Спустя более чем десять лет в другой беседе (по-своему продолжившей «беседы» с Фроссаром) – на этот раз с итальянским католическим публицистом Витторио Мессори – Папа уточнил: «Ведь я – выходец из народа, который имеет свои экуменические традиции, хотя и считается преимущественно католическим»⁵. Книга этих бесед с Папой Римским, изданная в 1995 г., была провозглашена ЮНЕСКО «книгой года». Не удивительно, ибо сегодня любое выступление Папы – событие: его речи публикуют, переводят, обсуждают, неизменно широко и открыто, в религиозных кругах и просто среди интеллигенции, особенно журналистов и литераторов (и не только католических стран). Вниманием пользуются его энциклики, проповеди, которые (если считать вместе с произнесенными в Польше) составят, наверное, не один десяток томов. Но Папа еще и художник слова, мыслитель и ученый, и в каждой области у него свой индивидуальный взгляд, почерк, стиль, поэтика.

И все же если как философ и богослов он был известен задолго до избрания на Святой Престол (труды Кароля Войтылы «Любовь и ответственность», 1960, и «Личность и поступок», 1969, переведены почти на все европейские языки), то как поэт и драматург он приобрел известность уже будучи избранным, о чем не без свойственного ему юмора не преминул заметить: «Я был […] несколько законспирированным, до избрания Папой. Зато с того дня я оказался расконспирированным не только для Польши, но и для всего мира»⁶.

Интерес к его личности и учению повсеместен. Апостол странничества, Иоанн Павел II совершил свыше 99 пастырских поездок, посетив множество стран, а Папа, можно сказать, не просто исколесил весь мир – он был более чем в 130 странах (где прочитал свыше двух тысяч проповедей), посетив (в ряде случаев не единожды) Канаду, США, Австрию, Австралию, Новую Гвинею, Турцию, Филиппины, Францию, Кубу, Румынию и т.д.; семь раз он побывал в родной Польше. Полиглот, свободно владеющий почти десятью языками (в том числе и русским!), Папа Римский к любому человеку обращается по-особому, и каждый находит у него то, в чем нуждается более всего: поддержку, сочувствие, понимание.

Бесчисленные фотографии запечатлели его лицо, исполненное любви к людям, рядом с детьми и женщинами, больными и увечными, светящимися тем счастьем и умиротворением, которыми он щедро делится со всеми.

«Когда говорят о «звездах» или о «пристрастиях», искажают проблему, не начав ее изучать. Использование готовых формулировок типа «психология толпы» и вовсе не поможет понять, каким образом этот человек сумел убедить людей до того, как произнес свое первое слово, и почему мир, исполненный надежды, повернулся к нему тогда, когда еще никто о нем ничего не знал»⁷.

Вопрос, заданный Фроссаром, по сути дела, риторический.

Папа не сомневается в том, что люди могут и должны найти между собой общий язык, и не прекращается его диалог с православными и протестантами, иудеями и мусульманами. Будучи убежденным сторонником экуменизма, он рассматривает его как признание различий в понимании Бога и связей с Ним человека.

Везде его ждут, встречают бурно и радостно, и всякий его приезд воспринимается прежде всего как встреча с человеком близким и дорогим. Простота его общения поражает всех. В ней скрыт его изначальный и глубинный интерес к человеческой личности, которая для него всегда индивидуальна и неповторима.

Личность – высшее в человеке, утверждает Папа и приглашает задуматься над этим тезисом в проповедях, энцикликах, апостольских посланиях, доказывая сделанный вывод в научных трудах по антропологии и этике, наконец, анализируя воззрения конкретных ученых – таких, например, как испанский богослов, поэт и мистик св. Иоанн Креста или немецкий философ-феноменолог Макс Шелер. Пьесы Кароля Войтылы об Иове, о «польском Иеремии» – проповеднике Петре Скарге, о другом соотечественнике – художнике Адаме Хмелёвском (брате Альберте) повествуют о борении личности с самой собой, чтобы достичь высшего блага. И, конечно, мыслями о человеке-личности исполнены стихотворения Папы, обращенные к началам национальной духовной традиции: к первому польскому святому, канонизированному в XII в., Краковскому епископу Станиславу; к Мешко I, при котором Польша приняла христианство.

Папу интересует человек как таковой, «просто» человек – со всеми его слабостями, сложностью, страданием. Но за этим непреходящим и, можно сказать, изначальным к нему вниманием, которое во многом и обусловило выбор призвания, а в конечном счете, судьбу, скрывается его собственное стремление познать человека в категориях той жизни, которая является «неведомой», «сверхъестественной»⁸ (или «трансцендентной»), существующей наряду с естественным «измерением» человека. Речь идет не просто о понимании того, как происходит единение человека с Богом, а о том, что означает подобное единение. Суть в том, чтобы открыть человека в Боге и Бога в человеке.

Может быть, благодаря этому непреходящему интересу к людям, умению видеть их изнутри, жизнь Иоанна Павла II складывалась как предопределенность, а встречи с людьми часто носили знаменательный характер. В числе этих людей были простые рабочие, которые помогали Каролю Войтыле во время Второй мировой войны выдержать неимоверно тяжелые условия физического труда в каменоломне и на содовой фабрике, где он вынужден был работать, чтобы не быть угнанным в Германию. Папа не перестает размышлять о тех, с кем сводила его судьба; проповеди, стихотворения (например, поэма «Каменоломня») запечатлели драматичные, а порой и трагические события его личной биографии. О многом Папа рассказывает в своей книге воспоминаний «Дар и Тайна», приуроченной к пятидесятилетней годовщине его священнического служения (Краков, 1996).

Гостеприимство дома Кароля Войтылы познал, спасаясь от фашистов, бежавший из Вадовиц преподаватель и теоретик театра Мечислав Котлярчик, ставший впоследствии его близким другом. В краковской квартире, где Кароль жил вместе с отцом, поступив в 1938 г. в Ягеллонский университет, и возник, по существу, тот знаменитый театр, который стал своеобразной формой сопротивления оккупации. Это был так называемый Рапсодический театр, в котором молодой Кароль (тогда еще начинающий поэт и филолог) не без успеха играл. Театральные опыты Котлярчика, знатока «магии живого слова», легли в основу предпринятого им описания природы этого слова: ему он посвятил специальный труд, который был издан при участии его талантливого и, наверное, самого любимого ученика⁹. На протяжении всей жизни Войтылу и Котлярчика связывала глубокая привязанность, которую запечатлела их обширная переписка¹⁰.

В те же драматичные годы войны К. Войтыла сблизился и с Яном Тырановским – мистиком, по-своему оказавшим влияние на формирование его религиозных воззрений и выбор пастырского пути. Спустя много лет Войтыла признавался, что под воздействием знакомства с этим с виду ничем не примечательным человеком, скромным краковским портным, он испытал подлинный мировоззренческий переворот. Тырановский учил – просто и незаметно – совершенно по-другому воспринимать Бога. «Он исповедовал жизнь, доселе никому не известную, был ее учителем и апостолом. Он свидетельствовал собой об истине, которую провозглашал»¹¹.

То была истина о сверхъестественном бытии: вместе с ней в сознание входил «внутренний человек» – как особый мир, открытый трансцендентному, то есть выходу за пределы себя: «То, что должно отличать апостолов (и отличает!) – это пусть хотя бы внешняя, но необходимая перемена в их слушателях. Однако не является ли такая перемена всего лишь реакцией на идеи, навязываемые извне? Нет, это – процесс благодати, который нельзя передать никакими словами. Да и не так-то легко устремляться к тому, что подразумевает не столько принятие некой истины, сколько изменение своего личного «я», в определенном смысле выход за свои собственные пределы»¹².