– Наложниц! – взметнул Великий князь левую руку.

Призыв Владимира вызвал у всех бурю восторга.

– Наложниц! – весело подхватила младшая дружина.

– Наложниц! – заорали изрядно захмелевшие бояре.

– Наложниц! – взревели пьяные викинги, только что прибывшие в Киев во главе с ярлом Олафом.

В их честь и был устроен этот пир.

– Наложниц! – громогласно пронеслось по огромному терему, вырвалось на полный веселья княжеский двор, прокатилось по гуляющему Киеву, пролетело над тихим Днепром, подняв с воды тучи уток.

И тут же задули дудки, засвистели свистки, загудели сопели, заиграли гусли. В одно мгновение горница наполнилась танцующими полуобнаженными наложницами. Кого тут только не было! Вокруг пьяных варваров, как змеи, извивались и синеокие славянки, и кареглазые иудейки, и смуглые печенежки, и белокурые варяжки, и быстроногие хазарки, и пышнотелые гречанки… Лица и воинов, и купцов, и бояр приобрели удивительно похожее выражение ничем не прикрытой похоти. Взгляды сами собой тянулись к женской плоти. Если гостей что и сдерживало, то только то, что Великий князь еще не подал условный знак. Однако Владимир не спешил.

– Выбирай, – предложил он Олафу.

Наложницы со всех сторон окружили викинга, стараясь обольстить его ослепительными улыбками и обнаженными прелестями. Тот отмахнулся от них, как от назойливых мух:

– Идите прочь.

– Почему? – изумился киевский князь, словно отмахнулись не от наложниц, а от него самого.

– Не хочу.

Владимир от обиды едва сдержался. Из кожи лез, чтобы угодить боевому другу, с которым бок о бок проплавал два года на одном драккаре по бурным морям. Они опустошили не одну цветущую провинцию, захватили и разорили десятки городов, не раз смотрели смерти в глаза, выручая друг друга. Тогда Владимир был лишь прилежным учеником неукротимого ярла. Сейчас он с помощью того же Олафа вознесся почти до небес и хотел блеснуть перед варягом богатством, роскошью и щедростью. Столы завалили изысканными яствами, из подвалов выкатили бочки с самыми лучшими винами, со всей Руси собрали самых красивых наложниц. А Олаф даже бровью не повел. Все-таки друзья доставляют нам больше переживаний, чем враги. Будь на месте Олафа кто-то другой, не сносить бы ему головы.

А пока Владимир упрямо повторил вопрос:

– Почему?

Вообще-то предыдущий ответ был вполне самодостаточен, но ярл снизошел до разъяснений:

– Они мне не нравятся.

Владимира передернуло, как от удара мечом.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что знавал лучших красоток?

– Значительно!

– Что значительно?

– Значительно лучших!

Глаза юного киевского князя ярко вспыхнули. Он был уже без ума от тех созданий, хотя никогда не видел их, не знал, кто они, и даже сомневался в их существовании. Короткой командой он бросил всех наложниц в объятия верной дружины, а сам, забыв все обиды, устроил Олафу допрос с пристрастием:

– Ну и где же ты их встречал?

Взглянув на Владимира, ярл расхохотался.

– Ох, и горяч же ты, князь! Так горяч, что и рассказывать опасно. Так что, пожалуй, ничего я тебе не скажу.

– Это почему же?

– Потому что, клянусь Одином, ты тут же помчишься за ней хоть на край света.

– Ну и помчусь. Тебе что за дело?

– Меня это не устраивает, потому что я не люблю пить в одиночку. Будь здоров, князь!

Ярл поднял огромный кубок, наполненный до краев, и осушил его залпом. Владимир несолидно ерзал от нетерпения на огромном княжеском дубовом кресле и, как только Олаф сделал последний глоток, выпалил:

– Да ты мне просто завидуешь. А от наложниц отказываешься, чтобы не опозориться.

Ярл едва не задохнулся от гнева. Рука непроизвольно потянулась к мечу, но, к счастью, по местному обычаю, оружие перед пиром обязательно снимали и складывали в кучу возле дальней стены. И видно, не зря.

– Это я… завидую?! Это я… не могу?! Да весь твой гарем не стоит самой последней византийки!

– Их у меня не один десяток, – невозмутимо возразил Владимир. – Даже одна из жен – гречанка.

– Нашел с кем сравнивать! Посмотри, в кого их здесь превратили.

Благородные мужи прервали спор и внимательно осмотрели горницу. Вокруг творилось такое, что ни словом сказать, ни пером описать.

Однако Владимира это нисколько не смутило.

– А что, разве в Царьграде как-то не так? Или у них попки не такие?

Ярл еще раз осмотрел горницу.

– Да вроде бы ничем не отличаются.

– А сиськи?

– И… сиськи.

– А орут так же?

Олаф вслушался.

– Да-а-а-а!

– Тогда я ничего не понимаю…

– И я, – признался викинг, – но я знаю одно: когда я увидел принцессу Анну, меня охватил такой восторг, будто это был сам Один… А здесь даже блевать противно. Пойдем-ка на свежий воздух.

– Пойдем, пойдем, – согласился Владимир и уже по дороге поинтересовался: – Принцесса Анна? И что, она в самом деле такая красавица?..

На следующее утро молодой князь ни свет ни заря стремительно влетел в опочивальню родного дядьки Добрыни. Тот только что прилег после бессонной ночи, когда окончательно убедился, что драк и мордобоя больше не будет, так как все дошли до состояния полной неподвижности. Однако сомкнуть глаза Добрыня не успел.

– Дядька! Ты еще дрыхнешь?! Сколько можно?! Вставай! Нас ждут великие дела!

От такого бурного натиска и напора не устоял бы никто, и Добрыня с тяжелым вздохом поднялся с постели.

– Что стряслось, княже? Уж не пожар ли?

Голос у воеводы был сонным и чуть насмешливым. Вчера он слышал весь спор Владимира с Олафом и прекрасно понимал, отчего юный князь столь нетерпелив. Добрыне было важно знать, насколько осознает причину своего возбуждения сам Владимир.

А тот даже не заметил насмешки в словах дядьки.

– Cтареешь, Добрыня… При чем здесь пожар? Я же сказал: «Великие дела»!

Воевода притворно взмахнул руками:

– Неужто в поход собрался?

Князь подбоченился и горделиво выпятил грудь:

– И угадай, куда?

– Не на Царьград ли?

– Ну, ты не дядька, а ума палата!

Добрыня протяжно зевнул и снова залез под одеяло.

– Стоило ли из-за этого будить… Ну и когда выступаешь?

– Немедля!

– Тогда не болтай попусту и не теряй время зря. Жду тебя с победой.

До сих пор Великий князь подобно пардусу[1] метался по горнице, а тут застыл как вкопанный.

– Как?! А ты?

– Стар я уже для таких походов. Позволь мне, княже, в Киеве остаться.

– Но ты же – главный воевода!

– Славных воевод и без меня хватает. А вот Киев нельзя оставлять без присмотра. Да и печенеги не дремлют. Ты тогда мал был, да вряд ли забыл их нашествие, когда Святослав ушел с дружиной в Византию.

Владимир обиженно развел руками:

– Что же делать? Без тебя я не возьму ни Царьграда, ни принцессы.

– Так вот в чем дело! – оживился Добрыня. – Тебе нужна не Византия, а принцесса Анна, сестра императоров Василия и Константина.

– Да, дядя, жить без нее не могу!

– Но ты же ее в глаза не видел!

– Ярл Олаф сказывал, что она краше солнца.

– Олаф – дикарь, – возразил Добрыня, – для него все красиво, что блестит.

Воевода бодро спрыгнул с постели, став босыми ногами на огромную медвежью шкуру, и торжественно обратился к Великому князю:

– Владимир, а вдруг она не так красива? А вдруг не так хороша?

– Принцесса?! Быть такого не может! Она же дочь красавицы Феофано, самой прекрасной женщины во всем свете.

– А полоцкая княжна Рогнеда?

– А что Рогнеда?

– Помню, о Рогнеде ты сказывал то же самое, что теперь молвишь об Анне.