А вечером был пышный ужин,
Какой (как ужин) был натужен,
И так тут целый день… все ели,
Так как у каждой ниши, «щели»
Стояло что-нибудь покушать,
Перекусить иль предложить
Бокальчик малый осушить,
Чтобы «до ужина дожить».
Столы пред зданием отеля
Стояли группами, деля
Пространство круглого двора
На смысловые сектора:
Тут были небольшие сцены
(На них стояли микрофоны),
И были некие здесь стены
Буквально из живых растений. Слоны
Пестрели, из цветов сплетенные
Весьма хитро. Укрытые
Лампадки в них
Мерцали, оживляя их.
На сценах ящики стояли,
Расцветкой броскою блистали
И всеми блестками играли.
Факиров действо ожидали.
Пространство занял карвинг модный
Фруктово-овощной (природный).
И будто не совсем продукты —
На блюдах овощи и фрукты,
Искусством карвинга превращены
В какие-то садов Едемских сны!
В раю Едема пышном и земном
Адам мог удивлять таким столом.
«Цветы» из разных экзотических плодов;
Затейно манго, персиком украшен пряный плов;
«Карета»-тыква; а из плоти дыни и папай
(Достался скульпторам обильный урожай)
Изваяны кубические темы;
Из виноградов громоздятся «пальмы» (!)
На грудах апельсинного «песка»;
Из спаржи «кобра» сжалась для броска…
Был даже в виде крокодила,
А рядом в виде армадилла
Нарезан как-то ананас
(Похожи были в профиль и анфас).
Казалось, вызов и вендетта —
В лучах искрящегося света
Мирок сей обступившей плотно тьме
Весь этот натюрморт-3D при кутерьме.
Так люди изгалялись с пищей,
Какой здесь было всякой сущей
Премного… Хлеб «нам днесь» насущный
И благоданный в год сей «тучный»
Никто тут свято не берег…
Его здесь было «море»!.. «Берег»
Не виден был трапе́зе той!
С всепоглощающей едой…
И каждый зрел и пробовал здесь что-то,
Отхватывал кусочком от чего-то:
Плодов земли и творчества,
Художников искусства,
Имеющих природы натуральный вкус.
И плод, что зрел, людей вводил в искус
Не просто поглощать его, а насладиться
Твореньем авторским… и не усовеститься.
На сцену вышли танцовщицы,
Точней, вспорхнули. Все вещицы
На них одетые, скорей,
Ответом были для детей
На любопытные вопросы
(Прочь, «любопытные носы»!..),
Чем, в общем, женщина гордиться…
У каждой девы поясница
Узором чертана была…
Узоры или письмена?..
Да, кто их, в общем, разберет!
И так любой без букв поймет,
И без разбора мелких черт,
«Начертано» – от слова «че́рт».
Плескались девы в танце вольном
В пиру том зрелищно-застольном.
Восточных танцев развлеченье:
Монист бренчащих завлеченье!..
Тел юных гибких «расточенье»!
А смуглых лиц средоточенье
Воображенье заняло.
Натура… тайное лекало
Взяв, их как будто начертала,
На света край из тьмы и тени в миг воплощенья извлекла.
Затем на сцене, что напротив,
Возник факир, свой плащ отбросив,
И тайных дел своих теченье
Почал, сказав велереченье
На… тарабарском языке…
Взмахнувши палочкой в руке,
Продемонстрировав пустое
Нутро у ящика, такое
Он через миг оттуда взял,
Что весь бомонд аж просиял!..
То кубок был огнями полный,
Там пламень бился дикий, буйный,
Спиралью, золотой змеей,
Язык крутился огневой,
И ярким голубым фантомом
Струился огнепад фонтаном…
Сказала Вера Анне в ухо:
«А в кубке у него не сухо,
Там пламенное есть вино,
Оно для избранных дано,
Кого здесь маги изберут.
Я знаю, я бывала тут».
И захихикала старуха,
И «отлетела» тише пуха.
Факир в Гамзе упрямый взор,
Окинув публику, упер.
Огни исчезли в чудном кубке
Утихла музыка в мирке,
Ночною тьмою уплотненном,
Согретом светом преломленным.
И руку с кубком маг к Гамзе
Простер с вином огня на дне.
«Прими!» – ей молвил чародей.
Толпа завторила: «Отпей!..».
Его немного, будто в стопке.
Не размышляя о поступке…
Вперед продвинулась она,
Сосуд сей в руки приняла,
Под крики шумного стола
Вино из кубка отпила.
Зааплодировали толпы,
Когда на дне той странной «колбы»
Ни капли жидкости рубинной
Уж не осталось ни единой.
Пришедшая с бокалом Вера,
Наверно, тоже для примера,
Сказала так, что вроде бы
Есть то вино «вино судьбы».
Тут всплески огненного шоу
Под крики справа: «Go!.. Гоу!..»
Стряхнули чародейства сон,
Все понеслись со всех сторон
Смотреть, как дивные дивчины,
Раскрашенные как павлины
Кружками разноцветных «глаз»,
Собрали в чаши «слезы гроз».
То были, может быть, езидки,
Их крыли краткие накидки
С изображением того,
Езиды (сотни лет) кого
Зовут в своей среде Малак Тавусом,
На пантеон поставивши «своим Иисусом»,
Кто Господом лишен был рая
Из-за старинного нерайского раздрая…
Крутили быстро девы огнешары,
По двое связанные в пламенные пары,
Одна вращала обоюдоострое копье,
На кончиках которого горело огнивье…
Взметались бешено их волосы хвостами.
Казалось, девы вкруг огней вращались сами…
На всем том фоне темное полу́ночное небо
Не космосом, а хаосом казалося и лимбо.
Объявлен выход танцевальный
Был аниматором финальный.
За контур рампового света,
На центр этого «вертепа»,
Все ожидали, выйдет кто-то,
Чтобы сегодняшнее ло́тто
Сюрпризов явно завершить,
Событья дня остановить…
И среди пестрой тьмы иллюзий
Возникли Боремир и Сюзи,
Она была почти раздета, а он чрезмерно был одет:
В рубашку, брюки и жакет.
Тогда как прочие мужчины,
Забыв про ранги и чины,
В футболки, майки, бриджи, джинсы
Тут были все обличены.
И под чарующее танго
Здесь русский с украинкой парно
«Вбесь» танцевали под луной,
Вдвоем под полной и одной.
Они слились в порывах вихря,
Они сошлись… не втихаря,
Под тенью ночи танец «жаря»,
Язы́ком тела говоря…
…В тот год Москва курилась дымом,
Когда они единым домом
Решили жить, Борис и Анна,
Десятый то был, дымный, год. И пелена
Над старым градом
Висела сероватым адом
Над площадями, улицами, МКАДом,
Все заполняя липким смрадом.
А Анна в платье подвенечном
Тонула в дивном вальсе вечном,
И он в туманной тесноте,
Забыв о вечной пустоте,
С ней растворялся вместе в танце,
Мечтая о счастливом шансе
Прожить одну жизнь на двоих
В делах и радостях своих…
Теперь кружился он с другою,
Телесно близкой и чужою,
Среди полуночного пира,
Среди теней ночного мира
(Скорее, правда б, солнце встало!)…
Гаргулий, гарпий не хватало
Тут только, чтоб среда здесь стала
(И сам пейзаж) как «после бала».
