Насколько я знаю, многие ведовские кланы используют в качестве священного пространства пятиугольник, но Клан Лазаря всегда предпочитал круг, ибо он символизирует продолжение, жизнь без конца. Его внешний обод состоит из чистого золота – листы золотой фольги кропотливо крепили к каменному полу слой за слоем, пока получившийся обод не заискрился и не засиял, драгоценный и великолепный, знаменуя собой границу, за которую никому не дозволяется заходить без определенной цели и если тебя не пригласили войти. За ободом, сделанным из золота, следует широкая полоса серебра, олицетворяющая собой красоту ночи и влияние луны на процесс волшебства. Главная же часть круга, имеющая диаметр в добрых двадцать шагов, разделена пополам, и верхнюю половину занимает изображение солнца на безоблачном синем небе, а нижнюю – изображение луны и звезд, сияющих во тьме ночи. Эти две половинки разделяет извилистая красная река, которую мы называем Рубикон. Клан принял этот символ через несколько веков после своего возникновения, в то время, когда его члены искали образ, который символизировал бы тонкую, но принципиальную грань между днем и ночью. Между жизнью и смертью. Древняя римская река, у которой наш Рубикон украл свое имя, была красной из-за земли, по которой она протекала. Темно-красному же пигменту на полу зала нашего святилища, пигменту, который регулярно и в торжественной обстановке обновляют и пополняют, цвет придает кровь.

Хранитель Чаши проходит мимо меня и занимает свое место у высокого алтаря. На покрывающей алтарь серебряной парче расставлены магические инструменты и церемониальные принадлежности, наиболее заметной из которых является драгоценная золотая чаша. Здесь же возвышается прекрасная статуя Гекаты, царицы волшебников и волшебниц и нашей хранительницы, опекающей нас, когда мы занимаемся магией. Хранитель Чаши три раза ударяет посохом о каменный пол, и глухие звуки этих ударов эхом отдаются от высокого потолка.

– Мы явились сюда, дабы стать свидетелями обряда посвящения. Юная волшебница стоит перед нами, открытая нашим взорам. Скажи нам, как тебя зовут?

– Леди Лилит Монтгомери, дочь его светлости лорда Роберта Монтгомери, шестого герцога Рэднора, – отвечаю я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос не дрожал.

– По какому праву ты претендуешь на место Верховной Ведьмы?

– По праву текущей во мне крови, ибо я старшая из детей предыдущего Верховного Мага, имя коего в клане было Сияющая Звезда.

– А каково будет твое имя в клане, дочь Сияющей Звезды?

Я колеблюсь. До сих пор я в силу своей молодости не имела «волшебного» имени и посему пользовалась тем, что получила при рождении, но для Верховной Ведьмы оно не годится. Глава Клана Лазаря должен иметь имя, которым его будут называть, и это имя имеет большое значение. После смерти отца я долго и мучительно выбирала себе клановое имя, потратив на это много бессонных ночей. Клановое имя должно что-то означать, показывать сильную сторону волшебника, которую он считает важной. Совершенно необходимо, чтобы Верховному Магу или Верховной Ведьме имя подходило, ибо иначе его не будут уважать. Меня не будут уважать. Я гордо поднимаю голову и, придав голосу звонкость, произношу:

– Я буду Утренней Звездой.

Толпа делает шумный вдох, похожий на шокированное «ах!» оскорбленного великана. Такая реакция мне понятна.

Хранитель Чаши чувствует себя обязанным задать мне вопрос по поводу моего выбора.

– Почему ты избрала такое имя? – спрашивает он. – Тебе, дитя, наверняка известно, что подобное решение вызовет споры. Объясни же его.

Я медленно поворачиваюсь на месте, чтобы мой ответ был обращен ко всем, кто здесь собрался. Я должна показать им, что никого не боюсь.

– Я знаю, среди вас есть те, кто считает, что это имя ассоциируется с Люцифером, а стало быть, является меткой дьявола. Но для меня оно обозначает звезду, которая достаточно ярка, чтобы светить и днем. Звезду, связывающую ночь с днем, ибо она видна и в ночное время, и в дневное. На мой взгляд, это идеальный вариант для меня – человека моего положения. Верховная Ведьма, стоящая, как ей и положено, между жизнью и смертью, держа за руку живых и одновременно общаясь с мертвыми, это имя будет нести с честью. Какое имя могло бы лучше определить мою роль? Это имя напоминает еще и о том, кто пал из света во тьму, оно может служить также и предостережением другим. Предостережением: гордыня и честолюбие только навредят клану.

Собравшиеся волшебники и волшебницы перешептываются, и постепенно гул достигает такой силы, что Хранитель Чаши вынужден снова ударить своим посохом об пол, чтобы восстановить тишину и порядок.

– Выбор кланового имени – это исключительное право претендента или претендентки, – напоминает он несогласным. – Итак, продолжим. Претендентка должна вступить в священный круг.

В зале вновь становится тихо, и я прохожу вперед, шагая с куда большей уверенностью, чем та, которую я сейчас чувствую. Уголком глаза я замечаю Яго, сидящего подле алтаря и внимательно наблюдающего за каждым моим шагом. Я посылаю ему мысленную команду не подходить ко мне; остальные и так едва терпят его присутствие в зале святилища. Если он вдруг войдет в круг, за подобное проявление неуважения к собравшимся его наверняка вышвырнут вон. А его присутствие успокаивает меня. Его вид напоминает мне о том, что мой отец в меня верит.

Из толпы выходит ведьма и становится рядом с Хранителем Чаши. Чистым высоким голосом она запевает сладостную песнь, обращенную к духам. Когда она доходит до конца первого куплета, к ее голосу присоединяются и необычно искаженные масками голоса остальных. Они просят духов отнестись благосклонно к их потенциальному новому вождю. Мне не позволено петь вместе со всеми, но музыка придает мне смелости и напоминает: я не одинока, среди присутствующих есть много таких, кто меня поддержит. Когда песнопение заканчивается, Хранитель Чаши просит одну из волшебниц, еще не достигших совершеннолетия, шесть раз ударить в тяжелый латунный гонг, висящий у алтаря, дабы ознаменовать начало часа вопрошания.

Сейчас меня начнут испытывать. Но я к этому готова. На протяжении следующих шестидесяти минут присутствующим волшебникам и волшебницам будет разрешено задавать мне вопросы, касающиеся всех сторон руководства кланом. Меня спрашивают о тонкостях священных законов, обрядов, заклинаний и прочих аспектов ведовства. Я должна объяснить, в чем я вижу роль Верховной Ведьмы и чего я надеюсь достичь. Формулирование ответов на все эти вопросы – это утомительный процесс, и под конец я чувствую усталость и облегчение от того, что он наконец завершился.

Звучит еще один удар в гонг, что знаменует собой конец часа вопрошания. Хранитель Чаши медленно кивает мне, и хотя сейчас я не вижу его лица, я уверена, он улыбается, довольный тем, как я выдержала испытание. Теперь осталось только выполнить несколько формальностей, после чего он сможет признать меня Верховной Ведьмой.

– Если кто-нибудь из присутствующих желает заявить отвод претендентке, поставив под сомнение ее пригодность для руководства Кланом Лазаря, пусть выскажет свои сомнения сейчас или оставит их при себе навсегда.

– Я заявляю отвод!

Раздаются возгласы изумления, и все поворачиваются, чтобы посмотреть на того, кто это сказал. Хранитель Чаши тяжело опирается на посох, его голос звучит нетвердо, он произносит:

– От кого исходит отвод? Выйди вперед! Покажись!

Я вижу, как те, кто стоит слева от алтаря, подаются в стороны, и вперед выходит стройный волшебник, облаченный в темно-фиолетовую бархатную мантию, ничем не украшенную, но имеющую красивый покрой.

Я чувствую, как участился мой пульс. Мне никогда еще не доводилось слышать, чтобы кто-нибудь отказывал претенденту на место главы клана во время церемонии принятия полномочий. Вопрос о возможном отводе – это дань традиции, формальность. Сомневаюсь, что хоть кто-то из присутствующих когда-либо слышал, чтобы член клана в самом деле поступил так подло.