыш даже подскочил – до того это предложение показалось унизительным. Он покраснел от одной мысли, что будет просить милостыню.

– Я этого не могу, господин О’Бодкинс!

– А, не можешь!..

– Не могу!

– А можешь жить без пищи? Тоже не можешь?.. Ну, так я тебя предупреждаю, что заставлю это испытать, если не придумаешь способа добывать деньги!.. А теперь убирайся!

Добывать деньги… в четыре с половиной года! Правда, ему было уже не привыкать, ведь он работал раньше на владельца марионеток – да еще каким ужасным образом. Увидав мальчонку в эту минуту, забившегося в угол со скрещенными руками и понуренной головой, любой бы проникся к нему жалостью. О, как тяжела была жизнь этого маленького создания! Но никто никогда не вникал в чувства таких малюток, с рождения придавленных нищетой, и некому было пожалеть их…

Помимо придирок О’Бодкинса, Малышу еще приходилось выносить проделки других учеников. Они изо всех сил старались склонить его ко злу, не жалея для этого ни глупых советов, ни колотушек.

Особенно старался, конечно, Каркер, самый испорченный из всех.

– Ты не хочешь просить милостыню? – спросил он однажды.

– Нет, – ответил твердым голосом Малыш.

– Так нечего, дурень, и просить. Надо просто брать!

– Брать?..

– Ну да!.. Когда проходит мимо хорошо одетый господин, а из кармана у него выглядывает носовой платок, надо подойти и тихонько вытянуть платок… – Оставь меня в покое, Каркер!

– А иногда с платком попадается и кошелек…

– Но ведь это воровство!

– …и в кошельках у богатых людей лежат не копперы, а шиллинги, кроны и даже золотые монеты, которыми нужно поделиться потом с товарищами, болван ты этакий!

– Да, – подхватил другой, – и, вытащив кошелек, показывают нос полицейскому и удирают.

– А даже если тебя поймают и посадят в тюрьму, так что ж с того? Там не хуже, чем здесь, даже лучше. Дают хлеба и картофельного супа, которыми наедаешься досыта.

– Я не хочу… не хочу! – повторял Малыш, отбиваясь от негодяев, швырявших его по кругу как мячик. В этот момент в комнату вошел Грип и поспешил вырвать друга из рук разошедшихся мальчишек.

– Оставите вы его в покое?! – закричал он, сжимая кулаки.

На этот раз он действительно рассердился.

– Знаешь, – сказал он Каркеру, – я нечасто кого бью, но уж если примусь, тогда…

Тогда хулиганы оставили свою жертву в покое, но проводили Малыша взглядами, ясно говорившими, что за него снова примутся, как только Грипа не будет рядом. А при случае разделаются с ними обоими!

– Тебя, Каркер, наверняка сожгут! – проговорил Малыш даже с некоторой жалостью.

– Сожгут?..

– Да… в аду… если ты не перестанешь быть злым! Услышав эти слова, маленькие бесстыдники покатились со смеху. Но что вы хотите? Мысль о сожжении Каркера преследовала Малыша.

Однако теперь стоило опасаться, как бы заступничество Грипа не принесло больше вреда, чем пользы. Каркер и его приятели дали слово отомстить и Малышу, и его защитнику. Сгрудившись в углу, самые отъявленные негодяи «Рэггид-скул» тайно совещались о чем-то, не предвещавшем ничего хорошего. Но Грип усердно следил за Малышом, стараясь не оставлять его надолго. Ночью он брал друга к себе на чердак. Там было холодно и убого, но Малыш по крайней мере был огражден от насмешек и притеснения.

Однажды они с Грипом пошли на берег Солтхилла, где иногда купались в море. Грип, умевший плавать, учил Малыша. Ах, с каким наслаждением тот окунался в прозрачную воду! Ведь в этом же море – там, вдали, – плавали красивые корабли, чьи белые паруса исчезали постепенно за горизонтом…

Друзья барахтались среди волн, с шумом обрушивавшихся на берег. Грип, придерживая мальчика за плечи, учил его основным движениям.

Вдруг с берега раздались громкие крики, и появилась ватага оборванцев из «Рэггид-скул».

Их было человек двенадцать, самых жестоких, с Каркером во главе. Они кричали и безумствовали, преследуя чайку с раненым крылом, которая отчаянно пыталась спастись от них. Может быть, ей это и удалось бы, если бы Каркер не бросил в нее камень, еще сильнее ранив бедняжку.

Видя это, Малыш так вскрикнул, словно удар пришелся по нему самому.

– Бедная чайка… бедная чайка! – повторял он.

Страшная злоба охватила Грипа, и он, вероятно, задал бы Каркеру, если бы не Малыш, бросившийся вдруг на берег с криком:

– Каркер, умоляю тебя, оставь чайку!

Но никто его не слушал. Все смеялись. Шайка пустилась преследовать птицу, которая старалась укрыться от них за скалой.

Увы – напрасно!

– Подлые… подлые!.. – кричал Малыш.

Они кричали и безумствовали, преследуя чайку с раненым крылом, которая отчаянно пыталась спастись от них.

Каркер схватил чайку за крыло и, взмахнув ею, подбросил кверху. Птица упала на песок. Тогда ее схватил другой – и бросил на камни!

– Грип… Грип, – молил Малыш, – спаси ее!..

Но было уже поздно. В эту минуту Каркер раздавил каблуком голову птицы.

Снова раздался общий смех, сопровождаемый неистовыми криками «ура!».

Малыш был вне себя. Им овладела бешеная злость, слепая ярость. Схватив камень, он со всей силы запустил им в Каркера и попал прямо в грудь.

– Ах ты! – вскрикнул тот. – Постой же, ты за это поплатишься!

И прежде, чем Грип опомнился, Каркер схватил ребенка и поволок его по берегу, пиная. Затем, пользуясь тем, что его товарищи удерживали Грипа, он погрузил голову Малыша в воду, и тот начал захлебываться.

Наконец Грип высвободился из рук хулиганов и кинулся к Каркеру. Тогда мерзавец бросился бежать, а вслед за ним и вся его банда.