Потом, откуда-то, из недавнего прошлого пришёл к ней сюда, на это сельское кладбище и её дед, Архип Прозоров. Старый якут с морщинистым коричневым лицом, с большими руками, сутулый, но крепкотелый. На нём зелёная клетчатая рубашка и чёрные брюки, заправленные под старые хромовые сапоги. Смотрел он из памяти девушки виновато, куда-то, в сторону.

– Всех я вас помню,– со слезами в голосе сказала Татану.– Разве же смогу вас забыть? И тебя, Ефросинья Ивановна, всегда буду помнить. Ты меня научила вязать. Ты очень добрая женщина. Если бы таких, как ты, было побольше на свете, то всем на земле жилось бы хорошо. Люди бы не разделяли друг друга на бедных и богатых. На всей планете существовал бы рай. Впрочем, бабушка Фрося, я не ведаю, что говорю. Глупости, конечно. Но знаю, что без тебя мне будет очень тяжело.

Она не заметила, как к ней подошли супруги Залихватовы. Молчаливые, печальные.

– С кем ты, Ирочка, разговариваешь? – Спросила Екатерина Михайловна.– Ну, да, конечно. Ты же разговариваешь с бабушкой Корниловой. Хорошим она была человеком, даже не чета всем нам.

– С ней, с Ефросиньей Ивановной, можно и нужно разговаривать,– согласился с доводами жены Григорий Кузьмич.– Редкая женщина. По всем статьям.

Он взял сумку из рук супруги, достал оттуда недопитую бутылку с водкой, две рюмки, целлофановый пакетик с нарезанной колбасой. Разлил водку по рюмкам и сказал:

– А мы, Ирочка, на могиле нашей дочурки Алины были. Оттуда идём. Проведали её, помянули.

– Я тоже ходила к ней,– сообщила Ирина.– Посидела там немного.

– Мы это поняли,– Григорий Кузьмич достал из пакета ещё и кулёк с конфетами.– Ты там порядок навела. На могилке. Давай и мы, Катя, помянем Ивановну.

Залихватовы взяли рюмки в руки. Выпили. Закусили колбасой. Тут же Екатерина Михайловна, по-хозяйски, собрала всё выложенное на стол в сумку.

– Ты, Ирочка, перебиралась бы к нам, сказала она. – Плохо одной-то в доме жить.

– Нормально,– ответила Ирина. – Надо к самостоятельности привыкать. Я уже взрослая.

– Я эту самостоятельность знаю,– с недовольством сказал Залихватов. – Я в курсе, что этот урод из Хабаровска, Граков, не пришей к одному месту рукав, наглым образом ухлёстывает за тобой.

– Ну, и что! Может быть, он мне нравиться,– улыбнулась Татану. – Мне уже скоро будет семнадцать лет.

– Что там может нравиться? – Удивилась Залихватова.– Маленький, рыжий, кривоногий и очкастый алкоголик. Когда ты идёшь с ним по посёлку, то очень многим кажется, что тебя в плен взял инопланетянин.

– И парень этот, так называемый менеджер, – заметил Залихватов, – гадкий человек. Очень многим зла понаделал. Почти каждому должен здесь деньги. Он наглый, Ира. Скоро и ты будешь его содержать, как и многие.

– Зря вы так о нём, дядя Гриша,– обиделась Ирина.– Он очень умный и… заботливый.

– Пойми, Ира, я не смогу тебя защитить, – Залихватов был озабочен.– Ну, врезал я ему один раз за то, что он тебя грязью поливал перед мужиками и клялся, что сделает с тобой всё, что захочет…

– Ничего у нас с ним не было,– смущённо пояснила Ирина. – Но может быть, и будет… Мне он очень нравится, поймите. Он…

– Ладно, Гриша, не смущай девчонку,– Екатерина Михайловна решительно настроилась уходить с кладбища.– Тут ты ей не указ. Я, всё же, очень хочу, чтобы ты, Ирочка, к нам перебралась.

– Не могу я,– призналась Татану.– Мне очень трудно. Да и вам тоже. Я же вижу, что вы всё думаете об Алине…

– Ну, дак, и что? На то человеку и голова дана, чтобы думать,– пожал плечами Григорий Кузьмич.– Все думают, как могут.

– Не обижайтесь, – Ирина не хотела задеть их ненароком неосторожным словом,– но она, Алина, для вас… живая. А я ещё… не родилась.

– Мудро ты заметила,– кивнул головой Залихватов.– Но, возможно, ты права. Пойдёшь с нами в посёлок или тут, на природе, просидишь?

– Нет. Побуду здесь немного,– сказала Ирина. – Тут хорошо. Я чувствую, что вокруг меня много людей… живых людей.

– Не забывай нас, Ирочка,– с грустью улыбнулась Екатерина Михайловна.– Заходи в любое время суток. Ты наша.

Залихватовы не спеша ушли с кладбища, спускаясь вниз, в ложбину, по пригорку.

Ирина тяжело вздохнула, подпёла ладонью подбородок и заплакала.

Домик с покосившейся крышей, в котором сейчас жила Татану, успевшая приобрести прозвище «Пригожая», после смерти старушки так и остался в собственности Ирины. Всё справедливо. Ведь именно Ирина ухаживала за доброй пожилой и больной женщиной в последний год её жизни, она и похоронила её, когда пришло время. Не совсем, правда, она. Тут и руководство прииска подсуетилось. Даже обещали со временем мраморный памятник поставить. Надо подождать, пока земля осядет.

Посёлок Заметный – не велик и не мал. Таких в России, от Востока до Запада, особенно, на Севере, существует великое множество Пятьсот-шестьсот дворов – вот и весь расклад. Ирина шла, не спеша, домой и вспоминала, свои первые дни работы в механической мастерской.

Она рада была тому, что ей дали возможность работать. Не за большие деньги, но всё же. Инструментальщица на механической базе – это тоже не так уж и плохо.

А понедельник начался, как обычно. Она открыла свой небольшой склад в механической мастерской и почти сразу же стала выдавать работягам под расписку не только гаечные ключи, но заодно и спецодежду. Никто девчонку особо не обижал, хотя её, без преувеличения, сногсшибательная красота бросалась в глаза. Не просто бросалась, а доводила мужиков до отчаянных и тяжких глубоких вздохов. Красивая, что – правда, то – правда, но больно уж молодая.

Многих удерживало от проявления страстей и ухаживаний за Ириной то, что они пронимали: с малолеткой опасно связываться, подсудное дело, если что, да и негоже это. Так только, со стороны полюбоваться… подрастающим поколением. Такое не возбраняется. А подлости по отношению к детям Господь не простит. Это уж, само собой. Жизнью доказано.

Но нашёлся, всё-таки, ушлый и приезжий. Вот и сегодня он даже пытался прорваться туда к ней, к Татану, на склад. Но мужики его самым простым образом, оттащили. И технический руководитель драги «Ближняя» Илья Баринов отвёл в сторонку Гракова, взял его за грудь и сказал предупредительно:

– У меня к тебе, паренёк-недомерок, имеется пара вопросов. И я хочу тебе их задать.

– Задавай свои вопросы, – Граков вёл себя довольно смело.– Но лапы от меня убери, а то… не очень тебе хорошо здесь придётся.

Баринов разжал руку. Вопросительно посмотрел на рыжего, страшненько мужичка.

– Кто тебе давал права вести себя так нагло с Пригожей, то есть с Ириной Татану? – Сказал Баринов. – Тебе, видать, не сообщили, что она неприкосновенна.

– Я сам себе это право дал! Понял? А какая она… там посмотрим. А будешь хорохориться, то своё получишь.

– Ты знаешь, дружок-пирожок, мне угрожать не надо. Я прекрасно понимаю, что такие, как вот ты, как бы, менеджеры держаться к краевой конторе, благодаря мохнатой лапе какого-нибудь родственничка. Так вот, ты меня знаешь, я техрук с драги «Ближней» Илья Баринов. А теперь ты чётко и внятно, и не дыши на меня перегаром, расскажи, кто ты и что здесь делаешь.

– Слушай, если ты такой любопытный. Я – Герман Владимирович Граков. Здесь часто бываю в командировке, в качестве сопровождающего группы ремонтников золотодобывающего оборудования, то есть драг, гидравлик, заодно, и бульдозеров. Я здесь не один, имей в виду, со мной ещё пятеро крепких парней. А то ты не знаешь. Фирма наша называется «Ремонтник».

– Вот это уже другой разговор, Гера. Значит, слушай! Парней твоих мы паковать никуда не станем. Их просто не за что. Они не при делах. А вот тебя, при возможности, я лично зарою или, где-нибудь, в затоне утоплю. С большим удовольствием. Может так получиться, господин ремонтник, что тебя уже никто никогда не сможет отремонтировать.

– Пробуй, Ильюха. Но не получится этот дохлый номер, факт.

– Надо же! Обезьяна, а на человеческом языке разговаривает. Запомню, кнут! Я для тебя не Ильюха, а Илья Аркадьевич. Если с головы нашей малолетней красавицы упадёт хоть один волос, то, Гера, уверяю тебя, ты не умрёшь от простуды… Диагноз будет совсем другой.