Мужик в фуфайке рухнул, как подкошенный сноп, на выложенную цветной плиткой площадку перед входом в гостиницу «Летняя волна». На какое-то мгновение он даже потерял сознание, отключился. Оказывается, вовремя на помощь Лимовскому пришёл телохранитель Нестерова, вернувшийся сюда с огромным букетом гладиолусов. Он протянул цветы Владимиру Фёдоровичу.

Встав на корточки, медленно поднялся во весь рост мужик в фуфайке, держась рукой за рассечённую и кровоточащую бровь. Он удивлённо посмотрел на телохранителя и обиженно произнёс:

– И ты, Лёха, заступаешься за этого… дохляка, который свою жену бросил ради… А Паша Сирин холостяк, и очень хотел…

– Мне активно нагадить на тебя, Стёпа, и твоего придурка Пашу,– телохранитель чётко и безапелляционно выражал свою точку зрения.– Если ты хоть пальцем зацепишь этого человека, то я тебя бить не стану, а просто затрясу. Всю жизнь тебе придётся дрожать, как маленькой осине… на кладбище.

– Я, конечно, всё понял, Алексей,– угрюмо ответил Стёпа.– Понятное дело – уйду. Чего я тут смогу против вас двоих… Но ты не шибко-то изображай здесь из себя крутого. Прежде, чем руками махать, надо было бы разобраться. Пашка полюбил Пригожую, а этот… Лимовский, балуется. Жены ему мало.

– Успокойся, Степан. Пригожая тоже балуется. Девчонка отрывается. Потом, когда-нибудь, станет чьей-то верной женой. А сейчас она… отрывается, по полной программе,– сказал Лёша.– Я тоже с ней был… немного. Четыре дня тому назад. Сама, пьяная, прицепилась в баре. Да и я в тот вечер немного поддал. Но она мне, красотка ваша, до фонаря. У меня в Хабаровске есть своя. Не такая уж и Мальвина, но сойдёт… И ещё…

– Что ещё? – Сказал Степан.– Я слушаю.

– Вали отсюда! Даю минуту! Если наедете на этого человека,– предупредил Алексей,– то нас тут с Нестеровым не так и мало. Да и сам Геннадий Геннадьевич помахать руками любит. Очень обожает.

– Знаю! И к чёрту вас всех, каратистов и кунфуистов! – С досадой махнул рукой Стёпа. – Пускай Пашка сам свои проблемы решает. А мне под кулак самого Нестерова попадать не очень хочется. Убьёт меня – и ему в министерстве какой-нибудь орден дадут. Всё куплено.

– Хорошо, что вы хоть это понимаете,– сказал Лимовский. – А я вас узнал, Стёпа. Мы учились с вами в посёлке Солнечном, только вы на два класса помладше меня были.

– Ну, что? Я давно знаю, что ты, хоть и учитель… грамотный, но ты – тот же Володька Лимовский,– сказал Степан.– Что из этого?

– А вы забыли, Стёпа,– сказал Владимир Фёдорович,– как я регулярно, почти каждую неделю, бил вас, как дворняжку, потому что мне не нравилась ваша уголовная рожа… Но ты вот, скотина, подпил сейчас для храбрости и решил попробовать, отомстить за своё поруганное детство.

Степан, уже почти протрезвев, стал спускаться по ступенькам вниз. Он уходил от них почти гордо и с достоинством. Не получилось у него и на сей раз поколотить вечного своего обидчика тщедушного, но, бляха-муха, ловкого Лимовского.

– Спасибо вам за цветы, Алексей, к сожалению, не знаю вашего отчества, – улыбнулся Лимовский.– Я вам что-то должен?

– Нет, вы ничего мне не должны. Да и отчество моё вам, Владимир, ни к чему. Я человек тоже грамотный и наблюдательный, и всё понял. Мне стало ясно, что вы – Лимовский, о котором только все здесь и говорят. Даже Нестерову доложили.

– Я знаю, что Ирина мне изменяет. Но я не могу без не неё…

– Странный вы человек. Но бог с вами! Сможете! Сможете вы и без неё, и очень скоро. Никуда не денетесь. Она никому не изменяет. У неё нервный срыв. Поймите сами, убили её сожителя, потеряла ребёнка, по сути, одна…

– Не совсем одна. Я ведь с ней.

– Бросьте, Владимир! Не надо говорить вздора. Я ведь к ней подкатывался после того, как всё у нас с ней случилось. Она меня послала… подальше. И сказала, что наше с ней случайное и нелепое… сближение у меня в номере, не повод для дальнейшего плотного знакомства.

– Даже так? Тогда я ничего не понимаю! Я отказываюсь что-либо понимать, – Лимовский был обижен на весь мир. – Но ведь есть же у неё Залихватовы. Они относятся к ней, как к дочери. Что же ей ещё надо?

– Спросите у неё сами о том, чего она ищет и чего желает. А насчёт Залихватовых…Они стараются, но не могут стать ей родителями. Хорошие люди, но они помнят о своей, родной дочери. Да и Пригожая не идёт с ними на сближение. Татану – одна. А вы – педагог. Вы должны понять, по сути, детскую метущуюся душу. Но влипли вы, Владимир, по самое никуда. Вы эгоист. Упорно считаете, что именно вы должны быть обладателем самых красивых цветов…

– Да, я виноват перед вами, Алексей. Из-за меня вы лишились работы у Нестерова.

Телохранитель широко улыбнулся:

– Слова Геннадия Геннадьевича не стоит воспринимать всерьёз. Он, как бы, «уволил» меня перед местными боярами. Игра в демократию и справедливость. Никуда и никогда он меня не выгонит. Глупость! Без таких, как я, ему не обойтись. Кроме того…

Телохранитель на секунду задумался, решая, стоит ему говорить дальше или нет.

– Что «кроме того»? – Поинтересовался Лимовский.– Что?

– Я его родной племянник, и воспитывался у него очень долгое время. Мои родители часто были в разъездах.

– Значит, и вы тоже… магнат?

– Считайте, что так. А моя работа телохранителем и охранником – это… призвание. Не могу я без этого. Не знаю, почему. Бывайте! Пойду в посёлок. У меня сегодня уйма свободного времени, а до ночи ещё далеко.

Так что, охранник и одновременно телохранитель Алексей Назаров был даже рад своей временной отставке, во всяком случае, на остаток сегодняшнего дня и ночь. Что касается Геннадия Геннадьевича, то Нестеров поёхал в Заметный к начальнику прииска «Вербинский» Горчанову. Они будут всю ночь пить коньяк и… планировать. А тут у Нестерова числилась в близких знакомых… одна красотка. Ему без разницы. Нет Пригожей, так имеется другая… на время. Назаров – парень не гордый и не дурной. Соображает в жизни, что и как.

Может быть, и был бы Нестеров с Пригожей (впрочем, маловероятно), да тут вот Лимовский нарисовался со своими… цветами. Но, однако, всё случилось бы не совсем не так. Телохранителю пришлось бы сопровождать со своей братией Нестерова до посёлка Заметного, возможно, и остаться с ним там.

– Будьте готовы к тому, Владимир, что Пригожая в самоё ближайшее время постарается порвать с вами всяческие отношения,– сказал телохранитель на прощанье Лимовскому.– У девчонки нервный срыв. Она пока одинока в этом мире. Вот и вся причина. Между прочим, я тоже в своё время заканчивал педагогический университет… по специальности «психология». Бывайте и не падайте духом!

Алексей пожал на прощанье руку Лимовскому и спустился вниз по ступеням. Он был довольно в приподнятом настроении.

Лимовский кивнул ему вслед и, грустный, наконец-то, открыл стеклянную дверь гостиницы «Летняя волна». Владимир Фёдорович, поздоровавшись с женщинами-консьержками, теми, кто распределяет номера и следит за порядком в шикарном отеле, пошёл к лестнице. Начал неторопливо подниматься вверх по ступеням.

Одна из работниц местного отеля, скорей всего, уборщица красноречиво поднесла палец к собственному виску. Этим жестом она дала понять окружающим, что Лимовский, хоть и учитель, но полный дурак.

Он не торопливо поднимался на третий этаж гостиницы, как бы, затягивая время встречи с Ириной. Лимовский чувствовал, что разрыв между ними произойдёт именно сейчас. Впрочем, учитель начал понимать, что не было ни каких искренних чувств к нему со стороны этой девочки. Прав был телохранитель Нестерова Алексей в том, что с детства поломанная судьба её безжалостно швырнула Татану на самое дно низменных страстей.

Наконец-то, Владимир Фёдорович оказался перед дверью её номера. Постучался и вошёл к ней. Она сразу же открыла дверь. Улыбающийся Лимовский попытался её обнять и даже поцеловать, но она отстранилась от него. Цветы взяла, положила на стол. Пригласила его в номер, даже предложила ему сесть. Значит, не всё ещё потеряно. Или он заблуждался на этот счёт, просто отказывался верить своим предчувствиям и тому, что есть на самом деле.