– Не бойся. Я не стану приставать. Просто выпьем… чаю, поговорим. Ты расскажешь мне, как живешь с ним. А то в прошлый раз – помнишь? – сбежала. Ленки моей испугалась. Зачем? Почему? Ведь хочешь же что-то рассказать. Ну? Как живешь? Начинай!

– Я хорошо живу. – Алена, наконец, решилась посмотреть на него.

Травень больше не улыбался. Наоборот, стал нарочито серьезен, холодные, серые глаза его потеплели, увлажнились. Так ещё хуже. Пусть бы лучше улыбался!

– Я часто вспоминаю о тебе. Видела, как Елена выскочила из дому, и вот решила… – Ох, зачем она говорит это?!

– Давай не будем о нас. Ладно?

Но Алена уже не могла остановиться.

– …я напрасно так жестоко поступала. Я не бессердечная. Думаешь, не понимаю, как ты скучал… просто я хотела отомстить… это глупо, по-детски… но я просто хочу, чтобы ты был счастлив. Понимаешь?

– Понимаю…

Ну зачем, зачем он смотрит на неё с таким выражением? Зачем вытирает тельником пот со лба? Может, ему опять нездоровится? Скоро, завтра начнется оттепель. Наверное, рана тревожит. Там, на спине, пересекает обе лопатки другой шрам – глубокий, извилистый след осколка. «Там спрятаны мои крылышки, – шутил Травень. – Когда-нибудь я их снова расправлю. Вот увидишь».

Хороша же она со своими фанабериями! Алена сделала один лишь шаг в прихожую и тут же, мгновенно, на её запястье сомкнулась его тяжелая ладонь. Короткий шрам под правым соском оказался рядом с губами. Знакомый запах ударил в голову. Травень по-прежнему пользовался простецким одеколоном «Шипр». «Настоящему мужчине “Шипр” пригоден как для наружного, так и для внутреннего применения», – так говорил он ей. И ещё: «Это запах Кандагара. Там иного было не достать». Она недоумевала. Есть же современные, модные, изысканные ароматы. К чему держаться за запах умершего совка? Повинуясь непреодолимому порыву, она ткнулась носом в беленькую полоску шрама и тут же ощутила знакомую, желанную, уносящую в заоблачные дали мощь.

– Погоди, я хоть дверь прикрою. – Травень снова засмеялся. – И учти: у нас только час. Ленка ушла не на работу, а к косметологу…

Он курил только самокрутки. Сигареты драли горло. Совсем другое дело – рассыпчатый табачок. Фильтры, табак, бумага – всё лежало в специальной коробочке на балконе. Сашка выпустил изо рта сладковатый, пахнущий яблоком дым. Пенни крутилась под ногами, назойливо поскуливая. Как поступить? Опять втянуться в двойную жизнь? Опять превратиться в боязливую тряпку? Ведь знал он, ведь чувствовал, что с Аленкой не кончено.

В области лопаток знакомо заныло, словно крылья зашевелились под кожей. Сашка поморщился. В полевом госпитале на всех не хватило наркоза, отправить на вертолете пятерых тяжелораненых долго не представлялось возможным. Пряников оперировал его на живую, лишь обколов рану новокаином. Вот тогда-то он, Сашка, впервые почувствовал, что такое иметь крылья за спиной. Волнение ли, непогода – они начинают шевелиться да так неистово, что порой и уснуть невозможно.

Как быть с Аленкой?.. И прогнать невыносимо, и вместе не быть. Двадцать три года разницы! Да она всего на пару лет старше Маши…

– Бабник я, Пенни, – посетовал Сашка. – Практикующий, гадкий бабник!

Собака в ответ только горестно вздохнула. Её голое тельце сотрясалось от холода. Не простыла бы. Сашка раскурил ещё одну сигаретку. Вообще-то противная тварь. Нет, не Лена, её собака. А Лена… В любом случае он много хуже её и потому ей не судья. Да и просто не судья, без «много хуже».

Внизу хлопнула дверь подъезда. Сколько времени минуло после того, как жена грозила ему, дескать, поднимется к Аленке и задаст ей жару? Наверное, минут двадцать. Четыре этажа, восемь маршей – если спускаться бегом, потратишь не более трех минут. Лена все не появлялась на площадке у подъезда. Неужели действительно поднялась к Алене? Эх, хоть бы она сама его бросила, освободила, вытолкнула! Нашла бы себе толкового мужика, а так – всё равно не жизнь.

Наконец, Сашка с облегчением увидел, как Лена выскочила из подъезда. Оттепель сменилась морозами, но свежий снег пока не выпал. Тут и там зияли темные пятна луж. Прохожие аккуратно, опасаясь не оскользнуться, обходили их. Елена же перла в своей обычной манере, напролом. Холодное стекло льда ломалось под подошвами её уг. Пару раз она поскользнулась. Один раз смогла устоять самостоятельно, другой – её поддержал импозантный господин зрелых лет. Елена посмотрела на него, зарделась. Всё-таки она еще реагирует на мужиков. Может быть, их непомерно затянувшийся, несчастливый брак не до конца изуродовал её? Но вот она опомнилась, подняла голову, встретилась глазами с Травнем и беспокойно вырвала локоть из затянутой в лайку руки незнакомца.

Елена уходила по серому тротуару, мужчина смотрел ей вслед, Травень смотрел на мужчину. Он не первый раз видел этого господина, появившегося в их доме недавно. Это случилось после новогодних каникул. Смакуя табачок на балконе, Травень видел, как подкатило такси, и этот самый незнакомец выгрузил из багажника объемистый, свиной кожи чемодан. Сашка не наблюдал жизни соседей. Знал лишь Аленку, но этот человек, по какому-то странному стечению обстоятельств, уже не раз успел попасться ему на глаза. Загорелый, лощеный, совсем чужой, он постоянно цеплялся за Сашку темным взглядом, будто хотел спросить о чем-то и не решался.

В тот день господин долго топтался перед их подъездом, внимательно читая номера припаркованных машин. Особое внимание он, разумеется, уделил «туарегу» Травня, чем и привлек его внимание. Сашка не уходил с лоджии, курил сигареты одну за другой. С пятого этажа не слишком-то удобно рассматривать человека. Черный, странного кроя берет, длиннополое дорогое пальто, шелковое кашне, очки с темными, матовыми стеклами, прямая осанка, легкая стремительность движений – вот всё, что смог запомнить Травень.

Незнакомец скрылся в подъезде, Сашка вошел на кухню. Коробку с курительными принадлежностями и зажигалку он сунул в карман брюк, зачем-то схватил Ленкину чашку с собачками. Дверной звонок задребезжал, подтверждая самую невероятную из его догадок. Когда Сашка распахнул входную дверь, господин в черном берете стоял перед ним во всей своей изысканной красе. Одного с Травнем роста, но уже в плечах и талии да и годами чуть постарше, он, пожалуй, выглядел несколько неестественно в своем длиннополом пальто из мягкой, дорогой материи. Раструбы дорогих перчаток торчат из кармана, кисти рук погружены туда же. Вот сейчас он покажет их Тарвню, и окажется, что пальцы гостя тонки и унизаны дорогими кольцами. Какие камни он предпочитает: брилианты, рубины, аквамарин? Какой металл: белое или красное золото?.. Чашка с собачками выскользнула из руки Травня, полетела к порогу по странной траектории. Чудные дела творятся с этой посудой! Он ведь и не бросал её, но получилось так, будто бросил. Гость поймал чашку, не совершая излишних телодвижений. Короткий взмах руки, и черный камень, обрамленный в желтый металл мелькнул перед лицом хозяина квартиры. Эх, как же Травень не догадался!

– Это – черный сапфир. А это – чашка вашей жены. Вы и находчивы, и изобретательны. Савва Олегович не ошибся в вас.

Цивильная, брендовая одежда не очень-то вязалась с офицерской осанкой и стремительными движениями опытного охотника. Да, господин явно был армейцем, причем совсем не штабным сидельцем, а полевым, окопным драчуном.

– Меня зовут Сильвестр, – просто сказал господин. – Мне нужен Александр Травень. То есть вы.

– Проходите, – махнул рукой Травень, отступая в сторону.

Гость, стремительно скинув верхнюю одежду, проскочил мимо кухни сразу в комнату. Странный берет его и дорогое пальто, и лайковые перчатки остались небрежно брошенными на тумбочку в прихожей. Травень бегло огладил вещи. Нет, в ткани не прятались тяжелые и плотные предметы. Он видел, как из заднего кармана брюк гость достал небольшой, бумажный пакет, развернул его, выложил содержимое на стол.

Перед тем как усесться в ленкино кресло, гость практически не смотрел по сторонам, словно бывал в этой комнате не раз.