В таком запрете не было никакой необходимости, и Лаура никогда бы его не потребовала, если бы не Ричи и его детская обида, которую он не мог удержать в своей необычной голове. Теперь Гиффет отменил его. Освободил их обоих.
Так что за ужином никто не мешал миссис Коллинз быть собой, смеяться над шутками Джонни и позволять ему за собой ухаживать.
Конечно, мальчишка ещё немного ревновал, но это была вполне нормальная реакция. Кажется, Джонни начинал ему нравиться.
Стрельба из воздушки – только на первый взгляд простое дело. Уже после трёх выстрелов Джонни понял, что снайпера из него не получится. А вот Ричи сбивал банки одну за другой, уверенно перезаряжая ружьё. Они расстреляли целую коробку пулек и начали следующую, когда Гиффет почувствовал, что Лаура за ними наблюдает. Ее чувство к нему росло с каждой минутой, он это чувствовал так же, как она. Этому способствовал Ричи, который делился с ней своими восторженными ощущениями от общения с садовником. Для неё это имело огромное значение.
Он вдруг почувствовал, что счастлив. Наверное, впервые в жизни. Вокруг все словно светилось. Обострились все чувства, ему хотелось сорваться с места и бежать к ней. Но Ричи вносил свои коррективы. У него застряла в стволе пуля, а это было гораздо важнее всякой ерунды.
Обычно Джонни не обсуждал свою личную жизнь с другими, но сейчас ему было просто необходимо увидеть Тома. Джонни чувствовал, что не способен трезво рассуждать; ему нужен был совет рационального человека.
Том заехал за ним через двадцать минут и отвёз к Козьему обрыву. Пока Гиффет изображал садовника, Том изображал туриста. Он уже успел осмотреть все достопримечательности и теперь разбирался в них не хуже местных. Он, правда, не знал, почему обрыв называется Козьим, зато знал, что с него открывается потрясающий вид на горы.
«Хорошо, что я заехал за пивом, – подумал он, слушая довольно бессвязную речь Гиффета. – Тут на трезвую голову не разобраться».
Джонни вываливал на него потоки разрозненных эмоций, надеясь, таким образом, лучше донести до Каротти смысл происходящего, на деле же все запутывая.
– Так, прекращай. Я словно женщина в разгар мелодрамы. Ты не мог бы выражаться словами? На вот, выпей немного.
Джонни постарался взять себя в руки.
– Да, давай. Спасибо. Прости.
– Да все в порядке. Я слушаю. Тебе удалось создать интригу. Я, если честно, с трудом тебя узнаю. Ты всегда такой… последовательный.
–Том, она удивительная. Лаура… Я даже не знаю, как тебе это объяснить. Я никогда ничего похожего не ощущал, это совершенно другое – понимаешь, совершенно…
– Эээ, брат, ты, похоже, и вправду в неё втрескался. Вот, и тебя тоже поймали. Хорошо, хоть я пока что держусь.
– Том, что ты думаешь? Это серьёзно?
–Я думаю, что ты сам прекрасно знаешь ответ. Может, стоит пригласить ее на свидание, как считаешь? Я обычно так делаю.
– Хватит смеяться, Том! Если бы дело было только в ней, но есть ещё Ричи и вся эта история. Черт, все так запуталось!
– Не вижу проблем. Ричи уже большой, переживет, если что. К тому же, тебе больше не придётся спать на сеновале. Прости, я просто не могу сдержаться. – Том снова засмеялся. – Иди и пригласи ее прогуляться. Все от этого только выиграют.
Джонни последовал, не затягивая, совету друга. Он просто не мог держать все это в себе. Впервые он чувствовал неуверенность в разговоре с женщиной, боясь услышать отказ, даже чувствуя заранее, что она только и ждёт приглашения.
Она действительно ждала. Удивлялась самой себе. Словно в тундре вдруг наступило лето. И все расцвело. Ее сердце часто билось в ожидании. Миссис «С меня хватит» с позором бежала под натиском этих ярких эмоций, и Лаура порхала по дому словно бабочка, что-то напевая и улыбаясь. У неё почему-то было такое чувство, что Джонни непременно позовёт ее. Просто надо немного подождать.
Он заехал за ней в семь. Лаура предложила пройтись по одной из троп терренкура2. Тропа проходила по склону горы, поросшим сосновым лесом. Она шла и болтала, не умолкая, обо всем подряд. Он только изредка задавал вопросы, немного меняя направление ее мыслей. Она говорила про Ричи, про его успеваемость в школе, о том, как давно играла на фортепиано, а потом забросила с рождением ребёнка, даже о разводе с мужем говорила. Рядом с Джонни ей было удивительно легко, она как-то сразу и полностью доверилась ему.
Когда они шли назад, солнце покатилось к закату, и по склону стал спускаться туман. И она даже не заметила, как он ее поцеловал. Все было так правильно, так вовремя, именно так как и должно было быть. И закончился этот вечер тоже именно так, как и должен был закончиться.
Он проснулся от ощущения, что за ним наблюдают. Лаура спала, повернувшись боком, и луна мягко освещала ее лицо. Джонни смотрел на неё и улыбался словно школьник. Он чувствовал себя таким умиротворенным, словно, наконец, нашёл то, что искал всю жизнь, и теперь все будет хорошо. Она была прекрасна. Как отражение детской мечты на воде. Джонни захотелось дотронуться до неё. Он попытался протянуть руку, чтобы убрать с ее лица локон, но рука отказывалась слушаться. «Наверное, отлежал», – подумал он. Но повернуться на бок тоже не получилось. Тут он заметил, что Лаура не дышит. Ее грудь, которая совсем недавно равномерно поднималась и опадала, теперь была неподвижна. Тогда Джонни позвал ее. Точнее он, хотел ее позвать, но изо рта не вырвалось ни единого звука. И тут Джонни снова почувствовал, что находится в стеклянной коробке с картинками на стенках. Как и в первый раз, он потянулся изо всех сил наружу, надавил, и стекло разлетелось в пыль. И как тогда, Джонни увидел перед глазами ночное звездное небо.
Т’цо-гла’Ат был очень счастлив. Наконец, он мог себя порадовать. Последний оборот у него был крайне неудачным. Сначала он проиграл свою очередь Гза’ ат’ту, и тот полетел на Воду вместо него. Потом началась вся эта непонятная и ещё незаконченная история. Их кло’когн вернулся с мертвецом на борту, и отчёт навигационного модуля показывал, что им ещё управляли после смерти Гза’ат’та. Очень неудачно и то, что никто не видел, как Т’цо-гла'Ат входил в кло’когн в стыковочном блоке. Зато все видели, как он выходил. Ещё хорошо, что он несколько раз покидал свой отсек, пока не прилетел челнок с телом Гза’ат’та на борту. Последний раз такое случилось, когда Тец’ка-тли был навсегда изгнан теми-кто-не-может-вернуться. Т’цо-гла’Ат больше всего боялся повторить его судьбу, хотя тогда конечно ни у кого сомнений не оставалось. Тл’а-лок умер страшной смертью. Тец’ка-тли забрал его чи’а, все это почувствовали.
Даже изгои не опускались до такого преступления.
Их ковен был малочисленный, и все знали друг друга как себя. Т’цо-гла’Ату по земным меркам было примерно 850 лет. Правда, большую часть времени изгои проводили в анабиозе, отчего они сильно отставали в развитии от сородичей. Но это их не волновало – на родине их уже забыли, и вернуться туда было невозможно. Хотя Та-чи’а тоже находилась в рукаве Ориона, и добраться туда не составляло проблем, вернуться они не могли. Каждый изгой должен был стереть из памяти образ ее Чи’а. А без него проложить маршрут было невозможно. Галактика постоянно изменялась, и только Чи’а была вечна.
Т’цо-гла’Ат был рождён тусклым. Тусклые не могли собирать чи’а. Они могли только отбирать ее у других, да и то с помощью усилителей чи, разума. Они рождались крайне редко. Тусклые были смертны.
У них был выбор. Либо умереть достойно, прожив около 130 земных лет, либо встать на путь саморазрушения. Каждый раз, когда тусклый отбирал чи’а у другого, он продлевал свою жалкую жизнь на несколько лет. Или месяцев. Все зависло от чи’а. Хорошая чи’а могла поддерживать тусклого десять – двенадцать лет. У низших существ она была другая, ее хватало на пару недель. Никто не забирал чи’а у лишенных разума, ведь каждый раз, когда тусклый совершал преступление, он терял часть своей личности.
