– Вы владеете великолепной коллекцией небылиц, – усмехнулся Артур. – Но мне все же хотелось бы иметь более убедительные доказательства того, насколько ядовиты именно эти твари.

Оливер повернулся к заклинателю и о чем-то перемолвился с ним по-арабски. Потом ответил Артуру:

– У этого человека есть рогатая змея, которую вы, ученые мужи, знаете под именем Cerastes. Это самая ядовитая из всех египетских змей. Обычно ее называют «Аспид Клеопатры», поскольку именно такая змея была прислана любовнице Цезаря в корзине с винными ягодами, чтобы Клеопатра не смогла увидеть триумфа Августа.

– Что вы собираетесь делать? – спросила Сюзи.

Хаддо улыбнулся и не ответил. Войдя в центр круга, он опустился на колени и пробормотал несколько арабских слов, которые доктор Поро тут же перевел:

– О змея, я заклинаю тебя великим, всемогущим Богом, появись. Ты лишь змея, а Бог могущественнее всех змей. Подчинись моему приказу и появись.

Что-то зашевелилось в мешке из овчины, и через мгновение оттуда высунулась голова, а затем, извиваясь, выползло и гибкое тело гада. Змея была светло-серого цвета, над глазами возвышался рог. Она свернулась в клубок.

– Узнаете? – обратился Оливер к доктору.

– Узнаю.

Заклинатель не шевелился. Женщина, сидевшая в полумраке дальнего угла, перестала барабанить. Хаддо схватил змею и открыл ей пасть. Мелькнули ядовитые клыки, и челюсти сомкнулись на обнаженной руке. Артур напряженно ожидал вскрика боли, но Хаддо даже не поморщился. Змея, извиваясь, болталась на его руке. Он произнес арабское заклинание. И вдруг, как капля воды с крыши, змея упала на землю. Брызнула кровь. Хаддо трижды поплевал на кровоточащую ранку, пробормотав несколько слов, которые его спутники не могли расслышать, и трижды коснулся следа от укуса пальцами. Кровотечение прекратилось. Он протянул Артуру руку.

– Перед вами то, что в медицине называется первой стадией заживления раны, – сказал он.

Бардон был поражен, но Хаддо действовал ему на нервы, и Артур не желал признать, что в остановке кровотечения было что-то чудесное.

– Вы еще не доказали, что змея ядовита.

– Я ведь пока не закончил, – улыбнулся Хаддо.

Он опять повернулся к арабу, и тот что-то приказал женщине. Не произнеся ни слова, она вытащила из стоявшего неподалеку ящика белого кролика, подняла его за уши, и тот задрыгал лапами. Хаддо положил его перед змеей. Прежде чем кто-либо успел шевельнуться, змея метнулась вперед как молния и ужалила кролика. Бедный зверек коротко вскрикнул, по его тельцу прошла волна судороги, и он упал замертво.

Маргарет с воплем вскочила на ноги.

– О, как жестоко! Как отвратительно жестоко!

– Ну, теперь вы убедились? – холодно спросил Хаддо. Женщины поспешили к выходу. Им было страшно и противно. Оливер Хаддо остался один на один с заклинателем.

Доктор Поро пригласил Артура прийти в воскресенье с Маргарет и мисс Бойд. Он жил на острове Сен-Луи, и влюбленные решили по дороге к доктору заглянуть на часок-другой в Лувр. Сюзи, которой они предложили сопровождать их, предпочла явиться в гости самостоятельно.

Чтобы избежать толп, осаждавших в воскресные дни картинные галереи, Бардон и его невеста пошли в ту часть Лувра, где находились античные скульптуры. Здесь было сравнительно малолюдно, в длинных залах царила та умиротворяющая атмосфера, которая бывает там, где собраны произведения искусств. Маргарет испытывала какое-то новое для себя чувство, и хотя не могла проанализировать его, как сделала бы это Сюзи, любившая предаваться рефлексии, оно странным образом возбуждало ее. Она как бы возвысилась над суетностью, была охвачена ощущением свободы, столь же восхитительным, сколь и не поддающимся анализу.

Артур раньше не интересовался искусством, но увлеченность Маргарет открыла ему, что существует такая сторона жизни, о какой он и не подозревал. Хотя прекрасное мало что говорило его рациональной натуре, любя Маргарет, он хотел понять, что же так восхищает ее в творениях художников, доводя порой до упоительного экстаза. Поэтому покорно брел за ней, внимательно и уважительно выслушивая ее восторженные высказывания. У греков ему нравилось безупречное знание анатомии. Один из мраморных атлетов надолго привлек внимание хирурга, поскольку мускулатура его была воспроизведена скульптором с такой же точностью, как на иллюстрациях в учебнике хирургии. Когда Маргарет говорила о божественном спокойствии греков, об их радостном жизнелюбии, он поражался ее уму, хотя, услышав такие рассуждения от мужчины, почувствовал бы раздражение.

Однако одна статуя, прелестная статуя, известная как изображение Дианы Габийской, особенно ему понравилась. Он предложил постоять возле нее подольше. Маргарет со смехом возражала, но в душе была рада. Она поняла, что его интерес к Диане вызван не красотой скульптуры, а сходством, которое Артур находил между богиней и ею самой.

Диана Габийская стояла в широкой светлой галерее рядом со смеющимся юным фавном и бюстом слепого старца Гомера. В богине не чувствовалось ни высокомерия охотницы, возлюбленной Эндимиона, ни величия владычицы небес. Она выглядела как девушка в расцвете красоты, спокойно придерживающая рукой свою тунику. В ее облике не ощущалось ничего божественного, кроме удивительной одухотворенности и хрупкой девственности. Влюбленный юноша в Древней Греции, приносивший жертву перед этой прекрасной статуей, должно быть, забывал, что поклоняется богине, а видел в ней только земную невинную девушку, блистающую молодостью и красотой.

В глазах Артура Маргарет тоже обладала утонченной грацией богини и тем же безмятежным спокойствием, в ней так же все дышало чистотой и невинностью. Черты лица мисс Донси отличались тем же божественным совершенством, что и у греческой статуи. Кожа девушки была гладка, как белый мрамор, цвет же ее напоминал ласкающие взор краски заката, нежные лепестки чайной розы и глубину морских бездн. Рука богини покоилась на плече, и Артур заметил, что рука Маргарет так же миниатюрна, изящна и бела.

– Какой же ты глупый! – засмеялась девушка, видя, что молодой человек молча посматривает то на нее, то на статую.

Бардон медленно поднял глаза, и она увидела, что их заволокло слезами.

– Что с тобой?

– Мне бы хотелось, чтобы ты не была так прекрасна, – ответил он запинаясь, словно ему трудно было произносить эти странные слова. – Я так боюсь – вдруг что-нибудь случится и помешает нам быть счастливыми. Мне слишком хорошо, чтобы это могло продолжаться долго.

Маргарет хватило воображения, чтобы понять, как нелегко такому рассудительному человеку, как он, выразить свои чувства. Любовь к ней изменила его характер, и, хотя он ничего не мог с собой поделать, все в нем восставало против влияния, которое она на него оказывала. Маргарет не нашлась с ответом и просто взяла его за руку.

– Мне всегда везло, – как бы самому себе сказал он. – Когда я чего-то сильно желал, то обычно получал это. И не вижу, почему теперь должно быть иначе.

Он постарался успокоиться, не придавать значения инстинктивному предчувствию беды, взять себя в руки.

– Глупо быть таким мнительным, – пробормотал он.

Маргарет засмеялась. Они покинули галерею, свернули на набережную, перешли мост и направились вдоль реки к дому доктора Поро.

Тем временем Сюзи спустилась по бульвару Сен-Мишель, заполненному воскресной толпой, к той части Парижа, которая была особенно дорога ее сердцу. Остров Сен-Луи был для нее воплощением духа Франции, он нравился ей куда больше нарядных бульваров, которые так любимы англичанами. Названный в честь Святого Людовика один из островов Сены обладал особым очарованием. Узкие улочки со множеством уютных кафе походили на улицы провинциального городка. Их причудливость давала пищу воображению, от них веяло тишиной и покоем. Названия улиц напоминали о монархии, погибшей в крови и рисовой пудре. Даже платаны выглядели здесь более важно, будто сознавали, что растут в той части Парижа, которую еще не захватил научно-технический прогресс. За мутными водами Сены виднелись башни-близнецы собора Парижской Богоматери. Сюзи готова была целовать камни набережной. Ее доброе некрасивое лицо оживилось, когда она любовалась открывшейся панорамой. Память подсказывала литературных героев и исторические события, связанные с этим местом Парижа, и она не без сожаления повернулась и вошла в дом, где квартировал доктор Поро.