Вот так вот просто. Именно в тот момент я окончательно осознал, что ничего не прошло абсолютно. Если я уехал из города, перестал интересоваться жизнью Звягинцева и оборвал какие-либо контакты – это не значит, что я его забыл. Иногда мне кажется, что, будучи глупым наивным юнцом, я сам заклеймил себя любовью к Диме и теперь мне от этого не избавиться. Никогда.

И, честно говоря, я смирился. Принял тот факт, что он навсегда в моём сердце, что болеть будет долго и не важно, сколько именно времени пройдет. Однако я понимал, что жить можно. Всегда и в любой ситуации можно идти дальше с гордо поднятой головой. Неважно, какие кошки скребут у тебя на душе, важно, что ты еще способен сделать шаг дальше. К своему будущему. К той судьбе, которую сотворишь себе ты сам.

Я долго думал о том, что, наверное, мне никогда и не хотелось его забывать. Дима был в моей жизни тем, кто открыл меня нового, тем, кто показал мне, что такое радоваться мелочам, тем, кто дал мне понять, что даже неидеальные вещи могут быть по-настоящему потрясающими.

Я любил его. Любил чисто и открыто. По-настоящему. Это было то самое щенячье чувство восторга и поклонения, которое не покидало меня с момента осознания моей симпатии к Диме. Но, тем не менее, это самое чувство не сделало меня рабом. Я не стал бесхребетным и не забыл о том, что разум правит чувствами, а не наоборот. Неважно насколько он был мне дорог, важно то, что я смог осознать, куда и как мне двигаться.

Я всегда хотел видеть рядом с собой человека, который считает меня равным себе. Который уважает меня. И любит. Любит не за что-то, а просто так. Потому что я есть. Такой вот неидеальный. Со своими страхами, тараканами в голове и обидами. Я готов был меняться ради этого человека, готов был решать наши проблемы вместе, какими бы сложными они не были.

Но в любых отношения нужна отдача и я прекратил все это лишь потому, что видел, к какому тупику мы пришли. Обратного выхода не было. Дима запутался настолько, что сам же утянул нас обоих в болото из своих страхов. Но выбраться из него он мог только сам. Ни я, ни кто-то еще не смогли бы ему помочь. Больше всего обидно за то, что это самое болото его более чем устраивало.

И именно поэтому я теперь один. Я не скажу, что так легче. Но скажу, что так намного проще. Боль заставляет меня двигаться вперёд, она не дарит мне то чувство безысходности и печали, которое было раньше. Я знаю, что я люблю его и знаю, что это не выветрится так просто. Но я верю в то, что буду счастлив. Пускай даже без него.

Я долго думал над всем этим, долго пытался его забыть и найти замену, а потом просто принял свои чувства. Просто осознал, что даже с ними я могу жить, улыбаться и быть кем-то любимым. И еще я был уверен в том, что когда-нибудь будет легче. Когда-нибудь я не буду искать его в каждом прохожем, не буду вертеть головой, когда кто-то выкрикивает на улице: «Дима!» и не буду ползать по его страничке Вконтакте, которую не посещали добрых три года. Я просто отпущу всё это.

А пока… Пока я решил пойти в тату-салон и сделать то на что решался добрых два года. Сделать татуировку. Ту самую. Кита в космосе. И дело не в Звягинцеве вовсе. Я просто знал, что когда-нибудь за мной приплывет мой личный кит. Кит, для которого я стану космосом.

Тяжело вздыхаю и, выбросив, истлевшую в руках сигарету, резко останавливаюсь у блеклой вывески совсем неизвестного мне тату-салона. После ухода Димы из моей жизни изменилось многое, а в первую очередь я. Я стал более резким, более нервным и более холодным.

Начал курить и набил себе на руке первую татуировку. Наивный и сопливый знак бесконечности. Глупости, конечно, но это значило для меня куда больше, чем перевернутая восьмерка.

Уже куда позже на моих ногах появились ребята из Бойцовского клуба, розового цвета дельфин, а теперь… Теперь кит, который станет обязательно самой красивой и важной картинкой в коллекции того бреда, который я теперь ношу с собой.

Решив, что бегать тридцать первого декабря и искать открытый тату-салон - это глупо, я завернул к самому ближайшему, несмотря на неприметную вывеску и явно не раскрученный брэнд. Сейчас мне просто нужно сделать то, что я хочу. И неважно, в каком именно салоне. Так даже лучше. Не хочу, чтобы знакомые татуировщики с удивлением и насмешкой косились на меня, когда я покажу им свой эскиз.

Кивнув самому себе, я наконец-то решился и, резко дёрнув дверь на себя, зашел в помещение. Салон был небольшим. Маленькое помещение, которое было чем-то вроде приемной, а дальше две двери, видимо ведущие в сам салон.

Только вот в помещении не было ни тату-мастеров, ни администратора или какой-нибудь секретарши. На стуле за стойкой администратора деловито восседал темно-русый малыш лет пяти.

Одет он был в черную шапочку, на ногах такого же цвета красивые меховые ботиночки, темно-серые джинсики и шерстяной свитерок насыщенного синего цвета.

- Малыш, ты здесь тату мастер? - улыбнулся я, подходя к стильно одетому мальчишке и смотря на него с нежностью.

Детей я всегда любил, а этот малыш был замечательный. Зеленоглазый, русоволосый и чернобровый. Пухленький, милый и красивый до невозможности.

- Папа! - громко закричало чернобровое чудо и попыталось неуклюже слезть со стула, который для него был явно высоким и непроходимым рубежом.

- Ну, куда ты, глупый, - охнул я, успев подхватить мальчишку и не дав тому упасть.

Малыш тут же захныкал, стуча кулачками по моим плечам, поэтому пришлось поставить парня на пол и пристально смотреть за тем, чтобы ему в очередной раз не захотелось куда-нибудь сходить.

Ощущал я себя сейчас неуютно и странно. Казалось, что я оказался главным героем какого-то тупого фильма, где все вымерли и живым остался только я и этот мелкий пацан, который теперь стоял у одной из закрытых дверей, с силой бил по ней крошечным кулачком и при этом громко ревел. Я растерялся, не понимая, что мне, собственно, делать и, тяжело вздохнув, направился к парнишке.

- Ну чего ты разревелся? - с укором спросил я, смотря на мальчишку. - Мужик ты или кто?

- Я музыыыык, - протянуло это чудо. - А ты незнакомый, папа не разресаает с тобой разговаивать.

- Я хороший незнакомец, - улыбнулся я, потрепав малыша по голове.

- Ты хоросиий, но папа не разресааает, - озадаченно выдал малыш и настороженно посмотрел на меня.

Это меня лишь еще больше умилило. Малыш был настолько милый, а его недоверчивый затравленный взгляд настолько напоминал мне глаза одного человека, что от этого становилось страшно.

- Будешь конфету, мелкий? - улыбнулся я, протягивая малышу одну из шоколадных конфет, что постоянно болтались у меня в рюкзаке.

- Ему нельзя сладкое, и мой сын не животное в зоопарке, чтобы посетители нашего салона давали ему вкусняшки за милые глазки, - раздался за моей спиной холодный раздражённый голос.

- Даже животные в зоопарке не позволяют себе оставлять своего ребенка в пустом салоне, где он спокойно может упасть с высокого стула или выскочить на улицу. И не все посетители такие добрые, как я, знаете ли, - раздраженно фыркнул я, но всё же забрал от мелкого конфету, от чего малыш снова захныкал, а я резко развернулся к нерадивому отцу, желая высказать ему гневную тираду о том, что нормальные родители своих детей одних не оставляют.

Но все слова застряли в горле, а сердце ухнуло куда-то вниз, а потом как будто резко взлетело, готовое вырваться из груди прямо ему в руки. Ведь передо мной стоял Он. Тот самый человек, которого я попытался забыть, но так и не смог. Тот самый, чью татуировку я хотел набить у себя под рёбрами, чтобы хоть так чувствовать нашу связь, чтобы хоть так быть ближе к нему.

За четыре с половиной года, которые прошли с тех пор как я его не видел, Дима значительно изменился. Во-первых, стал лучше одеваться. Пускай черный пуловер и зауженные светлые джинсы не выглядели дорого, но смотрелись на нём прекрасно. Еще он разросся в плечах, стал выше ростом, а самое главное сменил причёску. Больше не было жёстких вечно взъерошенных волос. Дима выбрил виски, убрал челку и собирал волосы в небольшой пучок на макушке.