3. А перед стеной – фрагмент дороги, выложенной уже речными плоскими булыжниками. Дорога начинается снизу посередине карточки, ведет в левый верхний угол, огибая высокую наклоненную кедровую сосну, и исчезает снова ближе к середине – естественно, сверху. В самом конце дорога поднимается под таким углом, что служит одновременно фоном снимка. Все время стена справа, а слева – узкий канал с пустыми бетонными берегами. Еще левее, уже за каналом, вместился лишь кусочек высокого дощатого настила, на котором стоят несколько пляжных лежаков и бочек со стройными кустами можжевельника.

4. Франциск в белом полотняном плаще с большими пуговицами стоит на самом краю канала, на берегу, расположенном ближе к дороге. Через руку у него переброшена одежда. Она такого же цвета, как и плащ, но можно различить, что там только рубашка и штаны. В другой руке – черные ботинки. По его позе видно, что он только что отвернулся от воды. А там – голова человека, который плывет по течению канала.

5. Лицо распознать невозможно, но Себастьян знает, что это он. Так бывало не раз: они прогуливались по городу – Себастьян медленно плыл по каналам, а Франц шел рядом по берегу.

Каналы сопровождали каждую из улочек Яливца. Таким образом вода из многих потоков, стекавших по городским склонам, собиралась в бассейн на его нижней границе. Себастьян мог часами плавать в горной воде, и они непрерывно разговаривали. Судя по всему, фотография, скорее всего, была сделана в конце лета 1914 года. Ведь только один раз с ними ходил молодой инструктор по искусству выживания, которого пригласили преподавать на платных курсах в одном из пансионатов – начиная с сентября. Кроме него, в то время приехали еще учитель эсперанто и владелец гектографа. Но на прогулку по городу попросился только инструктор.

6. Сразу после купания и фотографирования инструктор предложил зайти куда-нибудь выпить джина, но Себастьяну с Францем хотелось легкого свежего вина из пушистого крыжовника, и они повели инструктора к Бэде, к броневику, стоявшему между двумя пятнами-островами жребия доли. Бэда все лето собирал всевозможные ягоды, и теперь внутри броневика стояло несколько десятилитровых бутылей, в которых ферментировались разноцветные ягоды, нагретые металлическими стенами повозки.

Они сначала пробовали понемногу каждого вина, а потом выпили все крыжовниковое. Инструктор страшно разговорился и начал проверять, как Себастьян умеет решать легкие задачи по теории выживания. Оказалось, что тот почти ничего не знает и сможет очень легко умереть в самой невинной ситуации. Хотя Себастьян понимал, что такое выживание. Представлял так хорошо, что в конце концов перестал о нем заботиться. И все же выживал.

7. В Африке ему представлялось много удобных случаев погибнуть, но выжить было важнее, потому как интересно, что же такое Африка. Так, он, глядя на любой кусок земли – даже пи´сая утром, – видел, что находится на другом континенте, на неведомой тверди. Так он убедился, что Африка существует. Потому что перед тем перечень местностей, длинный ряд различий в архитектуре, размещении звезд, строении черепов и обычаях стирался принципиальной неизменностью квадратиков почвы и травы на ней.

8. А о выживании он впервые узнал тогда, когда эта трава начала гореть вокруг него. Ветер, преимущественно приносивший лишь психические расстройства, разгонял огонь в четыре стороны от того места, куда упал на высушенную землю. А потом, опередив огонь (возможно, он забежал именно туда, откуда его разгонял на четыре стороны ветер), Себастьян очутился внутри дождя, который накапливался целый год и потом тек затвердевшим красным грунтом многими параллельными потоками, для которых человек весит так же мало, как маленькая песчаная черепашка, и так много, как миллионы, мириады жаждущих течения семян, сброшенных отмершей ботвой, которая жила на протяжении многих месяцев без единой капли.

Инструктор был поражен невежеством Себастьяна. Он не верил, что кто-то позволяет себе спокойно жить, ничего не зная о том, как избежать ежедневной опасности. Поэтому Себастьян решил, что больше не скажет о выживании ни единого слова.

9. Таким образом, единственная недатированная фотография была сделана 28 июня 1914 года. Надо будет надписать эту дату на обороте хотя бы твердым карандашом.

Если бы надпись даже стерлась – а написанное карандашом непременно стирается, и обычно тогда, когда уточнить хоть что-нибудь уже некому, – зато от твердого карандаша должен остаться рельефный след, выдавленный и оставленный острым графитом на самом верхнем слое бумаги.

1. Каждый мужчина нуждается в учителе.

Мужчинам вообще надо учиться.

Некоторые мужчины отличаются не только способностью учиться и научиться, но и тем, что всегда знают и помнят – чему именно от кого они научились, даже случайно. И если у женщин память об учителях – не что иное, как проявление доброжелательности, то для мужчин – самая необходимая составляющая всего выученного.

Самые выдающиеся мужчины не просто учатся всю жизнь (учиться – осознавать то, что происходит), но и очень скоро становятся чьими-то учителями, настаивая на осознании прожитого. Собственно, так создается непрерывность обучения, которое вместе с генеалогическим древом обеспечивает максимальную вероятность того, что в течение твоей жизни мир не имел бы возможности измениться настолько, чтобы только поэтому полностью лишиться желания жить.

(Впоследствии и Франциск, и Себастьян увидели, как много некоторые женщины знают без учителей, как мудрые женщины становятся наимудрейшими, когда научатся учиться, а когда наимудрейшие помнят тех, от кого позаимствовали опыт, непринужденно делая его своим, то превращаются во что-то такое, чего никогда не сможет постичь ни один мужчина. Хотя бы потому, что у таких женщин ничему, кроме того, что что-то такое может существовать, ни одному мужчине научиться не удается.)

2. График, который обучал Франца, учился у Брема. Брем учился у зверей. Годами график рассказывал Францу разные истории о Бремовых учителях.

Годами Франц смотрел на зверей и рисовал их привычки. Позже именно эта адаптированная зоология стала основой воспитания его дочери. Разумеется, этому же научил он и Себастьяна, когда тот навсегда остался в Яливце и стал жить в его доме. Поэтому и Себастьяновы дети знали эти истории так же хорошо.

3. Второй Анной Непростые заинтересовались именно потому, что она так умела понимать животных, могла становиться такой, как они, и жить с тем или иным зверем, не вызывая у него беспокойного ощущения инаковости. Что до Себастьяна, то ему нравилось, как каждое утро, для тонуса, Анна на несколько минут превращалась в кошку или лемура. А за совместные ночи он будто переспал даже с такими мелкими существами, как пауки и короеды.

4. Франциск довольно скоро заметил, что имеет несколько расширенную физиологию. Ясно, что физиология каждого существа зависит от среды, но в случае Франца эта зависимость оказалась преувеличенной. Он, несомненно, чувствовал, как часть того, что должно происходить в его теле, выносится далеко за границы оболочки. И наоборот – чтобы произойти, некоторые внешние вещи должны были частично пользоваться его физиологическими механизмами.

Франц думал, что чем-то напоминает грибы, перепутанные с деревом, или пауков, чье пищеварение происходит в теле убитой жертвы, или моллюска с внешним скелетом – раковиной, рыб, выпущенная сперма которых свободно плавает в воде, пока что-то не оплодотворит.

Он видел, как тем или иным мыслям не хватает места в голове и они размещаются на фрагментах пейзажа. Поэтому достаточно было посмотреть на какой-то участок, чтобы прочитать осевшее там мнение. А для того чтобы что-то вспомнить, следовало мысленно пройтись по знакомым местам, просматривая и собирая нужные воспоминания.