Я перехватила взгляд Элси на Джека. В ее глазах уже было меньше сомнения. Извинений там совсем не было, но я их и не требовала: всему свой срок.

– А ведь я вам говорила, что он сюда ходит! Говорила или нет? – не выдержала я.

Джек подошел к каминной полке:

– Интересно, почему он выбрал слоника?

– Потому что слоны никогда ничего не забывают, – сразу же ответила я. – Это намек. Он дает понять, что у него хорошая память.

Элси предупреждающе посмотрела на меня из угла.

– Я всего лишь говорю правду! – заорала я.

– Я бы хотела, чтобы ты говорила правду чуть тише, – попросила Элси. – Нужно сохранять спокойствие, Флоренс. Нужно думать.

– Я говорю начистоту! – крикнула я. – Мне мало что теперь дозволяется делать, но пока я еще могу высказаться начистоту!

– Если Ронни все-таки не утонул и новый жилец действительно он, – начала Элси, – зачем ему это делать, по-твоему? Столько лет спустя?

– Не знаю! – отрезала я. Элси нахмурилась.

Джек разглядывал каминную полку.

– Это взлом и незаконное проникновение, пусть он и не оставил следов.

– А вдруг он все еще здесь? – Я вскочила, но ноги меня не держали, и я медленно опустилась обратно в кресло. – Проверьте в других комнатах!

Слышно было, как Джек обходит квартиру, открывая двери.

Элси смотрела на меня. Я искала в ее глазах поддержку моим страхам. Второе, что вам нужно знать об Элси, – она всегда знает, что сказать. Я ждала от нее нужных слов.

– Все будет хорошо, Флоренс. Если это и вправду Ронни, тогда, по крайней мере, он сделал первый шаг. Мы и похуже видали, правда?

Я кивнула. Да, мы видали гораздо хуже.

– Но если это он, то одно меня очень беспокоит.

– Что?

Я не сразу смогла ответить, но справилась с собой:

– Кого тогда, черт побери, похоронили в 1953 году?

Мой вопрос остался без ответа, вернулся Джек.

– Все чисто, – сказал он и взял один из стульев.

– Может, теперь вы и в остальное поверите, – с упреком говорила я. – И чем сомневаться во мне, поможете собрать доказательства, прежде чем меня отправят в «Зеленый берег».

– Никто в тебе не сомневается. – Элси потянулась ко мне, но я сложила руки на коленях.

– Сандвичи! – вдруг вспомнила я. – Представляете, в такую минуту я могу думать о бутербродах! У меня в сумке лежат. Давайте от них избавимся – завернем во что-нибудь и отправим в мусорное ведро, пока никто не отравился!

Джек взял мою сумку, которую я бросила на край обеденного стола.

– Здесь? – спросил он.

– Да! Давайте вы. Выньте их оттуда. Не хочу к ним прикасаться.

Джек открыл сумку и уставился внутрь.

– Ну же, – поторопила я.

Он долго смотрел в сумку, а когда опустил туда руку, то достал не бутерброды. Я уже поняла, что сейчас будет. Я поняла это еще до того, как увидела.

Из сумки появился фарфоровый слоник.

Я сидела в кресле с чашкой сладкого чая, который перед уходом налил мне Джек. Чай наверняка уже остыл – чаинки липли к стенкам и пытались вывалиться через край. На лбу у меня выступили бисеринки пота, и я знала, что на колготках у меня затяжка – задела ногой о тумбочку. Я чувствовала, как затяжка удлиняется с каждым моим движением. Квартира по-прежнему была пропитана энергией, бродившей в поисках применения. Мы сидели вдвоем, я и Элси, и нас обступал мрак. Я старалась разглядеть очертания мебели, но в темноте все изменилось.

– Включить свет? – послышался голос Элси.

Я не ответила. Я выключила лампу, как только ушел Джек. Не знаю почему. Мне показалось безопаснее не сидеть при свете.

– Может, тогда радио? – спросила она. – Ты не против?

Я не смогла заставить себя ответить.

– Ты всегда любила музыку. Первый раз, когда ты зашла на чай, мы говорили о музыке. У меня еще мама дома была, помнишь?

Я поглядела на Элси.

– И сестры с нами сидели. Помнишь Дот и Гвен?

– Лица помню, – призналась я.

Элси улыбнулась, и я улыбнулась в ответ.

– Это важно, Флоренс. Давай попробуем вспомнить три вещи? Начнем с Гвен!

После некоторого усилия я почувствовала, как мысли освободились от невидимой привязи и поплыли назад.

– Она все время проводила на кухне, – проговорила я. – Вечно вязала. Она же вроде тебе шарф связала, да? Гвен единственная хоть как-то могла договориться с вашей матерью.

– Верно, так и было. А Дот?

– О, эта не присядет. Вечно чем-то занята, всегда при деле. Она, кажется, вышла замуж и переехала?

– Да, – подтвердила Элси. – Ты просто молодец, Флоренс!

– Это всего лишь имена, – нахмурившись, я закрыла лицо руками.

– Разве имена не важны?

– По-моему, нет. Я всегда плохо запоминала имена.

Память действительно не желала удерживать имена. Даже в молодости названное мне имя будто проваливалось в какую-то щелку памяти и исчезало. А у Элси было целых четыре сестры, и это путало меня с самого начала.

Элси, Гвен, Бэрил и Дот.

Будто мать Элси подбирала имена, как ноты: E, G, B, D[6]…

Не хватало F, но отец Элси ушел на войну и вернулся в виде телеграммы на каминной полке. Мать Элси была убеждена, что это ошибка, и цокала языком на телеграмму, будто та нарочно пыталась выставить ее вдовой.

«Ну откуда им знать, что это именно он? – говорила она своей сестре, нам и очень часто – пустой комнате. – Вот откуда им знать?»

Никто ей не отвечал, все упорно разглядывали пол и потолок или переглядывались. На мать никто не смотрел – это было небезопасно. Это как раскрутить прялку, не зная, для чего. Телеграмма всегда стояла на подставке для писем и смотрела на нас. Погиб отец Элси или нет, их осталось только пятеро, и пришлось принять как факт, что на F никого не будет. Но зато, когда Элси познакомилась со мной в школьном автобусе, появился кто-то на F. В первый раз, когда она привела меня к себе в гости, мы пили чай за кухонным столом, и Элси восклицала:

– У нас есть F!

Все промолчали, даже ее мать.

– Теперь у нас полный комплект! Вы что, не понимаете? E, G, B, D, F, – она по очереди указала на каждую из нас.

– А меня ты куда денешь? – спросила ее мать.

Ее звали Изабель.

– Не знаю, – растерялась Элси. Бэрил обожгла ее взглядом через стол. Даже Гвен едва заметно покачала головой.

– И Чарли! Как быть с вашим отцом? Что он скажет, когда услышит твои слова?

Все молча посмотрели на подставку для писем. Я не осмеливалась проглотить чай, зная, что глоток получится таким громким, что мертвые проснутся, и даже их отец (если, конечно, он действительно погиб).

Вместо этого я отодвинула кусок бисквитного торта «Виктория», промокнула губы салфеткой и сказала:

– Миссис Коулклифф, Чарли[7] у нас на C[8], а C очень важная нота.

Мать Элси просияла, и с этой минуты все стали очень тепло ко мне относиться.

Эту историю рассказала мне моя память. Я посмотрела на Элси:

– E, G, B, D, F. Я нравилась твоей матери?

– Конечно. Ты нам всем нравилась.

– И Дот, и Гвен? Им я тоже нравилась?

– Точно знаю, что да.

– А Бэрил?

Возникла заминка, и Элси понимала, что я ее заметила.

– Да, насколько Бэрил вообще могла кого-то любить.

Указательным пальцем я водила по узорам на обивке кресла – туда-сюда по линиям, всякий раз стараясь попасть в начало.

– Я много думаю о Бэрил, – призналась я. – О жизни, которой мы живем после нее. О жизни, которой ей не досталось.

Элси шумно выдохнула, но промолчала.

– Нельзя, чтобы это сошло ему с рук, – твердо сказала я. – Нужно доказать, кто он такой, пока не поздно.

18:39

Нужно письмо написать местному совету! В тумбочке есть отличная писчая бумага; как только я смогу подняться, сразу достану и напишу.

О мусоре. Слишком много мусора стало. Люди выбрасывают надоевшие вещи, а мусор уже складывать некуда! Я читала об этом в журнале. Когда мы что-то использовали, это надо не в ведро бросать, а перерабатывать. Так говорилось в журнале. Я всем об этом рассказывала, но никто же не слушает!