Джек глядел на меня.

– Ну? – не выдержала я.

– Мне очень жаль видеть вас такой расстроенной, Флоренс.

– Вы сейчас ничем не помогли, – отрезала я.

Одна из помощниц вошла с подносом – не немка, а другая, с толстой косой до пояса. Красное лицо, слишком большие для ее руки часы. У меня не было аппетита, но я не хотела ее обижать, поэтому завернула несколько бутербродов в бумажную салфетку и сунула в сумку.

– Ну? – повторила я, когда девушка отошла.

– Мне кажется… – Слова у Джека не сразу нашли путь наружу. – Мне кажется, если вы обеспокоены, то и нам всем тоже имеет смысл насторожиться.

Я выдохнула и скрестила руки на груди.

– Видишь, – повернулась я к Элси, – Джек не считает меня дурой!

– Никто никогда даже отдаленно не намекал, что ты дура.

– Надо кому-то сказать. – Я крепче сжала кулаки. – Мисс Биссель, полиции, правительству…

– У тебя испытательный срок, – напомнила Элси. – Кем тебя сочтут, если мы побежим к мисс Биссель?

– У меня испытательный срок, – пояснила я Джеку. – У меня всего месяц доказать мисс Амброуз, что я не схожу с ума.

Джек посмотрел на нас обеих и протянул руку:

– Я вам вот что скажу, Флоренс: попробуйте совет моего врача.

Я упорно не разжимала рук.

– Какой совет?

Джек потрепал меня по коленке:

– Отчего бы нам не подождать и не понаблюдать?

Я сделала еще круг по гостиной. Все пели о пьяных матросах. Я различала голоса Джека и Элси даже с другого конца комнаты – там, где Ронни подпирал стену. Вернее, раньше подпирал, потому что он уже ушел. Я видела тележку с едой и доску объявлений, видела миссис Ханимен в кресле, обложенную подушками, но место, где стоял Ронни Батлер, было пустым.

– Куда он делся? – прошептала я.

Никто не ответил.

Я вышла в коридор. Единственным, кого я там увидела, была молодая немка, которая скрылась в одной из комнат.

– Вы меня ищете? – прокричала я, но двойные двери прощально закачались. Даже на стойке администратора было пусто, только телефон звонил в одиночестве, пока не ответил автоматический голос мисс Биссель:

«Спасибо, что вы позвонили в «Вишневое дерево». Мы предоставляем услуги проживания престарелым. Все телефонные разговоры записываются с целью контроля и обучения персонала».

Я пошла обратно по коридору на звук хорового пения и вскоре снова различила голоса Джека и Элси. На ходу я поглядывала в маленькие окошки на дверях. И только дойдя до кухни, я увидела Ронни: он стоял у одного из подносов с сандвичами и что-то вынимал из кармана.

– Он пытается нас отравить!

Джек проводил нас до моей квартиры. Я сказала, что в этом нет необходимости, еще до того, как он предложил, но Джек настоял.

– Зачем ему это, черт побери? – Элси сняла пальто и без спросу устроилась в любимом кресле у камина. – Какая у Ронни может быть причина кого-то травить? Опять чудишь, Флоренс!

– А что он тогда делал в кухне, зачем стоял над едой? – Я подошла к окну и резко задернула занавески. – Почему он вообще в кухню зашел?

– Наверное, решил взять себе еще сандвич, – сказала Элси. – Или поискать молока. Нам ведь никогда не приносят достаточно, скупердяйничают…

– Нам не разрешается заходить на кухню. – Я уселась в другое кресло и взглянула на зашторенное окно. Узенькая полоска дневного света пробивалась сквозь щель между занавесками. – На дверях же написано: «Только для персонала». Слушайте, все же записывается для контроля и обучения! Значит, записалось и то, как он в кухню лазил! Тогда его можно отследить! Давайте скажем кому следует?

Элси двумя пальцами сжала переносицу. Я снова покосилась на окно.

Джек дотянулся и плотнее задернул занавески.

– Так лучше? – спросил он, и я кивнула. – Давайте-ка отступим на шаг и подумаем, что предпринять.

– Может, включим свет? – подала голос Элси. – А то теперь я ни черта вокруг не вижу.

Я поняла это, только щелкнув выключателем, когда свет от лампочки разлетелся до самых укромных уголков. Я слишком волновалась о сандвичах, чтобы заметить раньше.

– Слоник, – сказала я.

Мы все поглядели на каминную полку.

Фарфорового слоника не было.

– Девяносто семь?! – Хэнди Саймон поискал глазами стул. У него подкосились ноги, но свободного стула не нашлось. – Девяносто семь? – повторил он.

– Девяносто семь. – Мисс Амброуз ткнула пальцем в картонную папку. – Он вообще не выглядит на девяносто семь! Вот вы бы дали ему почти сто лет?

Саймон сморщился от умственных усилий. Он подумал о своем деде, который провел последние годы в больнице Сен-Джон и умер, когда ему было далеко за восемьдесят, и о женщине из магазина на углу, которая отбилась от банды хулиганов единственно своей тростью и крепкой фразочкой, услышанной по телевизору.

– Не уверен.

Мисс Амброуз повторила:

– Вы можете поверить, что ему девяносто семь?

Саймон наконец понял, что это один из вопросов, которые задают не в расчете на аргументированный ответ, а просто в ожидании согласия собеседника.

– Нет, – ответил он, – никак не могу.

Он глянул в общую гостиную. Кабинет мисс Амброуз был со стеклянными перегородками, расчерченными решеткой, и казалось, будто смотришь сквозь прозрачную шахматную доску. Джастин убрал свой аккордеон в футляр, и большинство жильцов поплелись к телевизору. Габриэль Прайс сидел спиной к кабинету мисс Амброуз на одном из жестких стульев, обычно предназначенных для персонала. Но по повороту головы было очевидно, что он смотрит вовсе не на экран.

– Происходит что-то странное, – произнесла мисс Амброуз. – Но что конкретно, я еще не поняла, пальцем показать не могу.

Надо сказать, что мисс Амброуз со своим пальцем не была особенно надежна. А вот мисс Биссель и днем и ночью умела показать пальцем на что угодно с фантастической точностью.

– Может, спросить у мисс Биссель?

Едва Саймон услышал свои слова, как спохватился – зря сказал. Порой ему казалось, что между мозгом и ртом у него огромная дыра, в которую выпадают самые сокровенные мысли.

– Ну, не будем же мы беспокоить мисс Биссель по любому поводу, Саймон?

Саймон хотел ответить, но решил, что безопаснее молча покачать головой.

– Следите за ним. – Мисс Амброуз кивнула на прозрачную стену. – А заодно приглядывайте за остальными. Флоренс Клэйборн в последнее время ведет себя очень странно. Не исключено, что настало время направить ее на осмотр к специалисту для окончательного решения насчет «Зеленого берега».

Так Хэнди Саймон стал Матой Хари, что наполняло его осознанием собственной важности пополам с отвращением к себе.

Саймон не любил ответственности. Большую часть жизни он прятался за угол, чтобы не попасться на пути этой самой ответственности, даже если, по его прикидкам, она маячила только в отдаленном будущем.

Он шел через двор к парковке – гравий скрипел и разлетался из-под его кроссовок. Мотор завелся, стрелка часов встала ровно на полчаса, а из радио громко раздался прогноз погоды, сразу заполнивший салон. Облачно, туманно, ожидается похолодание. Выезжая за ворота, Саймон заранее знал, что женщина с паттердейл-терьером будет ждать на пешеходном переходе, пропуская машины, а мужчина во внедорожнике прикурит сигарету, пока стоит на светофоре. У начала дороги мясник будет убирать из витрины подносы, а женщина из магазина «Овощи и фрукты» понесет складную доску с рекламой. Если первый светофор будет зеленым, Саймон лишь мельком взглянет на витрины автомобильного салона – ему не придется глазеть на них целых три минуты, а если у цветочного магазина включить вторую скорость, он и второй светофор проедет на зеленый. Саймон помнил, что сразу после входа в парк нужно объехать люк. Если повезет, он припаркуется у самой закусочной. Продавец скажет: «Добрый вечер, мистер Саймон», подаст белый пластиковый пакет, и больше они и словом не обменяются до следующей недели. Сегодня Саймон будет ужинать на диване. Запрещать некому – матери уже нет в живых, и хотя новизна уже повыветрилась, он до сих пор помнит каждый раз, когда ел на диване. Потом бросит пакет и пустые картонки в мусорное ведро и выключит свет на кухне. Секунду будет смотреть на часы на микроволновке, слушая, как холодильник гудит себе под нос на заглушающем звуки линолеуме. Саймон никогда не страдал бессонницей, но в ту ночь он лежал в кровати и думал о театре незнакомцев, заполнявших его дни. Думают ли они о нем? Ему пришло в голову, что каждый человек тесно связан с другими, хотя они об этом не знают. Мысль отчего-то показалась Саймону утешительной, но он заснул, не успев разобраться почему.