Уши заложило. Стихийные крики людей, гул трепетного пламени, невероятная мощь всего созданного вокруг и внутри каждого первоисточником билось в теле дракона и во мне.

Сырая и терпкая на вкус девятиэтажка пылилась, вниз падали мелкие куски крошки, дракон с размаху втрескивал кипящий хвост в стену дома, почти добравшись до цели. Весь мир в тряске, дракон сейчас ухватится когтистыми скользящими лапами и оттолкнется, взлетит, крыльями разобьет воздух, прыгнет вниз и тяжело вырвет все пламя из своей пасти.

Атаель закрывает глаза. Тихо вокруг, спокойно. Женщина вышла на балкон развесить белье, совсем рядом с мордой моего дракона. Не замечает его. Из подъезда вываливаются дети, родители, смешные шутки, жизнь воскресенья. Высокие дома вокруг укутаны спортивными площадками и свежими деревьями, увлеклись полутенями и почти вечерней прохладой. Люди выплеснулись во дворы, стихая и глубоко дыша.

Атаель не смотрит на дракона; выбросил окурок в урну и зарылся в еще черные кусты возле лавочки. Щемящей успокаивающей улыбкой загорались окна, входные парадные двери хлопали и приветливо вертелись, встречая хозяев и гостей, собачий теплый лай берег и наполнял душу, заспанно зевали рюкзаки и неспешно двигались ладони в такт походке. Голоса, приплывающие справа и уходящие в сторону - за угол высотки, за крыльцо магазина и парикмахерской - соединялись десятками звучных линий - от молодых детских волн и колокольчатых женских до тяжких черствеющих голосов стариков.

Холодная, цепкая, черными комьями сдавливала Атаеля снизу земля, обволакивая и мерно укачивая. Медленно шевелились насекомые, тихо ворча и протискиваясь под телом. Звуки накладывались один на другой -

Я не существую

Существую как понятие

Человеческий вдох

Чужд

Дружеских рук

Непринятие

Да и нет их

Рук.

Стоимость указана

Стук

Из космоса

На мне помазано

Размазано

По ветру.

сначала голоса, потом легкий прохладный звук лиственного весеннего ветра, скрип высоты подо мной и плавность прикосновений.

Беспокойство, почти паника. Сейчас все рассыпется, в один миг сгорит, исчезнет. Атаель открывает глаза - дракон не замечает его, не замечает мир вокруг, дракон почти готов. Вцепившись задними лапами в окна последнего этажа, дракон готов к уничтожающему прыжку, готов в секунду изобрести себя, вымолить огнем этот город, людей; дракон рвется, как в клетке, сжимает и одновременно разжимает мне сердце. Дракон хлынет сквозь всех, сквозь меня, пронзает собой каждую клетку тела, каждый кирпичик этих высоких, старых, уже почерневших, словно после затяжной дымовой завесы, многоквартирных домов.

Принц! Принц! Принц!

Прием! Прием! Прием!

Ловят принца птицы,

Скорей на водоем!

Коня напоить!

Руку вскрыть!

В лодку прыгнуть,

Плыть! Плыть! Плыть!

Пройдет сквозь каждую пару глаз, встречающуюся у него на пути, сквозь каждую горсть, клумбу, каждый человеческий вдох, проникающий от луны до основ естества своего драконьего пылающего тела и жизни.

Дракон прыгает и не прыгает вечно.

Хобби у человека - записывать страхи сына,

И писать в дневник, чтобы увидеть себя со стороны.

Но если говоришь "...и все.",

То работник ничего тебе не предложит.

Понятно, почему ворчат старики.

И почему завещание в папке "работа"

И почему "я тебя еще маленьким помню".

Жизнь дана мне в долг.

Но это все провокация.

***

Пыльца проникала все глубже. Разжало легкие, чувствую жжение в горле, руки натянулись как телефонные горизонтальные столбы, налитые мелким скользким снегом. Кровеносные сосуды дышали вакуумными пузырьками, давление усилилось, стук, в дверь, ударами по тонким стенкам белесой кожи. Сильный приток дури в грудь, словно язва медленно сжирает внутренности, которые застыли в окопах тягучих нервов. Пытаюсь отдышаться.

Сильная. Начали появляться первые мысли. Психическое расстройство вылезло через правое ухо, повернуло крохотное сухое тело к окну и завернулось обратно. Звездочки в пляске, серые точки круговорот наворачивали по всей окружности глазных яблок. Занемело под коленями.

Куда отворачиваться? Куда прыгать? Куда бежать мне молодому и считанному дни старому? Как пройти сейчас по комнате? Что будет за дверью? Почему вопросы возникают без ответов? Где ответы? Ответы возникают только после вопросов. Если это не очевидные вещи. А если очевидные, то прыть скользит и питается мной под механизированным куском тела, в которое одеялом в пододеяльник впихнута я душа. Это никакой не наркотик, это кричащая ворона спит у левого уха. Воронье черное крыло словно ночь после бурного уходящего японского дня, отдых кровати, успокоение в коконе, младенчество, отец и мать, рожающие тебя обратно в экзальтированном обратно-перемотанном сексе, не самым лучшим за их совместные никакие годы - мелким, не смотрящим в глаза, больным, узким, без сладкой влюбленной влажности и прикосновений там, где нужно прикасаться.

Атаель гордо стоял и смотрел в комнату. Помещение рассыпалось, а я смотрел на Атаеля и гордился воинским оскалом глаз, твердыми губными линиями, рукой, отведенной немного за твердую мягкую спину, которая почти не касалась руки, почти заметившего меня, Соркоша.

Что с ними делать? Куда отправиться в пыли моего раздробления, ужесточения, настоящего времени и собирающего образы? Сквозь комнату струился свет, я набрасывал штрихи комнаты, чтобы те проступили в тексте, но предметы удалялись путем слишком сильного желания освободить комнату от лишнего. В ней должны остаться только мы и 1 предмет. Мы должны разобраться с последним предметом, чтобы ничего не осталось и сквозь в последний раз разобралось с нами. Кроме меня, уходящего в сторону и жалеющего Соркоша, успокаивающей походкой, брат, который остается и чувствует меня, но не видит. Хочет увидеть, но не видит. Мой дорогой друг, мой герой, ты должен быть с Атаелем, ты должен поверить ему, зная, что вера в его геройский вечный поступок никогда не принесет тебя радости. Я знаю, что ты готов отказаться от любых радостей, чтобы быть правым, но правда в повсеместном кубическом эффекте, который разный, смотря с какой стороны мы смотрим. Я знаю, что ты остаешься на том же пути, откуда начал. Но только так ты сможешь преодолеть немощь своих пытливых старческих мыслей, только так ты выйдешь на битву, разрывающей насквозь все проходящее и не очевидное. Атаель не нуждается в тебе, но ты нуждаешься в нем. Понимаю, что мой наставнический тон тебя порядком подзаебал, ты не можешь поверить, что я, создавая тебя, а на самом деле просто ручкой шариковой клавиатурой, а не созданием воли и сердца, никому не хотел причинить зла. Я даже не знал, что создаю тебя, Соркош. Теперь я понимаю это. Вижу, что поставил тебя как зыбкую статую, которая шевелится со стороны в сторону на хмельном воздухе, как бедная команда героев, которые плыли во мне слишком много лет назад, но никуда не пришли. Вижу, что Атаель - бессмертный. Соркош! Ты тоже бессмертный! Твоя задача беса пугать, себя уничтожить, ты никогда не пропадешь, мы будем вместе всегда. Успокойся, прими меры, ничего не изменилось с того момента, как ты родился. Мамы не существует. Мама есть, но это текст. Все заключается в вещах более прагматичных. Меня несет от текста, но я не могу прекратить с тобой разговор, Соркош, ты вцепился мне в грудь руками жадными, пытливо пытаясь высосать из меня жизнь. Но не получится, потому что ты до конца не уверен в моем существовании, тебе придется начать писать свой черновик веры. Пытаясь, как и я, превратить его в чистовик с единым названием.

Комната. Соркош. Героический Атаель. Комната наполняется персонажами книги Сквозь и Соркош успокаивается. Атаель не несколько секунд отводит взгляд от всепоглощающей пустоты, смотрит в глазные впадины Соркоша и протягивает руку. Путь далек, друзья, путь очень далек, словно вечность поворачивает вспять. Но путь не может начаться иначе, путь начинается ровно с того момента, когда Сквозь выворачивается наизнанку. Обязательное условие - вы должны стоять в самом центре. Меня зовут Анатолий Буравин. Всем здравствуйте!